Всё остальное время обеда прошло для меня, как в тумане. Мама вежливо задавала Матвею вопросы, но я чувствовала: это её тяготит, и она с нетерпением ожидает окончания трапезы. Алёна ела молча, изредка бросая взгляды на меня и Матвея. Папа был более приветлив, я мысленно поблагодарила его за это. Внешность моего отца, крупного, чуть сутулого человека с приветливым, добродушным лицом и внимательными глазами неопределённого цвета обычно сразу располагает к себе людей. Его лысина, будто наполовину облетевший одуванчик, окружённая светлыми волосами добавляет к облику толику несерьёзности. Отец не любит спорить, не выносит слёз и скандалов, но зато обладает ироничным и живым складом ума. С ним приятно общаться, он всегда внимательно слушает собеседника и сам может рассказать много интересного. Я заметила: Матвею мой отец понравился, беседовал он с ним с большим удовольствием. С мамой же перекинулся лишь парой фраз, думаю из-за того, что она отвечала ему отстранённо и неохотно. Мама сидела на стуле с идеально выпрямленной спиной, ела мало, крохотными кусочками и смотрела куда-то поверх наших голов. Услышав от Матвея, что больше не нужно беспокоиться за моё проживание в Краснодаре, она чуть приподняла брови и бросила на меня короткий взгляд.

– То есть собираетесь сожительствовать вне брака.

Слова мамы прозвучали неожиданно грубо.

Папа поперхнулся и стал судорожно пить воду из бокала. Мама перевела взгляд на него.

– Думаю, не я одна виновата в том, что неправильно воспитали дочерей.

Папа попытался сгладить её слова.

– Тонечка, многие молодые так сейчас живут.

Я с улыбкой наблюдала, как на щеках Матвея появляются алые пятна. Он знал о характере моей мамы лишь по рассказам, но понимал, насколько она шокирована нашими отношениями.

– Антонина Яковлевна, я предлагал Насте выйти за меня замуж, но она отказала. Предложила пожениться после окончания учёбы, – торопливо оправдывался Матвей.

Папа округлил глаза.

– Доча, почему отказала? Зачем так долго ждать?

Мама со стуком положила вилку на край тарелки.

– Разве непонятно? Чисто из-за своей вредности. Она ещё ребёнком была упёртой. Иначе поступила бы правильно, по-людски. Видимо, нравится жить во грехе.

Папа прикоснулся к её руке и чуть сжал пальцы.

– Тонечка, что ты говоришь. Разве может быть любовь грехом?

– Любовь – нет. Поведение – да.

Мама поднялась из-за стола, махнула рукой.

– Впрочем, поступайте как хотите. Вы же приехали не за советом, а сообщить факты, всё равно сделаете по-своему. Я устала и хочу отдохнуть, посему, Матвей, говорю сейчас: до свидания.

Мы проводили маму взглядами, её по-девичьи стройная фигура скрылась из вида.

Алёна во время обеда несколько раз порывалась задать Матвею вопрос, но смолкала на первом же слове, будто одёргивала себя. После ухода мамы она быстро распрощалась с нами и ушла к себе в комнату.

Папа вздохнул, взял мою руку и руку Матвея, соединил вместе.

– Матвей, не обращайте внимания. На самом деле мы рады знакомству с тобой. Пусть оно и весьма неожиданное. Я вручаю тебе свою девочку. Береги её и не обижай.

Матвей обрадованно кивнул.

– Дмитрий Иванович, спасибо. Было приятно с вами познакомиться.

Распрощавшись с моим отцом, мы сели в машину. У меня на душе царил полный раздрай: обида на маму, сестру и признательность к отцу.

– Твой отец очень похож на моего, – прервал задумчивое молчание Матвей.

Я удивилась. Судя по фото, что видела в квартире, отец Матвея походил на Тургенева, каким его изобразил на картине Репин. Такая же окладистая борода, высокий лоб, густые волосы с пробором посередине, внимательные умные глаза. Он если и напоминал моего отца, то лишь крупным телосложением.

Матвей пояснил:

– Не внешне. Характером. Спокойным, рассудительным и очень дружелюбным. А ещё у них одинаковая вредная привычка: оба курят трубку. Думаю, ты легко поладишь с моим отцом.

Я открыла рот, чтобы спросить о его матери, но тут «Ниву» подкинуло на дорожной выбоине. Как крокодил щёлкнув зубами, я чуть не прикусила язык. Матвей засмеялся.

– Осторожнее, а то немой станешь.

Я погрозила кулаком и поинтересовалась:

– Как насчёт твоей мамы?

– Это сложнее. Если твоя холодностью и манерами похожа на английскую королеву, то моя – вечный праздник. Она обожает внимание и шумные компании. Когда я жил с родителями, то иногда сбегал, чтобы отдохнуть от постоянного присутствия гостей в доме. Мыслит она по-современному и очень позитивная. Вряд ли наши отношения её шокируют.

– Что ж, хоть это радует, – вздохнула я, вспоминая внешность матери Матвея. Она чем-то напоминала героиню «Криминального чтива», которую сыграла Ума Турман: овалом лица, причёской каре, полными алыми губами и выразительными серыми глазами. – Надеюсь, я им понравлюсь.

Матвей быстро наклонился и, чмокнув меня в щёку, повторил слова, сказанные мною для его ободрения.

– Как им может не понравиться такая красавица.

Я фыркнула.

– Скажешь тоже. Я красавица лишь для тебя.

Он не согласился.

– Когда танцуешь, ты выглядишь умопомрачительно для всех. Поэтому жутко ревную, если бы мог, я запретил бы всем лицам мужского пола на тебя смотреть.

После этого обеда за два следующих года я лишь трижды съездила домой: отвезла подарки дочери Алёны, появившейся в начале февраля, на день рождения мамы и годовщину свадьбы родителей. Матвея больше не брала с собой. Обо всех переменах в своей жизни я сообщала им по телефону, новости о семье узнавала также. Я всё более и более ощущала себя чужой. Матвей стал для меня моим миром и пристанищем.

Когда нас близко не касаются несчастья, мы можем только представлять, какие мысли и переживания одолевают людей, столкнувшихся с бедой. Убийцы и преступники нам кажутся монстрами, поэтому очень тяжело, когда монстром оказывается красивый и талантливый человек, а ещё труднее поверить, если это твоя собственная сестра. Та, что тайком давала тебе конфеты и защищала от мальчишек-драчунов, с кем ты секретничала и делилась тайнами. Это тягостно и невыносимо больно. Я не могла, как родители, делать вид, что всё по-прежнему, не желала видеть сестру – из-за этого перестала появляться дома.

Глава 2

После окончания института мне предложили работу сразу в двух танцевальных коллективах: в довольно известном ансамбле и в театре музкомедии. Однокурсники и даже мой руководитель не понимали, как можно отказаться от карьеры, от выступлений перед большой публикой, от предполагаемых поездок за рубеж и всему этому предпочесть сельский дом Культуры. Даже мой партнёр по танцам Митяй, знающий меня лучше всех остальных, возмущался.

– Настька, совсем кукухой поехала, ты же талант, редкий бриллиант. Когда танцуешь, от тебя глаз не оторвать. Это же песня! Нет. Восторг и взрыв мозга. Ты умеешь импровизировать и двигаться под любую музыку. Запросто можешь стать звездой сцены, а ты хочешь зарыть себя в деревне, ради какого-то мужика.

Эх, Митька. Все пять лет учёбы рядом со мной. Вместе литры пота пролили, кучу травм пережили, а такое мелешь.

– Я люблю танцевать, но ты же знаешь, мне всё равно, где это делать: на большой сцене под аплодисменты или на крохотной под полное молчание. Меня всегда захватывал сам процесс. Но больше всего я ценю свободу, мне трудно подчиняться хореографам в коллективе. И не надо Матвея называть каким-то мужиком, он мой осознанный выбор. Меня не прельщает перспектива частых расставаний и разлук с ним, что произошло бы, если бы я выбрала сцену.

Митька в ответ на мои слова только покачал головой. Ну и ладно. Если уж он не понимал меня, остальным тем более не собиралась объяснять. Я попросту не желала и не мыслила своей жизни без Матвея, поэтому выбрала Вереево.

Меня ждали в местной студии танцев, сразу приняли на должность руководителя, а ещё я продолжила занятия с отдыхающими на турбазе.

Матвей забрал меня из Краснодара на следующий же день после выпускного. Он приехал утром, и пока я отсыпалась после весёлой ночи в ресторане, собрал мои вещи и перенёс в машину. Сквозь сон я слышала его лёгкие шаги по комнате, морщила нос от осторожных звуков приоткрываемых им дверцей шкафа, от шуршания пакетов, но упорно не желала открывать глаза. Когда звуки стихли, это меня насторожило, и я села в кровати. Сквозь двери спальни, запертые неплотно, из гостиной долетали звуки беседы. Я тряхнула тяжёлой головой и навострила уши.

– Тебе обязательно забирать её сегодня? Она пришла лишь под утро и вряд ли успела отдохнуть. Сынок, побудь пару дней со своими родителями. Мы ведь видимся урывками, – разобрала я мелодичный голос Вероники Олеговны, матери Матвея.

– Я дал ей время на отдых, остальное доспит в машине, – хмыкнул Матвей. – Ни дня лишнего не позволю Насте оставаться в городе, слишком долго ждал, пока она закончит институт. Для меня эти месяцы тянулись, будто резиновые, надоело видеть её только по выходным и праздникам – сегодня же забираю домой.

Я зевнула, пригладила волосы ладонями. Хорошо, что вчера в ресторане выпила лишь три бокала шампанского, иначе бы не перенесла извилистую дорогу в Вереево. Честно сказать, я рада так быстро покинуть квартиру родителей Матвея. Последние полгода проживания с ними мне дались нелегко. Год и два месяца я блаженствовала в этой квартире одна, с нетерпением ожидая приезда Матвея. Мои дни разделились на две неровные половины: большая это учёба, занятия танцами, выступления, меньшая, но самая счастливая пора, когда мы были вместе. Обычно он появлялся рано утром. Если весной, то пахнущий ветром, клейкой листвой и горьким запахом первоцветов. Летом горячим солнцем и сочным разнотравьем. Осенью туманами и дымом костра, а зимой свежим горным снегом. Сбрасывал одежду прямо у порога, грел руки под тёплой водой и торопился в спальню. Зная, что он приедет, я ухитрялась услышать щелчок дверного замка даже сквозь самый крепкий сон, просыпалась и ждала его в постели. Сердце сначала замирало от радостного предчувствия встречи, потом начинало бешено колотиться в груди, гоняя горячую кровь по венам. Я сжимала подрагивающие пальцы рук в кулаки, пыталась дышать размеренно, чтобы не так явно выдавать своё нетерпение и желание. Пока Матвей сбрасывал остальную одежду на стул, я смотрела на него сквозь ресницы. И каждый раз, будто впервые меня поражала красота его лица и тела. Он приподнимал одеяло, ложился ко мне в постель и крепко обнимал.

– Я так по тебе соскучился, – шептал он куда-то в шею. – М-м-м мой любимый сонный запах, самый вкусный и сладкий.

А я вдыхала его запах, смешанный с ароматами леса и гор, которым он пропитался насквозь, и прижималась к нему теснее. Потом мы долго целовались и никак не могли остановиться. За неделю разлуки мы успевали истосковаться друг за другом.

– Хочу видеть тебя каждую минуту, каждую секунду. И чтобы ты всегда была в пределах моей досягаемости. Я стал ненавидеть календари, на которых зачёркиваю дни до нашей встречи, – шептал Матвей.

Кожа на моём теле, словно светлячки ночью, вспыхивала и горела от его прикосновений, жар в крови разгорался всё ярче и ярче. От поцелуев кружилась голова. Мои пальцы, касающиеся гладкой кожи Матвея, как будто получали сверхосязание: точно знали, как доставить ему наиболее острое удовольствие. Каждый его стон звучал для меня песней и добавлял возбуждение. До встречи с Матвеем я не знала о своей страстности, подозреваю, именно он её разбудил, ни у кого бы другого не получилось. Наша любовь изначально не была платонической, слишком много в ней имелось физической страсти. Мы подходили друг другу будто два пазла, две половинки целого.

Когда Матвей засыпал, я, подремав ещё немного, вставала, принимала душ и отправлялась готовить завтрак. За два выходных, что мы проводили вместе, выбирались из квартиры лишь в магазин за продуктами. Как-то в один из его приездов я потащила Матвея на выставку современной живописи, после часа просмотров, я заметила: он смотрит лишь на меня и совсем не обращает внимания на картины. Его взгляд тревожил и волновал так, что вскоре вместо картин я видела только его лицо. К выходу из выставки мы почти бежали, а потом неслись домой, взявшись за руки. После этого случая решили оставить культурные мероприятия на потом, когда будем жить вместе и вдоволь насытимся друг другом. Тогда мы не подозревали, что самыми трудными будут для нас шесть месяцев до окончания моей учёбы.