– Какого? – спросила она, обернувшись.

Задница у нее великолепная, она знает.

– Да любого.

А ведь мог бы и сам. Но тут зрителей нет – можно не открывать даме дверь. Это же дверца бара. Рената и сама уже увидела – бар что надо, дешевки не держит. Заодно прихватила для себя бутылку вина – к счастью, открыта и уже наполовину пуста, Рената сомневалась – встанет ли сейчас Доценко, чтобы искать штопор и возиться с ее бутылкой.

Рената вернулась в постель с бокалом себе и стаканом для него.

– За здоровье тети Наташи. И за нас.

Они чокнулись, Рената принялась ласкать ему ладонью живот. Доценко поцеловал ее в плечо.

– Ты прелесть.

А потом добродушно и мягко отстранил.

– Но на сегодня пороху не осталось. Уж прости. Я не мальчик.

Рената сделала вид, что не разочарована.

– Мне и так хорошо с тобой. Потрогай.

Она просунула руку Доценко под одеяло, задержала, застонала, прикрыв глаза. Доценко смотрел на нее, не отрываясь, слегка насмешливо. Рената перестала стонать, кажется, Доценко хотел ей что-то сказать, она приблизилась ухом к его губам.

– Переигрываешь… Беги в душ.

Для скорости шлепнул растерявшуюся Ренату по ее упругой великолепной заднице.

Рената зашла в ванную. Ванная была большая, на выбор и душевая кабинка, и джакузи. Рената предпочла душ. Открыла полку, увидев там кучу одноразовых зубных щеток. Усмехнулась отражению в зеркале: похоже, тут любят гостей. И лучше – одноразовых. Девушка прямо под душем распаковала щетку, почистила зубы, вышла из кабины, завернувшись в полотенце. Со щеткой в руке посмотрела в мусорное ведро, но, пораздумав, не стала выбрасывать, а воткнула с вызовом в стаканчик рядом с одинокой хозяйской. Она – не все.

Когда Рената вплыла в спальню, обернувшись в махровое полотенце, Доценко встал, набросил халат.

– Пойду и я.

– А ты любишь гостей. В ванной куча одноразовых щеток, – промурлыкала она. – Я тебя жду.

Рената растянулась на простынях, приняв соблазнительную позу.

Доценко посмотрел на будильник – двенадцать ночи.

– Хотел еще материал отсмотреть.

– Я не помешаю?

Рената посмотрела самым соблазнительным взглядом. Но Доценко действительно, похоже, устал.

– Тебе надо хорошенько выспаться, солнышко.

Рената замерла – ее что, попросили вон? Доценко взял трубку, набрал номер.

– Такси?

Доценко назвал адрес и положил трубку.

– Минут через пять-семь будет, – сообщил он с улыбкой.

Если бы он швырнул ей в лицо трусы и велел убираться, она бы знала, как реагировать. Но он был так вежлив. О такси позаботился. Актриса была не так плоха, как считала сценаристка Григорьева. Рената Черницкая выдала бодрую улыбку, потянулась за блузкой на полу.

– Чудно! Ненавижу просыпаться в чужой постели.

Девушка криво усмехнулась, садясь в такси. Сукин сын. Он был главный и на этой площадке.

– Тебе помочь? – спросила Лиза, поднимаясь из-за стола, чтобы убрать пустую бутылку из-под шампанского. Мама остановила.

– Сиди, маникюр испортишь.

У нее маникюра не было, у врачей всегда коротко постриженные ногти. Наталья сложила чашки в раковину.

– Мам, когда ты уже посудомойку купишь? А, кстати.

Лиза взяла сумочку и достала открытку-конверт с цифрой 55.

– И это тоже тебе от папы.

Наталья посмотрела на пачку пятитысячных купюр.

– Ой господи, да зачем столько?

Наталья отмахнулась.

– Вот купишь наконец посудомойку, или что ты там хотела? Парник?

– Теплицы, – поправила Наталья. – Да денег полно. Провожали на пенсию всем коллективом, собрали.

– Подожди. Куда проводили? Ты что, правда уйдешь на пенсию, мам?

Наталья выставила чистые чашки на сухое полотенце.

– Почему бы и нет. Ты знаешь, у меня повышенная пенсия ведь будет, тысяч двадцать пять.

– Ну ты даешь! Ты же любишь свою больницу.

– Устала я от Москвы. Перееду на дачу, на ПМЖ. И котам моим будет приволье.

Котам и тут было приволье, все пришли. Обступили Лизу, глядя на нее так. Будто это она к ним в гости пришла. Один поскребся, оставив на колготках зацепки и запрыгнул Лизе на колени.

– Наглый какой! И толстый. Мам, ты их прямо разбаловала, – сказала Лиза, все же поглаживая наглеца за ухом.

– А кого мне еще баловать?

– О мама, пожалуйста! – Лиза спустила кота на пол и отряхнула шерсть с юбки. – Все знают, что это самый бестактный вопрос.

– Ну, тебе еще нет тридцати, чтобы он стал бестактным, – легкомысленно отмахнулась мама. – А все-таки было бы здорово, если б ты об этом задумалась.

– Не уходи от темы! Ты что, серьезно насчет ПМЖ?

– А что такого? Вот Лидия Владимировна уехала и довольна. Там теперь и магазин построили, и банкомат есть, пенсию с карточки снять можно. Квартиру сдам. Буду как барыня.

– Ага. Хочешь – картошку сажай, хочешь – навоз таскай.

Лиза подперла голову руками, она рассматривала мать, словно впервые видела.

– Может, тебе отправиться в путешествие?

– В свое время поездила по Союзу: самолеты – суета, язык учить – не хочу, – отмахнулась Наталья.

– Турция? Египет. Индия.

– В жару. Не хочу.

– Нашла бы себе там кого, – предложила Лиза.

– Ну конечно, за столько лет не нашла, а теперь выкачу на рынок невест свои чресла.

– Вот удивительно, ты – коренная москвичка, откуда в тебе такая тяга в земле копаться? У тебя же в роду все врачи. Ладно бы папа. Это же он у нас деревенский.

– Видимо, природа уравновешивает, – пожала плечами Наталья. – Кто от земли тянется в Москву, кто из Москвы – противоходом в деревню. У твоего папы всегда были другие устремления.

Лизе все не давала покоя одна мысль:

– Слушай, а ты была у папы на родине? Ну, в этой…

– Котловке, – подсказала мама. – Нет, не была. Папа особо туда не стремился. Я бы сказала, наоборот, сбежал, чтоб больше не возвращаться.

– Ну да, где папа, а где Котловка. Задница мира, – рассудила Лиза.

– Лиза, – мама с укором посмотрела на дочь.

– Что, всем известно, нет жизни за МКАДом.

Указатель «Котловка» на маленькой станции, выхваченный огнями электрички, опровергал это утверждение лишь отчасти. На станции вышли несколько пассажиров, угодив сходу в грязные лужи, фонари не горели, ветер трепал рекламные объявления и ветхое расписание. Пассажиры, местные жители, с сумками и тележками, очевидно прибывшие из области, чертыхаясь, спускались по полуразрушенным ступенькам, кто-то нетерпеливый прыгнул прямо с перрона, чтоб сэкономить время. И неизвестно, что было более безопасным.

У станции, где был разбит единственный фонарь, собралось с пять-шесть местных бомбил. Да только какая клиентура из таких же, как они: бабка, пара мужичков и тройка женщин лет сорока пяти с тележками. Бабку в расчет не брали, а на баб с базара нацелились.

– Бабоньки, садись, куда надо?

Бабы проигнорировали таксистов.

– Девки, маршрутка! Давай быстрей! Уедет! – окликнула баба соседок.

И все дружно поспешили к маршрутке. Бомбилы на маршрутку были не в обиде. Собирались они тут не столько в ожидании пассажиров, сколько чтоб не торчать дома и не слушать ворчанье жен. Своего рода котловский мужской клуб.

– Что, мужики, по домам? Шурик, ты едешь? – позвал старшой.

Шурик, Сашка Прошкин, к которому были обращены слова, был тут самый молодой, лет около тридцати, прибился к таксистам недавно, курил, не спешил.

– Да я следующую подожду, может, еще кто будет, – сказал он.

– Да куда! Час стоять зря, печку жечь. Навряд ли, – плюнул опытный старшой. – С области кто хотел, все обернулись.

– Подожду.

– Ну гляди сам.

Бомбилы разъехались. Шурик, докурив, бросил бычок, сел в машину. К панели была пришпилена фотография молодой женщины с девочкой. Домой Шурику явно не хотелось. Он знал, что там ждет.

Женщина с фотографии, его жена Танька, откроет дверь с хмурым лицом, не обняв, не поцеловав, бросит – ужин на столе, хотя по виду ясно – ужина он не заслужил. Выбежит девочка в пижаме, Маша, жена цыкнет на нее: «А ну спать, завтра вставать рано!» Пока Сашка будет снимать грязные ботинки, в прихожую выглянет тесть Михалыч: «Здорово, Санек». Теща и не покажется. Чего спрашивать? И так ясно.

Дочка, когда была совсем маленькая, спрашивала с порога: «Пап, а что ты мне привез?» Теперь Машке семь, она поняла, что не надо спрашивать. Он бы и сам все отдал, чтоб не с пустыми руками вернуться. Ну что ему, грабить банк?

Первые дни, как тесть отдал ему свою машину («Жигули», «девятка», девяносто второй год выпуска), от сердца оторвал со словами: «Вот тебе, Санек, удочка», – и все были полны надежд, что Сашка сможет приносить в дом деньги.

Деньги. Это только богатые могут бросаться словами, что деньги – прах. В жизни Сашки и его семьи они стояли на первом месте. Заначка у тестя с тещей, конечно, всегда была на черный день. А в сегодняшнем белом дне экономили. Единственная роскошь, которую выделяла жена из бюджета – глянцевые журналы с телепрограммой о жизни звезд. Просматривали с тещей корка от корки, всем косточки намывали. Сашке это было непонятно – где звезды, а где они, какое им дело? Тесть, заслуженный шахтер, отличник труда, а ныне пенсионер с астмой, жил в телевизоре, комментируя, едко, горько, каждую новость – хорошую или плохую. Это была его отдушина.

У Сашки тоже была отдушина.

Убедившись, что все разъехались, пошарил в бардачке, достал фляжку. Все равно никого не будет, гаишников бояться нечего – они на трассе все, дальнобойщиков ловят и тех, с кого можно взять за превышение, а тут, в городке, захочешь превысить – не получится. Редкие машины ползут по обочине, рискуя растерять все колеса. Сашка отпил глоток, еще, поморщился, но на душе стало немного легче. Он откинулся на спинку сиденья.

Лиза вышла из такси, посмотрела на окна десятого этажа. В них горел свет. Она достала мобильник.

– Пап, не спишь?

Сашка и не заметил, как уронил голову и уснул. Его сон прервал осторожный стук в стекло. Сашка встрепенулся, торопливо засунул фляжку, которую так и держал в руке, в бардачок, выдохнул, и только тогда открутил стекло вниз.

Это был пассажир нетипичный для поселка. Одет в добротное пальто, в руке кожаный портфель.

– До Заречья подкинешь? Знаешь где?

Сашка обрадовался, бросился вон из машины открыть дверь.

– Ага! Садитесь!

– Далеко ехать? Сколько возьмешь?

Сашка засуетился:

– Да сколько дадите. Тут километров десять.

Пассажир устроился рядом с Сашкой. Потянул носом воздух, но ничего не сказал.

Сашка вез своего пассажира, как короля, ползком пробираясь через ямы на дороге и открытые люки.

– Твою мать! Что ж они тут у вас открытые стоят! – возмутился пассажир.

– Растащили на металл, – ответил Сашка.

– А если кто угодит?

– Тряпка там красная на палке, местные знают. А по темноте у нас никто и не ездиит, – сказал Сашка.

Москвич молчал и хмуро смотрел в темное окно.

– А сами вообще откуда приехали? – не выдержал молчания Сашка.

– Из Москвы, – лаконично ответил москвич.

Правда говорят – вредный народ москвичи. Но все же из вежливости Сашка спросил:

– Надолго к нам?

– Надеялся одним днем обернуться. Тетка у меня тут померла. Нотариус тут у вас есть хоть? – поинтересовался москвич.

– Есть. Что ж мы, совсем, – Сашка даже обиделся за родную Котловку.

Мужик хмуро посмотрел в окошко. Казалось, городок вымер, ни одного человека на улице, ни фонаря, по обочинам виднелись темными пятнами деревянные дома с покосившимися заборами, в большинстве своем заброшенные, ближе к центру показались панельные пятиэтажки, в одной из них жил Сашка.

– Вон мой дом проезжаем.

Москвич бросил взгляд на облупленные панельки с видом – сочувствую, что еще сказать.