На протяжении осени 1944-го и зимы 1944/45 года Ханселл проводил одну атаку за другой. Сотни B-29 проносились над тихоокеанскими водами, сбрасывали свой смертоносный груз над Японией и затем поворачивали обратно – в сторону Марианских островов. Летчики Ханселла готовились обрушить очередной удар на Токио, а из континентальной Америки прилетали репортеры и группы кинооператоров, чтобы запечатлеть весь этот энтузиазм и потом показать его миллионам американцев.

Снова звучит голос Рональда Рейгана:

Наши B-29 на Сайпане были подобны артиллерии, нацеленной в самое сердце Японии. ‹…› С таким же успехом япошки могли бы попытаться остановить Ниагарский водопад. 21-я бомбардировочная команда готова была поразить свою первую цель.

6 января 1945 года на Марианские острова прибыл командир Ханселла – генерал Лорис Норстад. На Гуаме по-прежнему все было обустроено довольно примитивно: штаб-квартира подразделения ютилась в нескольких сборных домиках из гофрированного железа, теснившихся на утесе с видом на океан. Оба генерала наверняка чувствовали себя измотанными – не только из-за лишений, но и из-за немалого бремени ответственности на их плечах.

Однажды я прочитал у Артура Харриса, маршала Королевских ВВС, что это означало – быть авиационным командиром во Вторую мировую:

Пожалуй, то чудовищное умственное напряжение, которое возникает при командовании крупным авиационным подразделением во время войны, в полной мере могут понять лишь те очень немногие, кому довелось самим испытать его. Военно-морскому командиру может потребоваться провести масштабную операцию не больше одного-двух раз за всю войну. В сухопутных войсках командир участвует в бою, скажем, раз в полгода, а в исключительных обстоятельствах – раз в месяц. Но командир бомбардировочного соединения вынужден бросать его в бой целиком каждые 24 часа. ‹…› Пусть читатель сам представит себе, во что перерастает это ежедневное напряжение, когда оно длится не один год.

Итак, Ханселл и Норстад находились на Гуаме. Эти два авиатора устали от боев и надеялись, что присутствуют при начале последней главы войны. Ханселл предложил гостю небольшую экскурсию: постоять на пляже, полюбоваться новенькими взлетно-посадочными полосами, прорезанными в джунглях. Поговорить о тактике, о планах. Однако Норстад ответил отказом. Он прилетел обсудить более личный вопрос. Хейвуд Ханселл запомнит этот момент навсегда. Норстад повернулся к нему и произнес:

– Это не работает. Вы сняты с должности.

«Подо мной словно земля разверзлась. Я был совершенно раздавлен». Так спустя много лет Ханселл описывал свои чувства в ту минуту. И тут Норстад нанес второй удар, еще более болезненный:

– Вместо вас я назначаю Кёртиса Лемея.

Генерала Кёртиса Эмерсона Лемея, 38 лет от роду, героя бомбардировочных кампаний в небе над Германией! Это был один из легендарных летчиков своего поколения. Ханселл хорошо его знал. Когда-то они вместе служили в Европе. И Ханселл тут же понял: речь не идет о простой кадровой перестановке. Это демонстративный упрек, это полная смена курса. Вашингтон словно бы признавал: все, что делал Ханселл, теперь сочтено неправильным. Ибо Кёртис Лемей являл собой полную противоположность Хейвуду Ханселлу.

Норстад заметил, что Ханселл может при желании остаться в составе подразделения – как заместитель Лемея. Предложение показалось Ханселлу столь оскорбительным, что он почти утратил дар речи. Норстад отвел ему десять дней на сдачу дел. Ханселл провел их как в тумане. В свою последнюю ночь на Гуаме он выпил немного больше обычного и спел своим ребятам (молодой полковник подыгрывал ему на гитаре): «Старые пилоты никогда не умирают, они лишь в небо, в небо улета-а-ают»^[8].

Кёртис Лемей прилетел на остров на бомбардировщике B-29, которым он собственноручно управлял. В честь его прибытия исполнили «Звездно-полосатый флаг»^[9]. Прошел смотр войск – летчики промаршировали перед новым командующим. Офицер, отвечавший за связи с общественностью, предложил, чтобы Ханселла и Лемея сфотографировали вдвоем в ознаменование памятного момента. Лемей, по всегдашнему обыкновению, держал во рту трубку – и теперь не знал, что с ней делать. Он все пытался засунуть ее в карман. Его помощник предложил:

– Генерал, позвольте, я подержу вашу трубку, пока вас будут снимать.

Лемей негромко спросил:

– Где мне встать?

Защелкали фотоаппараты. Они запечатлели Ханселла, с прищуром глядящим вдаль, а Лемея – уставившимся себе под ноги. Им явно не терпелось как можно скорее оказаться где угодно, лишь бы не в обществе друг друга. На этом все и кончилось.

«Бомбардировочная мафия» рассказывает о том, что было связано с этим моментом. О том, что к нему привело и что было дальше. Потому что эхо случившегося тогда – смены командования – звучит и по сей день.

2

В технологических революциях есть одна особенность, которая всегда меня озадачивала. Появляется некая идея или новшество – и всем делается очевидно, что это перевернет весь наш мир. Интернет. Соцсети. У предыдущих поколений – телефон и автомобиль. Всякий раз возникают ожидания, что благодаря этому новому изобретению жизнь станет лучше, эффективнее, безопаснее, богаче, быстрее. В каком-то смысле так и происходит. Но потом что-то непременно идет наперекосяк. Был момент, когда соцсети превозносились как инструмент, который позволит обычным гражданам свергнуть тиранию. И вдруг, не успеешь оглянуться, как соцсети начинают вызывать опасения – как платформа, которая позволит гражданам тиранить друг друга. Или взять автомобиль. Думали, что он принесет нам свободу и мобильность. Какое-то время так и было. А потом миллионы людей обнаружили, что живут за много километров от своего рабочего места и стоят в нескончаемых пробках, так что путь на работу и с работы оказывается невероятно долгим. Так почему же иногда – по целому ряду неожиданных и случайных причин – технология соскальзывает с запланированного пути?

«Бомбардировочная мафия» – исследование, показывающее на одном примере, как мечты принимают неожиданный и нежелательный оборот. И как новые, блистательные идеи, падающие к нам с небес, не любят мягко опускаться нам на колени. Они предпочитают рухнуть на землю и разлететься вдребезги. Собственно говоря, та история, которую я хочу поведать, – это не история о войне, хоть действие и разворачивается по большей части в военное время. Это рассказ об одном голландском гении и о его самодельном компьютере. О группе собратьев-единомышленников, живших в алабамской глубинке. Об одном британском психопате. О химиках-пироманах, трудившихся в подвальных гарвардских лабораториях. Это рассказ о запутанности наших намерений. Потому что мы всегда забываем эту путаницу, когда оглядываемся назад.

И сердцевина этого повествования – Хейвуд Ханселл и Кёртис Лемей, схлестнувшиеся в джунглях острова Гуам. Одного отправили домой. Другой остался – и в результате случилась самая мрачная ночь Второй мировой. Подумайте над этой историей и задайте себе вопрос, что бы вы сами сделали на их месте. И чью сторону бы заняли.

Часть первая
Мечта

Глава первая
«Мистер Норден с удовольствием проводил время в своей мастерской»

1

Давным-давно, когда война, которая вскоре пожрет весь мир, вызывала тревогу, но еще не была свершившимся фактом, внимание американской армии привлек один очень интересный человек.

Звали его Карл Норден. Всю жизнь он старался по возможности держаться в тени. Он работал в одиночку – иногда, в критические периоды, возвращаясь в Европу, чтобы помастерить за материнским кухонным столом, а заодно и помечтать. Он создал собственное предприятие, где служило несколько сотен сотрудников. А потом, когда война завершилась, он забросил все это. Полноценных биографий Нордена не существует. Как и просто статей, посвященных его жизни^[10]. Никто не воздвиг памятник в его честь. Нигде – ни в его родных Нидерландах, ни в Швейцарии, где он окончил свою жизнь, ни в деловом центре Манхэттена, где он вел свою самую важную работу. Норден повлиял на ход войны и породил мечту, которая не погаснет до конца XX столетия. Представляется невероятным, чтобы человек оставил такой же глубокий след в истории, как это сделал Норден, и потом исчез из виду. Однако случилось именно это. В 352-страничной технической книге об изобретении Нордена самому изобретателю уделено одно-единственное предложение: «Мистер Норден с удовольствием проводил время в своей мастерской, где его рабочий день иногда продолжался 18 часов».

И все.

Так что прежде, чем мы начнем говорить о мечте Нордена и о ее последствиях – о том воздействии, которое Норден окажет на целое поколение, – давайте немного затронем личность самого Нордена. Я спросил у профессора Стивена Макфарленда, одного из немногих историков (а может, и вообще единственного), по-настоящему изучавших биографию Карла Нордена, почему же сохранилось так мало документальных свидетельств о самом изобретателе. Профессор ответил: «Главным образом из-за того, что он требовал абсолютной секретности». Он так описал нашего героя: «Знаете, он был невероятно обидчив. Более самолюбив, чем кто-либо из тех, с кем я никогда не встречался. И я говорю "никогда не встречался", потому что я, разумеется, никогда не видел Нордена».

Норден был голландцем. Он родился на территории современной Индонезии – в то время одной из голландских колоний. В течение трех лет он проходил обучение в швейцарской механической мастерской, а затем получил диплом инженера в престижной цюрихской Федеральной политехнической школе, где одним из его однокашников был Владимир Ленин^[11]. Норден, подтянутый и щеголеватый, ходил в костюме-тройке. Носил короткую стрижку с небольшим чубчиком и пышные усы. У него были светлые волосы, набрякшие веки, глубокие морщины под глазами – словно он годами не спал. Его прозвали Старик Динамит. Он глушил кофе литрами. И питался стейками.

Макфарленд объясняет:

Норден по-настоящему верил, что солнечные лучи ведут к слабоумию, в самом что ни на есть биологическом смысле. Так что на улице он всегда ходил в огромной шляпе. И всех в своей семье заставлял так ходить. В детстве он жил в Голландской Ост-Индии^[12] – и тем не менее и он, и его семья всегда носили на улице шляпы, потому что солнце, видите ли, вызывает слабоумие.

Как писал Макфарленд, Норден «жадно читал Диккенса, ища в нем откровений насчет жизни угнетенных, и Торо – ради его рассуждений о простой жизни». Он ненавидел платить налоги. И считал, что Франклин Рузвельт – сам дьявол.

Макфарленд описывает чудачества Нордена:

Есть знаменитая история о том, как он наблюдал за одним из своих механиков, а тот немного занервничал и, пытаясь завязать с Норденом разговор, спросил: «Не могли бы вы объяснить, почему мы делаем эту деталь именно так?» И Норден выдернул сигару изо рта и завопил во все горло: «Есть сто тысяч причин, по которым я спроектировал эту деталь так. Но все они вас не касаются, черт побери». Так он обращался со всеми своими сотрудниками. Старик Динамит, самый настоящий.

А вот что Макфарленд говорит о вечном перфекционизме Нордена: