Кусты «Невесты» разрослись и полностью скрыли маленький памятник из серого гранита. Кармель раздвинула тонкие, гибкие ветки и прочитала надпись: «Вы были истинными богачами – жизнь щедро одарила вас любовью». Далее шли фамилия, имена и даты рождения и смерти. Она помнила памятники-пирамидки, видимо, бабушка позже поставила родителям один на двоих. Кармель обрезала кусты, сформировав из них аккуратные шары, выполола бурьян вокруг могил. Утомившись, присела на тёплый камень оградки, вокруг царило запустение, прошлогодняя листва с буйно разросшихся деревьев и кустарников щедро присыпала могилы, там, где траве не мешала тень, она вымахала в человеческий рост и полностью скрыла памятники и кресты. Кармель вынесла срезанные ветки и траву туда, где по её разумению заканчивались кладбищенские земли. Возвращаясь назад, в густой траве заметила синие всполохи цветов, подошла ближе – целая лужайка ирисов. Наклонилась и вдохнула тонкий нежный аромат. «А я, балда, и не подумала принести цветы». Кармель, сорвав несколько длинных изящных стеблей, чуть поодаль увидела цветущий куст пиона, рядом с ним оранжевым огоньком горели цветки календулы.

«Я уже видела это», – она посмотрела по сторонам. Чувство узнавания и этих цветов, и самого кладбища усилилось.

– Ты стоишь на моей могиле, – послышался тихий шелестящий голос. – Ирисы ты тоже рвала с неё.

Кармель, взвизгнув, отпрыгнула в сторону. Сон! Вспомнила она, всё это было во сне, только там ещё находилась незнакомая женщина. Боязливо оглянулась – никого.

– Я здесь, – раздался тот же голос.

Кармель с ужасом уставилась на возникающий, прямо на её глазах, женский силуэт. Закричать или убежать она не смогла бы сейчас при всём желании – горло издало еле внятное сипение, а ноги будто приросли к земле.

– Я так рада, что ты видишь и слышишь меня. Пожалуйста, пожалуйста, не бойся. Я не наврежу тебе, подумай, ну что может сделать бестелесное существо. Долгие годы я ждала помощи… – Призрачная женщина опустилась на колени.

Кармель отстранённо отметила: трава не примялась под её весом. В голову полезли всякие мысли: во сне незнакомка выглядела сердитой, а эта чуть не плачет. Но вот одежда такая же, как и в сновидении: длинная коричневая юбка, кофточка в мелкий горошек, белые парусиновые туфли.

Призрак покачала головой, длинная светлая коса метнулась по спине.

– Я сначала не осознавала, где нахожусь, пока не увидела свою могилу. Не понимала: почему задержалась, отчего мой дух не покинул этот мир. У меня было слишком много времени на размышления и возможность впасть в отчаяние. Это такая мука – пребывать в беспредельном одиночестве, худшего наказания придумать невозможно. Видишь, моя могила давно заросла травой, как и тех, кто похоронен здесь. Уже давно сгнили кресты, а камни ушли в землю, некому стало приходить сюда и ухаживать за могилами. Они сровнялись с землёй, постепенно люди забыли, что тут ещё продолжается погост. Сначала я обращалась ко всем, кто здесь появлялся, пока не уразумела: меня никто не слышит и не видит. Хотя нет, два человека заметили меня, но сбежали, испугавшись несчастного призрака.

Кармель, слушая незнакомку, ощутила: страх проходит, тело начинает повиноваться. Но теперь желание удрать без оглядки исчезло, ей стало жалко призрачную женщину. Она смотрела в её огромные голубые глаза, миловидное лицо, видимо, прежде, до смерти бывшее круглолицым. Сейчас же скулы чуть излишне выдавались, а под глазами залегли тёмные круги. Бледные губы словно запеклись от жара и выглядели потрескавшимися.

– Встаньте с колен, а то как-то неудобно разговаривать. Чем же я могу помочь вам?

– Я долго размышляла, из-за чего мне нет покоя, какое дело не сумела завершить. Я умерла зимой сорок третьего от воспаления лёгких. Перед смертью страстно жалела об одном, не смогла написать Ванечке, что люблю его и кроме него мне никто не нужен. – Женщина опустила голову. – Мне так неловко говорить об этом…

Кармель терпеливо ждала, она подсчитала, женщина умерла шестьдесят девять лет назад. Девушку удивило: надо же, призраки умеют смущаться – значит, им присущи все человеческие чувства.

– Понимаете, у меня была лучшая подруга, и так случилось, мы обе полюбили Ваню.

Кармель усмехнулась, ничего не меняется в мире: «Любовь, страсть и, чует моё сердце, предательство».

– Нина поступила плохо, написала Ване, будто я нашла себе другого и собираюсь замуж. Когда я сильно заболела, она умоляла простить её. Я не стала держать зла, простила. А вот Ванечке я не успела написать, и Нина тоже. Матери Вани пришло извещение, что он пропал без вести.

Кармель с удивлением заметила слёзы у призрачной женщины, они градом катились по щекам, падали на кофточку, она даже намокла на груди. Ей захотелось потрогать удивительную незнакомку, сможет ли она ощутить что-нибудь?

– Я пробовала выйти за пределы кладбища и не смогла. Зато встретила не упокоенный призрак старушки, она объяснила, что меня держит мой прах, я не смогу сама разыскать Ваню. Помоги мне, найди его. Если он узнает, что я не предавала, смогу освободиться и наконец уйти.

– Но вы сами сказали, что Иван пропал без вести, как можно его разыскать? – удивилась Кармель.

– В последнее время я редко вижу людей, а раньше сюда приходили семьями. Я бродила, слушала разговоры и однажды кто-то произнёс: Гордеев Иван приехал в гости к своим старикам. Значит, он остался жив. Он должен узнать…

– Я поняла. Только вот в чём проблема: вы знаете, какой сейчас год? Кстати, мы не познакомились. Как вас зовут, уважаемый призрак?

– Катя Серафимова. Жила в Благодатном, мне было двадцать лет.

Ой, – воскликнула Кармель. – А выглядишь тётенькой в возрасте, а я ведь старше тебя на два года. И давай не будем больше выкать,

На призрачном лице Кати промелькнула улыбка.

– Давай. Выгляжу старше? Ну, болезнь и смерть ещё никого не красила. Я не знаю, какой сейчас год. Одна из последних надписей, что я видела на памятнике 1975. Ваня старше меня на год, он родился в двадцать третьем, ему не должно быть больше шестидесяти лет.

– Нет, Катя. Сейчас две тысячи двенадцатый и если Иван жив, то ему восемьдесят девять лет.

Призрак замерцал и вдруг исчез.

– Эй! Ты где? – Кармель позвала несколько раз и, не дождавшись ответа, собрала сорванные ирисы и кучкой положила туда, где находилась могила Кати. Постояла несколько минут, потрогала голову, не напекло ли, и вернулась к памятнику прадеда и прабабушки. Она чувствовала разочарование и грусть. Наверно, призрак поняла: её возлюбленного, скорее всего, уже нет в живых, и отправилась, куда полагается всем умершим.

– А вдруг он ещё жив?

Кармель подпрыгнула от неожиданности, услышав рядом с собой голос Кати.

– Добринка ведь неподалёку, узнать несложно.

– Хорошо. Значит, Иван Гордеев из села Добринка, двадцать третьего года рождения. Отчество помнишь? – Кармель покосилась на Катю. Она смотрела на памятник.

– Кто они тебе?

– Родители моей бабушки Маши. Ты знала их?

– Конечно. Машу помню совсем девочкой лет пяти. Твоя прабабушка лет на семь старше меня, мы почти не общались, но я их знала. А отчество Вани – Никитич. Ты не сказала, как тебя зовут?

– Кармель.

– Странное имя.

– Точно. Все так считают, даже призраки.

Катя проводила её до тропинки.

– Попробуй, – предложила Кармель. – Вдруг со мной у тебя получится выйти за пределы кладбища.

Призрак шагнула на тропу, и вдруг её как пушинку сдуло назад к деревьям. Катя помахала рукой и растворилась, словно её и не было.

Бабушки поджидали Кармель на той же лавочке. Она поблагодарила их за инструменты и попросила воды.

– Пойдём в хату. – Баба Аня встала, за ней поднялась и баба Лиза. – Мы тебя поджидали. Гости у нас редко, составь компанию, пообедай с нами.

На улице градусник показывал тридцать, а в комнатах с невысокими потолками было прохладно. Немудрёная обстановка тем не менее создавала уют. Круглый обеденный стол с четырьмя стульями располагался у небольшого окна, в углу резной шкаф с посудой, печь, украшенная изразцами, занимала противоположную от окна стену. Кармель умылась в тазике, вытерлась мягким льняным полотенцем.

– Здорово. Будто кондиционер работает.

– Саман летом не пропускает жару, а зимой холод. Теперешние блочные дома мигом нагреваются, а у нас глянь-ка, на полу ноги мёрзнут, – баба Аня показала свои ноги, обутые в шерстяные носки.

– От как, эт самое. Да у тебя ноги и на улице мёрзнут, – ввернула баба Лиза, наливая в тарелки борщ. – А ты не стой там истуканом, давай к столу.

Кармель не заставила уговаривать себя дважды, быстро ухватилась за ложку. От тарелки умопомрачительно пахло, оказывается, она зверски проголодалась. Тарелка опустела за пять минут.

– Эт самое. Добавки? – поинтересовалась баба Лиза.

Старушки ели медленно и едва ополовинили борщ.

Кармель покачала головой.

– Тогда наливай чай, вон самовар подоспел, – баба Аня кивнула на маленький столик, на котором стоял пыхтящий самовар.

Кармель налила всем по кружке чаю и решила приступить к расспросам.

– Скажите, а вы родились в этом хуторе?

Баба Аня подула в кружку, вытерла выступивший пот со лба.

– И родились тут, и замуж вышли, и здесь же схоронили всех, поэтому и не перебрались на центральную усадьбу. Старому дереву не прижиться на новом месте.

Кармель заинтересовалась.

– А кто же вам продукты доставляет?

Баба Аня вдруг озорно подмигнула ей.

– Чай думаешь, бабки из ума выжили? А мы всё продумали. Пенсию и самое необходимое Сашка Кузнецов на тракторе привозит, его отец дрова на зиму заготавливает. И им заработок и нам хорошо. Молоко и картошка с овощами свои, много ли старухам надо. Ты задавай свой вопрос.

– Вы знали Катю Серафимову?

Баба Аня задумалась.

– Так сразу и не упомню, но фамилия знакомая.

– Катя умерла в сорок третьем от простуды. Она дружила с Иваном Гордеевым из села Добринки.

– От как, эт самое. Ань, склеротичка ты старая. Помнишь Катьку светловолосая такая, на год старше тебя, они ещё этого Ивана не могли поделить с подругой.

– А ты откуда знаешь такие подробности? – Баба Аня пояснила гостье. – Она даже в юности от парней, как от чумных шарахалась. После войны в деревню мало мужиков вернулось, много вдов и бобылок осталось, но Лизка не расстраивалась, потому как замужества пуще огня боялась. Я в молодости волком выла, рада завалящему мужичонке была, а когда Петра встретила, мужа моего, от счастья чуть не рехнулась.

– Эт самое. Да я боялась. Замуж не хотела, мне и с мамкой хорошо жилось. Видела, как другие мужики баб обижали, зачем мне это.

– Видала? Её раньше было не переубедить, а уж в старости, совсем себя правой считает. Я на три года её старше и в юности не обращала на эту забитую дурёху внимания. Это потом, когда умерла её мать и Лиза прибежала к нам безъязыкой, поняла: она до сумасшествия боится любых перемен. Ну и взяла её под крылышко. Так и живём с тех пор, благо соседи.

Кармель попыталась вернуть бабушек на интересующую её тему.

– Так что насчёт Кати.

– Эт самое, я от мамы слышала, она дружила с матерью Кати, а так-то я с Гордеевой почти не знакома, она же сильно старше меня была: года на четыре. Помню ещё, когда Катю хоронили, жуткий мороз стоял, мама чуть не задубела на кладбище.

Баба Аня поднялась и стала доставать из комода коробки.

– Щас поищем. Помнится мне, Катя бригадиром в нашем звене была, может снимок сохранился.

На стол легли два пожелтевших от старости фотоальбома. Обе бабульки нацепили очки и начали перебирать ломкие хрупкие снимки.

– Есть! Вот она Катя, – баба Аня ткнула в еле различимое лицо одной из девушек на общем фото.

Кармель взяла снимок и подошла к окну. Явно высокого роста, крупная, сильная, красивая девушка стояла, обняв за плечи подруг. Эта со снимка совсем не походила на призрака с кладбища, разве что общее сходство. Кармель представила её похудевшей, без улыбки. Определённо это она ругала за сорванные ирисы.

– Можно, я возьму фото? Обещаю, верну. – И подумала:«Вдруг пригодится для розысков Ивана».