Без грима (страница 12)
Благодаря своим родителям, он и Любочка жили совершенно разной жизнью. Любочка первая в школе стала обладательницей пейджера и носила шмотки из фирменных магазинов, он же ходил всегда в одних и тех же свитере и брюках родом с Троицкого рынка. Если среди мальчишек, сквозь пальцы смотревших на уровень достатка своих однокашников, и оценивающих товарища исключительно по тому – был ли он компанейским человеком или нет, его одежда не вызывала особых нареканий, то о том, чтобы, будучи так одетым, подступиться к девочкам, не могло быть и речи. Стирая по вечерам посудной губкой очередное похабное словцо, написанное на его многострадальном портфеле кем-то из одноклассников, подкрашивая черным фломастером трещины в донельзя заношенных ботинках, он ненавидел маму, папу, этот портфель, их бедную кухоньку, где клеенка и посуда потеряли рисунок от постоянного мытья – все, что наполняло его будни в родительском доме.
Но, несмотря на вопиющую разницу в их с Любочкой экипировке, в один из дней их отношения стремительно пошли на лад. Толчком для сближения послужило высокое искусство.
У Любочки, девочки правильной и основательной во всем, была в жизни цель – она мечтала стать актрисой. Для того чтобы приблизить себя к своей мечте, Любочка записалась в школьный драматический кружок, где вскоре стала примой благодаря блестящему исполнению трагических ролей. На рукописных аляповатых школьных афишах она значилась то как Офелия, то как леди Макбет, то как Мария-Антуанетта. Мальчишки в театральную студию записываться не желали, считая актерскую стезю уделом слабаков, поэтому большинство ролей в спектаклях кружка исполняли девочки. Все эти Донкихоты и Гамлеты с изрядно набрякшими грудями и писклявыми голосами были ужасны.
У театрального кружка сложилась репутация клуба для девчонок, которым нечем заняться, но поскольку в те дни любовь к Любочке пересиливала у него чувство неловкости перед одноклассниками, он записался туда, чем навлек на себя дополнительную порцию насмешек. Зато здесь он мог проводить с Любочкой по нескольку дополнительных часов в неделю, иногда имея возможность прикоснуться к ней, если это подразумевалось ролью.
– Это очень хорошо, что вы выбрали наши занятия, – сказала ему руководительница кружка. – У нас в группе непропорционально представлены юноши и девушки.
Правильнее было бы сказать, что представители сильного пола вообще не были представлены в этой группе – из мужчин, кроме него в кружке состоял лишь его одноклассник Голубкин – подросток с серой кожей и неправдоподобно толстыми линзами очков. Голубкин был вдобавок заикой и настолько некрасивым, что представлялось сложным подобрать ему хоть какую-нибудь роль. В труппе его держали, судя по всему, из жалости. Поэтому неудивительно, что появление Игоря Лефортова из десятого «А» в кружке восприняли с восторгом. От радости, что ей удалось заполучить в свой коллектив мужчину, руководительница сразу же дала ему роль Лира и пообещала, что в следующей пьесе он будет играть Отелло (кружок явно тяготел к Шекспиру).
Потом они ставили отрывок из «Бесприданницы». Во время репетиций, в моменты, когда по сценарию он (Паратов) должен был взять за руку Любочку (Ларису Дмитриевну), он холодел и чувствовал немоту в своей руке, сжимавшей ее ладошку. К тому же он начинал потеть каждый раз, когда они доходили до этого места, и как ни старался вытирать ладони незаметно о брюки, к моменту, когда рукам Паратова и Огудаловой предстояло соединиться, ладонь Паратова всегда была предательски влажной.
Репетиции были исполнены для него неги и каждый раз новых эротических откровений. Он, исподтишка наблюдавший за Любочкой, подмечал все новые черточки и подробности ее тела – коленка у нее напоминала барельеф, изображавший обиженное личико младенца; на виске, где всегда покоилась выбившаяся из пучка прядка, пульсировала тонкая голубая жилка, а под мышками у нее к концу особенно тяжелых репетиций расплывались темные полукружья.
Счастливая звезда, зажегшаяся над ним с того самого момента, как он вступил в труппу, неустанно следила за тем, чтобы во всех спектаклях они с Любочкой были парой. Если он играл Отелло, она была Дездемоной, а в «Леди Макбет Мценского уезда» они сыграли Екатерину и Сергея. Он думал, что Любочка, признанная в школе звезда сцены, будет смеяться над его актерскими потугами, но она относилась к его усилиям абсолютно серьезно и в случае, если у него что-то не получалось, всегда старалась ему помочь, подыграть.
– Давай попробуем еще раз, – спокойно говорила она, если, по ее мнению, сцена выходила недостаточно хороша – и снова и снова протягивала ему свою руку. Пусть не как Любочка, а как Дездемона, но и этого было для него достаточно.
– Ну вот, – констатировала она, наконец, – кажется, у нас получилось.
И он млел под ясным взглядом ее выпуклых ярко-голубых глаз.
Во время занятий кружка Любочка не была ни чванливой ни заносчивой и всегда приходила к нему на помощь, если он был не в ударе. Стеснительность на сцене была ей чужда, и если Любочке требовалось по роли прижаться к партнеру, обнять его, она делала это с чувством и искренне. Казалось, на сцене она была влюблена в него не меньше, чем он в нее в жизни – так нежны и настойчивы были ее руки, обнимавшие его; так ярко и призывно горели ее глаза во время ее любовных монологов. Она могла репетировать подолгу и никогда не останавливалась, пока результат ее полностью не устраивал. Она явно серьезно относилась к своей мечте попасть на театральную сцену. Он старался соответствовать уровню ее сценического мастерства и читал свои роли с неподдельным пылом. Преподавательница кружка Лидия Петровна, наблюдая за ними через стекла очков в модной квадратной оправе, приговаривала: