– И потому обвинил меня в том, что я писаю в штаны? – парировал сикх, толкая мое кресло вперед. Бритоголовый шел рядом, и они продолжали перекидываться репликами.

– У вас, сикхов, с этим проблема – никакого чувства юмора.

– Да я только и делаю, что смеюсь – если слышу что-то смешное. Но только не над глупыми шутками всяких грубиянов…

– Ты что, назвал меня грубияном?

– Нет, я о грубиянах вообще. Так что, пожалуйста, не принимай на свой счет…

– Но ты посмотрел в мою сторону… И ты делаешь уж очень широкие обобщения.

– Нет, это ты делаешь слишком широкие обобщения, – поправил его сикх.

– Знаешь, кем себя воображает мой приятель… ах, простите, коллега? – обратился ко мне бритоголовый. – Сраным Генри Хиггинсом^[15].

– Ну почему англичане не учат своих детей культурно разговаривать? – вопросил сикх.

– Заткнись.

Они напоминали пару ворчливых супругов в комедийном сериале – из тех, что идут без перерыва по двадцать лет. Но в то же время я отдавала себе отчет, что вся их перебранка затеяна, чтобы помочь мне – ради того, чтобы я отвлеклась пережитого унижения и перестала ощущать себя беспомощным младенцем, намочившим пеленки.

Когда мы добрались до ванной комнаты, санитары помогли мне встать, прислонили к раковине и поддерживали, пока не пришла няня. Как только она показалась, парни удалились. Няня оказалась крупной веселой женщиной лет сорока восьми, судя по акценту – уроженка Йоркшира. Она проворно сняла с меня мокрую ночную рубашку.

– Сейчас быстренько все сделаем, помоемся, – приговаривала она, наполняя ванну теплой водой. Над раковиной висело зеркало. Я взглянула в него и обмерла. Женщина, которая смотрела на меня, смахивала на жертву домашнего насилия. Ее нос – сплошь покрытый полосками пластыря – раздулся, став вдвое толще и вдобавок синевато-фиолетовым. Бледные веки опухли, вокруг глаз черные круги.

– При травмах носа вид всегда жутковатый, но на самом деле ничего страшного. – Няня сразу заметила мою оторопь. – А заживает всегда очень быстро. Денька три-четыре, и снова станете красавицей.

Я невольно прыснула – и не только потому что никогда себя красавицей не считала… главное, сейчас я больше всего была похожа на персонажа из шоу уродов.

– Вы американка, да? – поинтересовалась няня.

Я кивнула.

– Нравятся мне американцы, все симпатичные, кого я ни встречала. Правда, за всю жизнь я только с двумя янки была знакома. А как вы здесь у нас оказались?

– У меня муж англичанин.

– Ну разве вы не умница? – сказала она со смешком.

Погрузив меня в теплую воду, няня легкими движениями меня обтерла, а когда очередь дошла до промежности, передала салфетку мне самой. Потом помогла мне выбраться, вытерла, одела в чистую рубашку. Все это время она что-то бормотала, болтала ни о чем. Весьма английский способ поведения в неловких ситуациях – и он мне нравится. А нянька была добродушная, несмотря на грубоватый голос и ворчливые интонации.

К тому времени, как она привезла меня назад в палату, мокрые простыни уже были сняты и постелено чистое белье. Помогая мне лечь, няня сказала:

– Ни о чем не беспокойся, лапушка. Все будет хорошо.

Я свернулась на сухих простынях, наслаждаясь ощущением вновь обретенного комфорта. Подошла сестра Хоу, сообщила, что мне нужно сдать мочу на анализ.

– Ну, это дело нам знакомо, – смущенно улыбнулась я.

Я сползла с кровати, отправилась в туалет и наполнила баночку теми каплями мочи, что еще оставались у меня в резерве. Когда я вернулась, подошла другая сестра и взяла у меня кровь на анализ. Потом вернулась сестра Хоу с известием, что Тони только что звонил. Мистер Хьюз, продолжала она, будет здесь около восьми вечера, и Тони сказал, что надеется подъехать в больницу к этому времени.

– Ваш супруг сказал, что изо всех сил постарается успеть. Он так беспокоится, все спрашивал, как вы себя чувствуете.

– Вы ему не рассказали, что я тут натворила?..

– Не говорите ерунды, – улыбнулась сестра Хоу, а потом посоветовала мне не особо расслабляться, так как мистер Хьюз (ему сообщили обо мне) назначил сделать к его приходу УЗИ. В моей голове тут же забил тревожный набат.

– Он считает, что ребенку грозит опасность? – спросила я.

– Не надо об этом думать, это вам не полезно…

– Мне необходимо знать, существует ли риск выкиды…

– Риск возникнет, если вы будете себя так настраивать. Повышенное кровяное давление – это не только физиологический фактор. Оно также связано с тревогой и стрессом. Из-за этого-то вы и упали вчера.

– Но если у меня просто повышено давление, зачем он назначил ультразвук?

– Он хочет исключить…

– Исключить что! – настаивала я.

– Всегда так делается.

Это было слабым утешением. Во время исследования я не сводила глаз с мутной картинки на мониторе и приставала к ассистенту (австралийке, на вид никак не старше двадцати трех лет) с вопросом, не видит ли она каких-либо отклонений.

– Полный порядок, – отвечала она. – У вас все будет отлично.

– А у ребенка?..

– Не нужно себя накручивать, ведь…

Но окончания фразы я не услышала, потому что неожиданно у меня снова начался зуд. Только на сей раз не по всему телу, только на животе и пояснице – как раз там, где был нанесен гель. Зуд усиливался, в считаные секунды он стал невыносимым, и я сказала ассистентке, что мне необходимо почесать живот.

– Никаких проблем. – Она убрала зонд, которым водила по моему животу. Я начала бешено скрести кожу, а она наблюдала за мной, изумленно округлив глаза.

– Потише, а? – неуверенно обратилась она ко мне.

– Не могу. Я просто с ума схожу, так чешется.

– Но вы повредите себе… и малышу.

Я отняла руки. Зуд становился сильнее. Я изо всех сил закусила губу, чуть не до крови. Я крепко зажмурилась, но почувствовала жжение в глазах. И тут я залилась слезами – потому что от моих гримас невыносимо заболели еще и швы на лице.

– Как вы себя чувствуете? – тревожно спросила ассистентка.

– Плохо.

– Обождите минутку, – сказал она, – и, ради бога, не начинайте опять расчесывать живот.

Казалось, ее не было больше часа – хотя, скосив глаза на часы, я убедилась, что прошло только пять минут. Когда она вернулась вместе с сестрой Хоу, я вцепилась обейми руками в края кушетки и сдерживалась, чтобы не закричать.

– Скажите… – начала сестра Хоу.

Когда я объяснила, почему мне хочется разодрать живот в клочья или сделать что угодно, лишь бы прекратить мучения, она внимательно меня осмотрела, потом отдала какие-то распоряжения по телефону. Повернувшись ко мне, она сжала мне руку:

– Сейчас вам помогут.

– Что вы собираетесь делать?

– Дадим вам кое-что, чтобы снять зуд.

– Да ведь все это только мое воображение, все идет от головы, разве нет? – выдавила я дрожащим голосом, чуть не плача.

– Вы считаете, все это у вас в голове? – уточнила сестра Хоу.

– Не знаю.

– Если вы вот так чешетесь, это точно не от головы.

– Вы уверены?

Улыбнувшись, она произнесла:

– Вы не первая беременная, которая мучается от подобного зуда.

Подоспела сестра с лекарствами на тележке. С моего живота вытерли гель. Потом какой-то штукой, похожей на стерильную малярную кисть, намазали вязкой бледно-розовой жидкостью – каламиновой мазью. Зуд сразу утих. Сестра Хоу протянула мне две таблетки и пластиковый стаканчик с водой.

– А это что? – спросила я.

– Легкое успокоительное.

– Я не нуждаюсь в успокоительном.

– Я полагаю, нуждаетесь.

– Не хочу быть сонной, когда приедет муж.

– Оно не вызывает сонливости. Просто успокаивает.

– Но я и так спокойна.

Сестра Хоу ничего не сказала, просто молча вложила мне в руку две таблетки и протянула стакан с водой. Я неохотно проглотила лекарство, позволила усадить себя в кресло и отвезти в палату.

Тони появился почти в восемь, с газетами под мышкой и устрашающим букетом цветов. К его приходу пилюли возымели эффект – правда, сестра Хоу обещала, что я не усну, но ни слова не сказала о том, что лекарство подавляет любые эмоциональные проявления, что я буду заторможенной, вялой и оглушенной… и при этом смогу заметить, как Тони пытается скрыть свою нервозность.

– Я ужасно выгляжу? – вяло спросила я, когда Тони подошел к кровати.

– Хватить нести чушь. – Он нагнулся и чмокнул меня в макушку.

– Не повезло тебе, гляди теперь на меня. – Я услышала собственное бесцветное хихиканье.

– После того, как ты грохнулась вчера лицом о пол, я ожидал, что будет намного хуже.

– Это утешает. Почему ты мне сегодня не позвонил?

– Потому что мне сказали, что до трех часов ты была в отключке.

– А после трех?

– Летучки, сдача материала, все такое. Это называется работой.

– Прямо как у меня. Я сейчас работаю – знаешь, на кого? На тебя.

Тони глубоко вздохнул с таким видом, будто все ему наскучило, – способ показать мне, что ему не нравится, в каком направлении пошел разговор. Но несмотря на мою вызванную лекарством заторможенность, я продолжала злиться. Именно в этот момент я вдруг почувствовала, что меня разрывает от обиды и гнева на всех и вся – и особенно, особенно на этого скрытного, закомплексованного типа, притулившегося на краешке моей кровати. Это он, именно он виноват во всем этом кошмаре – ведь это же из-за него я беременна. Этот эгоистичный урод. Это дерьмецо. Этот…

А мне казалось, что эти таблетки должны успокаивать…

– Спросил бы хоть, все ли в порядке с ребенком, – проговорила я образцовым медикаментозно-ровным голосом.

Тони снова шумно втянул воздух. Никаких сомнений, он считает минуты в надежде скорее улизнуть из этого места и радуется, что избавился от меня на эту ночь. А потом, если повезет, я, может быть, еще раз упаду вниз физиономией и освобожу его еще на пару деньков.

– Ты же знаешь, как я за тебя волнуюсь, – сказал он.

– Конечно, знаю, Тони. Ты прямо-таки излучаешь тревогу.

– Видимо, это называется «посттравматический шок»?

– Ага, конечно. Валяй запиши меня в полоумные и проклинай тот день, когда со мной познакомился.

– Да что, черт побери, они с тобой сделали?

Голос за спиной Тони произнес:

– Ей дали валиум, раз уж вы спросили. И насколько я вижу, препарат не возымел желаемого эффекта.

Возле кровати стоял мистер Десмонд Хьюз собственной персоной, с моей картой в руках, в бифокальных очках на самом кончике носа. Я спросила:

– Доктор, с ребенком все нормально?

– И вам доброго вечера, миссис Гудчайлд. О да, все прекрасно.

Он повернулся к Тони:

– Вы, должно быть, мистер Гудчайлд?

– Тони Хоббс.

– Да, верно, – пробормотал Хьюз, едва кивнув. Затем обратился ко мне с вопросом: – Ну-с, как мы себя чувствуем? Трудные были двадцать четыре часа, полагаю?

– Скажите про ребенка, доктор.

– Насколько я могу судить на основании ультразвукового сканирования, все обошлось, ребенок не пострадал. Вы же, думаю, страдаете от проявлений холестаза.

– Проявлений чего? – переспросила я.

– Я говорю о хроническом зуде. Довольно частое явление у беременных… и нередко появляется в сочетании с преэклампсией, то есть, как вы, может быть, знаете…

– Высоким давлением?