Эльга кивнула.

– Ну и не стой.

Легкий толчок в спину – и, словно сама собой, проплыла мимо Эльги похудевшая гора мешков. Небо качнулось, рассыпав звезды. Под свет фонаря принялись выпрыгивать навстречу кусты и камни, а дорожка будто конь-недотрога рванула из-под ног.

– Куда?

Унисса поймала ученицу за плечо.

– Вы видели, как она? – пробормотала Эльга, опуская фонарь. – И захочешь – не поймаешь. Раз – и в сторону.

– Кто?

– Тропка.

– Ясно.

Эльга почувствовала, как какая-то мягкая сила отнимает у нее фонарь, а затем подкидывает наверх, к самому небу.

– За такое вообще-то порют, – сказало небо голосом мастера. – А я ее на руках… Нет, Унисса Кехла Мару, что-то ты подобрела…

– Да, мастер Мару, – хотела сказать Эльга, обняв женщину за шею.

Но сказала ли?

Сон запорошил глаза листьями, отнял ноги и руки, окунул в ручей с темнотой. Спи, Эльга Галкава. Картинкой мелькнул гостиничный двор, в скрипе двери на мгновение осветилась комната, улыбнулась, отдаляясь, Унисса, а потом две фигурки, похожие на отца и мать, замахали своей дочке руками.

– Я стану грандалем и вернусь! – прокричала им Эльга сквозь нарастающий листвяной шелест. – Я вас не забыла!

Ш-ш-ш…

Листья совсем не умели петь колыбельную. Хотя и старались. Басовито шуршал дуб, под него подстраивались липа и яблоня, поскрипывала чужица, тонко звенела еловая хвоя и грустно вздыхали покинувшие мешки мертвецы.

Ш-ш-ш…

– Да прекратите уже! – сказала Эльга и открыла глаза.

Серый с розовыми нотками свет раннего утра плыл по комнате. У окна стояли таз для умывания и кувшин. Платье лежало на короткой лавке. На стуле у изголовья, накрытый тряпкой, ждал вчерашний ужин.

Шорох наверху заставил Эльгу запрокинуть голову.

Несколько мгновений она всматривалась в темные потолочные балки, пока не поняла, что там, похоже, полно листьев. То ли налипли, то ли…

– Мастер Мару, – прошептала Эльга.

Она посмотрела на стену и обнаружила, что и она составлена из кленовых и березовых помертвелых листьев.

Медный таз – из осиновых. Кувшин – из куманики. Оконная рама – из пуха и стебельков травы. Подоконник – из лебяжника. И все это было сплетено и подогнано так, что и стыков видно не было.

Ой, подумала Эльга и потянула одеяло, чтобы накрыться им с головой. Но и одеяло было листвяным, ворсистым, зелено-фиалковым.

– Мастер Мару!

Эльга вскочила, не зная, куда бежать и что делать.

Пол под ногами превратился в букет из листьев и шуршал и потрескивал под ступнями. Рубашка – ромашковая, платок – бруснично-горечавочный, лавка – ольховая.

Эльга посмотрела на свои руки, и они оказались – рябиновые.

– Мамочки!

В зеркале на нее уставилось кошмарное создание из пшеничных колосков, крыжовенных ягод и розовых лепестков.

– Мастер Мару!

Эльга с криком вывалилась в коридор, наполненный темным липовым шепотом, и забарабанила в соседнюю дверь.

– Что тебе, ради всех листьев в мире?

Растрепанная и сонная мастер Мару тоже была из лепестков и листьев. Ива, мак, чистотел, чарник, одуванчик. Глаза – люпиновый цвет.

– Что со мной? – спросила Эльга и уткнулась мастеру в живот.

В ночную рубашку из выбеленного льна.

– А что с тобой?

Унисса увлекла ее в комнату и усадила на кровать. Повертела так и сяк Эльгину голову.

– Ну? Вроде все с тобой в порядке.

– Я вижу листья! – выдохнула Эльга страшным шепотом.

– И что?

– Везде листья! Все из листьев! И вы, мастер Мару.

– Так это же хорошо, – сказала Унисса, зевнув, и потрепала Эльгу по макушке. – Ученица, ты растешь! Я же тебе рассказывала. Теперь ты сможешь самостоятельно набивать букеты… Впрочем, пока выйди и не мешай мне спать. Мне нужно хотя бы еще два часа… Я-то думала, что-то серьезное, пожар или зима среди лета.

– А это разве не серьезное?

– Это обычное.

– Но я вижу…

Мастер Мару кивнула, поднимая Эльгу с кровати и подталкивая к двери.

– И я вижу. Иди сейчас к себе и учись видеть по-разному, поняла?

– Да, мастер Мару.

– Вот и молодец.

Унисса подождала, пока девочка выйдет за порог.

– А если… – обернулась Эльга, но мастер уже захлопнула дверь.

– О листья! Никакого покоя! – донеслось из-за нее.

Эльга понурилась.

В своей комнате она легла и долго смотрела в никуда, в перекрест проступающих балок, в темноту, в собственные мысли. Она закрыла один глаз, но лиственное плетение осталось. Тогда она закрыла другой глаз, и тоже без результата. Она зажмурилась и разожмурилась, потом посмотрела сквозь пальцы и даже приложила к носу кулачок со сложенным кукишем, как ее учил Рыцек, шепча: «Морок, пропади!»

Все было напрасно.

– Я, конечно, могу спросить мастера Мару, – тихо сказала Эльга шуршащей на разные лады – клен, береза, липа – комнате, – но кто я тогда буду? Я буду глупая ученица, которая ничего не умеет самостоятельно.

Она вздохнула, повернулась на один бок и на другой. Одеяло кололо, тонкий тюфяк насмешливо похрустывал при каждом движении.

Эльга села.

– А я вот возьму вам и прикажу! Чтобы из листьев – обратно. – Она подняла руку с отметкой, показывая ее стенам и потолку. – Видите? Это означает, что вы должны меня слушаться. У меня – знак, знак мастера. Поэтому – я приказываю!

Солнце алым пятном вымарало стену, прокатилось от листочка к листочку. Пырш-ш-ш. И застыло. Приказ не сработал.

Сверкнуло зеркало. Будто бы серебро, а на деле – облепиха и овсяница.

– Значит, по-хорошему не хотите? – дрожащим голосом спросила Эльга.

В животе у нее коротко уркнуло.

– Я вот сейчас поем, наберусь сил…

Девочка покосилась на тарелку с ужином.

– И тогда…

Она повернулась.

Тарелка и мясо с овощами на ней тоже были букетом. Просто на мгновение показалось, что они-то как раз нормальные.

Или не показалось?

Эльга отвернула голову и снова посмотрела на тарелку самым краешком глаза. Никакими листьями и не пахло!

Мясо было мясом, а не хрустким сухим листом, куски моркови – морковью, а потеки бурого – застывшей подливой.

Эльга, затаив дыхание, выкрутила шею и повела косой взгляд по комнате.

Прошлой осенью в Подонье приезжали артисты. Быстро сколотили дощатый помост напротив гостиницы, натаскали лавок из трактира и из домов и повесили на двух жердинах полотнище, украшенное вырезанными из ткани звездами и серебристым полумесяцем. Фонари, дудки, цветные флажки.

Вечер.

«Уважаемые жители Подонья! – кричал широкоплечий усач, надувая сизые щеки. – Только один день на нашей сцене перед вами развернется душещипательная история о мастере Фацисе и его Коломбине!»

Занавес вспучивался, а потом специальный человек тянул за веревку, и ткань отъезжала в сторону, открывая Эльге, которую взяла с собой мать, удивительный мир с высокой башней из реек и прибитыми к заднику облаками.

Здесь было то же самое.

Лиственные стены, окно, потолок, полки под взглядом Эльги с шорохом сдвинулись, будто повешенное полотно, и, собираясь в складки, поплыли к двери. Ж-ж-жик, жик.

«Уважаемая Эльга, сейчас вы увидите…»

Нет, ей не открылись ни башня, ни облака, ни несчастный мастер Фацис в пышных одеждах и с выбеленным лицом, но лавка у подоконника стала обычной лавкой, одеяло – одеялом, а руки – обычными руками, а не согнутыми, подрезанными и сложенными один к другому рябиновыми листьями.

– Ёрпыль-гон!

Эльга рухнула на кровать.

Она закрыла глаза, потом открыла. Никаких листьев! Потолок из балок и досок.

– Ёрпыль-гон! Ёрпыль-гон!

Эльга подпрыгнула, расхохоталась и схватила тарелку.

Даже холодное, мясо было восхитительным, а подлива – пальчики оближешь. Не особо любимая морковка не отставала.

М-м-м. Эльга мычала от вкусности и орудовала ложкой.

– Воф, – сказала девочка стене и окну, набив рот, – я фам не фуфочка. Я фама нафла. Нафо было профто глафами… И ффе!

Последнее слово дополнил вылетевший в порыве чувств морковный кубик.

Потом Эльга долго экспериментировала. Вернуть «лиственное» зрение оказалось делом несложным. Стоило повести косой взгляд в другую сторону – и шелест полотна тянулся за ним, снова превращая комнату в букет. Или часть комнаты. Или вообще один предмет. Эльга хихикала, получая причудливые смеси. Вот правая рука – листвяная, а левая – обычная. Просто ёрпыль-гон! Вот кувшин до горлышка – из куманики, а выше – обожженная глина. Вот окно с видом на задний двор из липы и березы, и по нему важно расхаживает сплетенная из ивовых прутков курица, пугая лохматого пса на цепи.

В результате Унисса обнаружила ученицу внизу, в зале, где Эльга, сидя в укромном уголке, разглядывала завтракающих постояльцев. Каждый, оказывается, состоял из своего набора листьев!

– Смотри, ученица, окосеешь, – улыбнулась мастер Мару, поправляя куртку.

– А вы знаете, что вы состоите из чистотела и одуванчиков? – спросила Эльга, чуть повернув голову и округляя глаз.

– А ты из репейника, – сказала мастер.

– Неправда, я – рябиновая!

– Слово «галкава» в старину означало «птичье дерево», так что, может, и рябиновая. Но на самом деле, чтобы увидеть суть человека, одного взгляда искоса мало.

Унисса села с Эльгой рядышком.

– То есть вы не из одуванчиков?

– Из них, из них, – кивнула мастер Мару. – Но это все равно, что судить о сути, о душе человека по одежде. Сможешь ты сказать по ночной рубашке или грязным сапогам о том, на что надеется и о чем мечтает человек?

Эльга опустила подбородок на стол.

– И как же тогда? – грустно спросила она.

– А вот будешь набивать букеты, поймешь, – сказала Унисса. – И каждый плохой букет будет приближать тебя к некой границе, за которой тебе и откроется суть вещей.

– А людей?

– И людей тоже. Неудачи и терпение, помнишь? Так, – мастер Мару напустила на себя грозный вид, – и чего мы сидим? Ну-ка, марш собираться!

– Да, мастер Мару.

– Рука не болит?

– Чуть-чуть.

Эльге хватило двух минут, чтобы подняться наверх, заправить свою кровать, повязать платок и подхватить сак. Листья внутри, кажется, о хозяйке шептали уже одобрительно. Некоторые даже пытались льстить. Ах, ах, какая способная девочка нам попалась, друзья! Попомните, мы с ней еще прогремим в букетах!

Смешно. Сладко.

– Готова? – спросила ее Унисса, встав на пороге.

– Да, мастер Мару.

Они вышли из гостиницы и вновь принялись подниматься по тропке к вершине холма. На небе не было ни облачка. Склон розовел под солнцем.

– Вот что, – сказала мастер, оглянувшись на ученицу, – с сегодняшнего вечера начнешь складывать букеты. Я договорилась со столяром, он наделает тебе реек, холстины я уже купила.

– А что мне набирать? – спросила Эльга.

– Все, что хочешь. Но за людей пока не берись. Стулья, вид из окна, лес, дорога, какие-нибудь безделушки. Ты уже видишь «лиственную» оболочку, поэтому старайся, чтобы листья и в букете были теми же. Чего нет, можешь отобрать из мешков. Но главное: командуй листьями, тогда они сами будут ложиться на холст узором, и тебе останется лишь чуть-чуть их поправить.

Эльга подумала.

– Для этого мне нужно четко представлять то, что я хочу сложить.

– Видишь, – улыбнулась Унисса, – и глупый вопрос отпал сам собой.

Они миновали смотровую площадку и остановились у Дивьего Камня. Мастер Мару, склонившись, долго пила холодную воду. В беседке их уже ждал завтрак: лепешки, яблоки, две миски ячменной каши и горячий чайник. Эконом, присев на корточки, изучал бирки.

– Дома на склонах засыпало листьями, – сказал он, поднимаясь. – Я смотрю, вы перебираете мешки.

– Разумеется.

Унисса села. Эльга последовала ее примеру. Господин эконом остановился напротив панно.