Квартиру родители Матвея обставили в авангардном урбанистическом стиле хай-тек модном в девяностых годах: белые и чёрные краски стен и пола, металл, стекло, минимум мебели. В совмещённой с кухней гостиной стоял вычурный стол на блестящей железной ножке из трёх переплетённых между собой змей, столешницей служило толстое прозрачное стекло, на котором при касании пальцев к нему оставались мутные отпечатки. Кухонные шкафы, электрическая печь и приборы отливали серебристым цветом. Такого же цвета вдоль стены располагались консоль под телевизор и шкаф-прямоугольник с открытыми полками. Жёсткий светло-серый диван и два кресла пытались слиться со стеной, что вполне успешно им удавалось. На металлических стульях с высокими спинками было неудобно сидеть. Мне не нравилась обстановка в квартире, я чувствовала себя неуютно. Приготовив поесть, старалась не задерживаться в гостиной, сразу отправлялась в комнату Матвея. С двух лет он жил в лесном посёлке с бабушкой, напитывался яркими красками природы, его, видимо, тоже угнетал чёрно-бело-металлический окрас квартиры, поэтому свою комнату он обставил по-своему, абсолютно в диссонансе с общей стилистикой. Кровать, шифоньер, стол и книжный шкаф, сделанные из дуба, радовали глаз мягким солнечным оттенком, на полу лежал небольшой светло-кремовый ковёр, окно украшала белоснежная тюлевая занавеска. Мой любимый жил в этой комнате, пока учился в институте, по его окончании он сразу вернулся в Вереево. Эти пять лет единственные прожитые им вместе с родителями. Будучи инженерами, они, оставив маленького сына на бабушку, трудились в разных странах на строительстве атомных электростанций. Когда я поселилась в их квартире, они как раз работали в Иране. Я надеялась, что успею доучиться до их возвращения, но мои надежды не сбылись. Я была на пятом курсе, когда получила от Матвея сообщение: в начале января его родители возвращаются на родину. Сказать, что я разволновалась, значит, ничего не сказать. Я запаниковала: находиться в одной квартире с по сути незнакомыми мне людьми, пусть даже родными моего парня, было страшновато.

– Может, мне перебраться к девочкам в общагу? – поинтересовалась я у Матвея.

Он покачал головой.

– Я уже сообщил родителям, что мы обручены и через полгода поженимся. Они знают: в их квартире живёт будущая невестка, поэтому тебе незачем переезжать. Они у меня вполне современные люди, никто тебя третировать не станет. Тем более, что моя мама давно мечтает о внуках, – произнеся последнее слово, он запнулся.

Как-то в пылу откровения Матвей озвучил свою мечту: завести минимум трёх детей. Мол, тогда я точно от него не сбегу и всегда буду рядом.

– Но пока я никто, – возразила я. – Вдруг им будет со мной некомфортно?

Матвей возмутился:

– Как это никто? Ты самый близкий мне человек, – он наклонился к самому уху и прошептал: – Напомнить, насколько близко бываешь со мной.

Чёрт! Когда я разучусь краснеть. Уже далеко не невинная девочка, а поди ж ты, заливаюсь малиновым цветом.

Матвей поцеловал меня в шею, коснулся языком мочки уха, заставив мою кожу покрыться мурашками.

– Мне так нравится, когда ты смущаешься.

– Прекрати дразнить.

– Настя, пожалуйста, потерпи полгодика, иначе я буду переживать за тебя. Ты вечно находишь неприятности на свою голову. Я не смогу нормально работать, зная, что ты одна в чужой квартире. А в общежитии ещё хуже: там ведь бедлам. Хочешь, чтобы я от ревности с ума сошёл.

Да уж. Его ревность – огромная проблема. Что он жутко ревнив, я поняла уже вначале нашего знакомства. Он злился на любого представителя сильно пола, посмевшего задержать на мне взгляд дольше обычного. Помогали охладить его лишь уверения, что он единственный для меня мужчина на земле. В первое время он кипел, будто чайник на плите, наблюдая восторженные взгляды мужчин, смотрящих мои выступления. Особенно он не любил, когда я танцевала в паре. Не раз совершенно серьёзно обещал поколотить моего партнера, если тот продолжит изображать на сцене любовь ко мне. Димка качал головой и разводил руками.

– Настя, до чего же твой парень дикий. Матвей, объясняю в последний раз: мы не изображаем любовь, а танцуя, проживаем маленькую жизнь. В эти минуты становимся другими людьми. Например в танго – мы любовники, в вальсе – нежные влюблённые, в мунейро² – два противника или смертельные враги. Именно умение перевоплощаться так нравится зрителям. У Насти талант к перевоплощению.

Я тоже терпеливо, будто ребёнку, объясняла Матвею, что на сцене – лишь иллюзия страсти и любви, лишь игра. Настоящие чувства только в жизни. Матвей хмурился, обнимал меня.

– Да понимаю я, но ваши иллюзии разрывают мне сердце. Скорее бы ты окончила институт и вернулась в Вереево. Будешь учить танцам детей, и перевоплощаться в одиночку.

***

Родители Матвея прилетали после полудня. За день до их приезда, я усердно выдраила квартиру, заглядывая в каждый уголок. Матвей, как всегда, появился рано утром, пахнущий свежим снегом и ветром, наклонился и поцеловал меня в щёку.

– Замёрз. Дорогу засыпало, еле добрался.

Он сбросил одежду, лёг под одеяло. Я улыбнулась, когда его тёплая грудь коснулась моей спины.

– Не так уж и замёрз.

Он фыркнул и положил холодные кисти рук мне на плечи. Я взвизгнула от неожиданности.

– Стоило дольше подержать руки в тёплой воде, – произнёс Матвей, убирая ладони.

Я повернулась к нему лицом, взяла его пальцы в свои и стала дышать на них.

– Сама согрею.

Матвей чмокнул меня в макушку.

– Я сдвинул время экскурсий к водопадам – на этот раз останусь на целых четыре дня. Побуду с родителями и с тобой, помогу тебе адаптироваться к ним.

Я обрадовалась.

– Спасибо.

Матвей притянул меня к себе вплотную и прошептал:

– Как ты меня отблагодаришь? – Его пальцы прошлись по моему позвоночнику, будто по кнопкам флейты, я невольно выгнулась. – Ты мой самый любимый инструмент…

Я прикусила губу, сдерживая стон. А вот не буду поддаваться и всё! Но меня хватило ровно на пару минут, уж больно опытным музыкантом был Матвей. Спустя время, я оставила его досыпать, а сама отправилась приводить себя в порядок: мне хотелось как можно лучше выглядеть при встрече с его родителями.

Завтракали мы в двенадцатом часу дня. Потом я переоделась в выбранный наряд.

– Ого! Вместо привычных брюк, платье. Ты явно готовилась, – похвалил меня Матвей. Одобрил он и сапоги на высоком каблуке и новое приталенное пальто.

На улице крупными, пушистыми хлопьями валил снег, машины на дороге походили на сугробы и двигались медленно – в аэропорт мы добрались, когда лайнер уже приземлился. Родители Матвея прошли паспортный контроль, получили багаж и ожидали нас в зале прилёта. Отец Матвея и впрямь походил на Тургенева, каким тот выглядел в пятьдесят пять лет, его так и хотелось назвать не Федором Сергеевичем, а Иваном Сергеевичем. Он осторожно, словно боялся сломать, пожал мне пальцы огромной ручищей, улыбнулся в бороду и дружелюбно пробасил:

– Приятно познакомиться, Анастасия. Какая ты миниатюрная, однако.

– Только по сравнению с вами, – произнесла я, улыбаясь в ответ. Фёдор Сергеевич мне сразу понравился, я решила, что мы с ним поладим. А ещё я поняла, от кого Матвей получил удивительные зелёные глаза, именно такие, только окружённые морщинками, сейчас весело смотрели на меня.

– И мне приятно, – кивнула Вероника Олеговна, рассматривая меня в упор.

Меня смутил её пристальный взгляд.

– Здравствуйте.

Матвей пожал руку отцу, обнял мать. Вероника Олеговна вживую смотрелась ещё потрясающе, чем на фото. Я знала, что они с мужем ровесники, но она выглядела моложе его лет на пятнадцать – ей нельзя было дать больше сорока лет. Чёрные волосы обрамляли ухоженное, чуть загорелое лицо, алая помада удивительно подходила к серо-голубым глазам. Дурное предчувствие, посещающее меня перед встречей с будущей свекровью, заговорило во весь внутренний голос: «Ты ей не понравилась». Бывает так, что с первой секунды понимаешь, с этим человеком ты не одной крови. Если не происходит совпадения по каким-то внутренним, почти неуловимым признакам, тут уж ничего не поделаешь, симпатия не возникает.

Выйдя из здания аэропорта на парковку, Вероника Олеговна, увидев снег, обрадовалась.

– Как чудесно! За три года я соскучилась по такому снегопаду.

Матвей, сложив чемоданы в багажник «Нивы», усадил родителей на заднее сиденье автомобиля. Прибыв домой, Вероника Олеговна поинтересовалась у сына.

– Ты забронировал столик в ресторане на вечер, как я просила?

– Да. В твоём любимом Bellini на семь вечера.

– Замечательно. Приму душ, отдохну, и поедем отмечать наше возвращение домой.

Я прикинула: до перекуса в итальянском ресторане ещё три часа; хорошо бы нагулять аппетит, побродив по улицам города. Эту идею Матвей принял на ура, мы быстро переоделись и отправились наслаждаться падающим снегом. Вернулись мы немного уставшие, но очень довольные, снова облачившись в нарядную одежду, стали ожидать в гостиной выхода Вероники Олеговны из комнаты. Когда она появилась, я едва удержала челюсть, вовремя захлопнув рот. Мама Матвея выглядела ошеломляюще в длинном, тёмно-синего цвета вечернем платье, которое подчёркивало тонкую талию и высокую грудь. Под ярким электрическим светом в серёжках на ушах и в колье на шее Вероники Олеговны сверкали благородные сапфиры. Рядом с такой роскошной дамой я ощутила себя золушкой до того, как ту преобразила крёстная. Я-то думала, это будет семейный ужин, а не королевский выход в свет. В своём маленьком чёрном платье и цепочкой из серебра, я выглядела весьма простенько. Так как Вероника Олеговна была в туфлях, Матвей донёс свою маму из подъезда дома до такси на руках, таким же образом она попала из авто в ресторан. Когда мы появились в зале, все взгляды людей, сидящих за столиками, устремились на Веронику Олеговну. Я много раз слышала слова из песни «ах, какая женщина», но впервые видела, что именно эта фраза буквально написана на лицах мужчин. Меня не огорчило, что всё смотрят только на маму Матвея, не люблю повышенное внимание, этого мне хватает и на сцене, но плохое предчувствие снова постучало в сердце. Правда, я вскоре позабыла это за интересной беседой и вкусной едой. Оказалось, что родители Матвея обладают потрясающим чувством юмора, особенно Вероника Олеговна. Она так смешно повествовала о забавных случаях, недоразумениях и приключениях в Иране, случившихся с ними, что от нашего столика то и дело раздавались взрывы смеха. Я ещё никогда так много и долго не хохотала, у меня даже заболели мышцы живота. Мужчины пили сухое вино, для нас было заказано шампанское.

«И чего я так опасалась его родителей? – подумала я, фыркая от пузырьков шампанского, щекотавших мне нос. – Они просто замечательные».

Я впервые была в этом ресторане, мне понравился светлый, бело-голубой зал, оформленный в средиземноморском стиле, приглянулось обилие зелени, и рыбки, плавающие в большом аквариуме. Я была просто счастлива. Домой мы вернулись за полночь. Вероника Олеговна отправила нас в душ первых, заявив, что любит понежиться в ванной и не хочет никого задерживать. Выкупавшись, я растянулась на кровати, поджидая Матвея. Хоть он и принял водные процедуры по-солдатски быстро, я всё равно успела задремать.

– Соня, засоня… ну почему ты не дождалась, – прошептал он мне на ухо.

Тёплые губы коснулись шеи, поцелуями он продел цепочку до груди. Я вдохнула исходящий от влажных волос Матвея запах лимонного шампуня, потянулась всем телом, сбрасывая сон, и подалась навстречу его ласкам. Матвей попытался отбросить одеяло в сторону, но запутался в пододеяльнике, я тихо засмеялась, услышав, как он чертыхается. За дверью послышались шаги, затем раздался странный мелодичный звон, будто стукнули один хрустальный бокал о другой. Мы замерли.

– Что это было? – удивилась я.

Матвей предположил:

– Послышалось, наверно.

– Сомневаюсь.

Я вдруг осознала, что мы в квартире не одни, а звуконепроницаемость стен не очень хорошая.

– Уверена, что звон донёсся из кухни.