– Mademoiselle! – сердилась мама. – Ваш отец старается, он день и ночь на службе, а вы!..

– А я и не собираюсь брать у папа́! – задорно отвечала старшая сестра. – Я сама уроки давать буду! Вы же знаете – у меня всё очень хорошо и с языками, и с музыкой, и с математикой, и с…

Это было правдой, нехотя признавал Федя. Вера и впрямь отлично училась, всё давалось ей легко, словно безо всяких усилий; к последнему году гимназии она совершенно свободно говорила по-французски, по-немецки и по-английски; непринуждённо исполняла прелюдии Скрябина^[5], прекрасно рисовала, в общем, служила настоящим живым кошмаром для Нади и Фёдора, которым старшую сестру постоянно ставили в пример.

– Какие ещё уроки! – сердилась мама. – Quel enfant terrible!..

– Никакой я не «ужасный ребёнок», мама́!

Короче говоря, весело было.

В общем, от этого всего Фёдор старался при каждом удобном случае улизнуть во двор. Здесь было хорошо – просторно и зелено, дальше по Николаевской начинались особняки и дачи, а если свернуть направо, по Елизаветинской, потянутся такие же двухэтажные дома с магазинами и лавками на первых этажах, и там чего только не продавалось!

Интересно заходить было всюду. Начиная с писчебумажного, расположившегося в том же доме № 10, только ближе к углу; заворачивая, нырять в книжную лавку, где можно было найти и самые дешёвые приключения Ната Пинкертона, и жутко дорогие, завёрнутые в вощёную бумагу тома «Всемирной истории». Повздыхав над последними выпусками похождений Ника Картера^[6], Федя шёл дальше.

А дальше его ждал оружейный магазин, настоящая мальчишеская Мекка, как сказал бы папа.

…Вот и в этот раз Фёдор поднялся на две ступеньки, потянул на себя тяжёлую резную дверь с отполированной бронзовой ручкой. Сердце, как всегда, замерло; здесь, за порогом истинно мужского царства, вкусно пахло оружейной смазкой, матово блестели выстроившиеся как на параде воронёные стволы; застыли аристократки-двустволки, словно хвастаясь друг перед другом роскошью гравировки на замковых досках и резьбой, покрывающей ложу; с ними спорили худощавые иностранки, многозарядные винтовки Винчестера или Генри; ещё дальше скромно помалкивали наши берданки – мы, дескать, хоть и староваты, а до дела дойдёт – послужим, да ещё как, не подведём небось!..

В стеклянных витринах устроились разнообразнейшие револьверы и пистолеты: и уверенные в себе наганы, и короткие толстяки «уэбли», и длинноствольные кольты, и брутальные маузеры, и элегантные парабеллумы, и тупоносые браунинги. На всё это великолепие Фёдор мог любоваться часами, читая и перечитывая приведённые рядом с каждой моделью характеристики. Для Феди всё это звучало как музыка: «…разработанъ подъ патронъ 7,63 × 25 мм… короткiй ходъ отдачи… запираніе за опорныя поверхности на затвор?… магазинъ неотъёмный… снаряженіе изъ спеціальной обоймы…»

Федю тут знали. В самый первый раз, когда он робко – не выгонят ли? – переступил порог заведения, приказчик Евграф только посмотрел на него, слегка прищурившись, и вдруг сказал:

– Феофил Феофилыч, а вот и гость наш новый!

Феофил Феофилычем оказался хозяин магазина, дородный, в сюртуке и жилетке, и с массивной золотой цепью от карманных часов.

– О, вижу, вижу! – пробасил он. – Никак нового начальника штаба у туркестанцев, его превосходительства полковника Солонова сынок? Фёдор Алексеевич, стало быть?

Хозяин беззастенчиво льстил – «его превосходительством» полагалось именовать только генерала, никак не полковника, и оттого Федя даже растерялся; а растерявшись, лишь молча кивнул.

– Не удивляйтесь, молодой человек, не удивляйтесь. Гатчино город маленький, а слухами земля полнится. Очень рад-с, очень рад-с! Входите, входите-с, у нас за погляд денег не берут. Евграф, любезный, приготовь-ка прейскурант наш да заверни получше, а я его превосходительству полковнику письмецо приветственное напишу, Фёдор Алексеевич домой и снесёт, верно ведь?..

Фёдор снёс. Папа только головой покачал.

– Торговцы. Лучше любых шпионов всё вызнают.

Но прейскурант изучал очень внимательно. И даже что-то купил на следующий день. Что-то явно недешёвое, потому что и Евграф, и Феофил Феофилыч стали с Фёдором весьма любезны, привечали, давали смотреть красивые каталоги и даже разрешали подержать настоящее оружие.

…В общем, в тот день после обеда Фёдор, как всегда, зашёл к Феофил Феофилычу. Как всегда, был встречен благодушным рокотом приветствия, но не успел он раскрыть новый, только что присланный каталог льежской ружейной фабрики «Коккериль», как дверь магазина резко распахнулась, да так, что едва не оборвался бронзовый колокольчик над ней.

В лавку ворвалась женщина, сухая, подтянутая, остролицая. В Елисаветинске Фёдор никогда таких не видел – в мужской кепке и пиджаке с юбкой-амазонкой. Следом за ней спешила, едва успевая, девочка в гимназическом платье, с длинной пушистой косой. Июль, теплынь, а она по всей форме – видать, гимназия строгая, даже в каникулы не допускают никаких вольностей.

В общем, девочка как девочка, но Фёдор на всякий случай отвернулся. Что он, девчонок не видывал?..

– Боже мой, Варвара Аполлоновна! – аж подскочил хозяин, а приказчик Евграф согнулся в низком поклоне. – Прошу-с, прошу-с! Евграф, стул госпоже…

– Не надо стульев, Феофил Феофилыч, дорогой, – резко бросила гостья. – Я к вам не лясы точить прибежала. Фу, неслась, словно финка-молочница, у которой сейчас товар весь скиснет. Лиза! Лизавета, постой в сторонке. Вон там, у окна. Так вот, любезный хозяин, мне требуется двустволка. Надёжная.

– Варвара Аполлоновна, я вам с радостью продам все двустволки мира, но, ради всего святого, что случилось?..

– На дачу мою напали. А двустволку беру сторожу моему, Михею.

Феофил Феофилыч схватился за голову.

– Да как же так?! Да что это такое? Опять, что ли, всё начинается? Как в девятьсот пятом? Что ж именно случилось, благодетельница?

– Бродяги какие-то. Люмпены. Не знаю даже, откуда они там. Но…

Гимназистка Лизавета тихонько вздохнула. Фёдор только сейчас сообразил, что он, лопух, сидит, а дама стоит, пусть даже и даме этой, как и ему, судя по всему, одиннадцать лет. Точнее, почти двенадцать. Ему, то есть Фёдору, почти двенадцать, через три недели.

– Asseyez-vous, s’il vous plaît mademoiselle^[7], – совершил он тринадцатый подвиг Геракла, для чего ему понадобились все, до последней капли, познания его во французском. Что поделать, 3-я Елисаветинская военная гимназия не могла похвастаться выдающимся преподаванием иностранных языков. Если б не мама с сестрой Верой, вообще б ничего не смог сказать. И тогда прощай, корпус!..

Корпус, в который ему совсем скоро предстоит поступить.

– Благодарю, господин?..

– С-солонов. Фёдор Солонов.

– Очень приятно, – ужасно вежливым голосом сказала девочка. – Лиза. Лиза Корабельникова, к вашим услугам, господин Солонов.

У неё были удивительные глаза. Зелёные, все усыпанные яркими карими крапинками. Федя таких не видел нигде и ни у кого.

Приказчик Евграф и хозяин Феофил Феофилыч склоняли Варвару Аполлоновну к приобретению «американской автоматической дробовой магазинки Браунинга» аж за семьдесят пять рублей («и шестьдесят копеек за добавление антабок к оному») или же «шестизарядного магазинного дробовика Винчестера с подвижным цевьём отличной работы» за всего лишь шестьдесят целковых. Варвара Аполлоновна колебалась; гимназистка Елизавета сидела с очень прямой спиной, разве только руки не «в замок», как на уроке, а Федя Солонов переминался с ноги на ногу и мучительно краснел, чувствуя, что должен, что просто обязан что-то сказать, но что?..

– Depuis quand êtes-vous ici, cher Monsieur Solonov?^[8] – наконец выдала девочка.

Федя мигом покрылся по́том. Его познания во французском показывали дно. «Ишь какая, – невольно подумал он. – Ну точно, как Вера! По-иностранному!.. Небось задавака, каких свет не видывал!.. «Когда приехали» да «месье»… Будто нормально, по-нашенски, не может!»

– Да всего неделя, мадемуазель Елизавета…

– Можно просто Лиза. – И она взглянула на него снизу вверх своими невозможными глазищами. – И можно по-русски. – И прибавила заговорщическим шёпотом: – Это из-за мамы только, не подумайте, я не воображуля какая. Я не очень французский знаю…

Федя с облегчением выдохнул. Хотя, конечно, ещё робел – всё-таки Лиза эта гатчинская, тут сам государь проживает, не шутка! А он-то, он – из провинциального Елисаветинска…

– Я тоже не очень, – признался он.

– И не надо! – решительно сказала Лиза. – Кто эти глупости придумал? Что разговор начинать надо непременно по-французски?

– У нас никто так не начинал, – сказал Федя. – Мы по-простому, по-русски!

– А вы откуда?

– Из Елисаветинска. Это на юге…

– Знаю! Знаю! – оживилась гимназистка. – Его великая императрикс Елисавета основала! А меня в её честь назвали, да!

– Да ну? – не придумал ничего лучше Фёдор.

– Ну да! Потому что прабабка моя была на всю Россию знаменитейшая гадалка… ну и не только… в общем, сама государыня её к себе вызывала гадать на картах, на судьбу, на любовь да на дальнюю дорогу. И за то государыня жаловала прабабку табакеркой, усыпанной брильянтами, а прабабка завещала каждую старшую дочь в семье непременно называть Елисаветой! Во как!

Глазищи у Лизы так и горели.

– Здорово! – искренне восхитился Федя. Лизавета выпалила всё это с такой убеждённостью, что он почему-то ни на миг не усомнился. И ещё подумал: «А она интересная! Нашенская!»

– Ага! А мы тут постоянно живём, на даче, но не только летом, зимогоры зовёмся!

– Мы тоже так будем, – кивнул Федя. – Отец в полку служит, начальником штаба…

Так они и разговорились. Варвара Аполлоновна несколько раз метнула на них внимательные взгляды, однако не прервала. «Автоматическую дробовую магазинку Браунинга» она таки купила, велела упаковать приобретение, счёт прислать по адресу, известному Феофил Феофилычу, приказчику же Евграфу – нести дробовик к ней домой.

– Мне пора, – поднялась Лиза. – Видишь (они уже перешли на «ты»), моя мама хорошая. Другие б нипочём не позволили дочери с незнакомым мальчиком говорить!

– А где ж вы живёте? – выпалил Федя прежде, чем осознал, насколько это невежливо. Но отчего-то ему вдруг стало грустно, что сейчас эта зеленоглазая Лиза уйдёт вместе с матерью и приказчиком и… и всё.

– Недалеко, молодой человек, – услыхал он. Варвара Аполлоновна взирала на него и улыбалась. – Бомбардирская, 11. Корабельниковы, собственный дом.

– Мама! Это Федя Солонов, он приехал только что!

– Солонов?.. О, Солонов!.. Скажите, дорогой Федя, уж не ваш ли батюшка – новый начальник штаба Туркестанского полка?..

– Так точно! – словно вновь в военной гимназии, выпалил Фёдор, вытягиваясь по стойке «смирно».

– О! – подняла бровь Лизина мать. – Какое знакомство! Где же вы остановились? Как зовут вашу почтенную матушку? Надо ей написать, пригласить в наше общество…

Пришлось отвечать со всеми подробностями – Варвара Аполлоновна была дама из тех, что вытянет любые детали. Как говорил в таких случаях папа: «Женщине иногда лучше рассказать всё сразу, сынок!»

Лизаветину маму интересовало буквально всё: откуда Федина семья приехала, сколько у него сестёр и братьев, чем они занимаются, и так далее и тому подобное.

Меж тем покупка была должным образом завёрнута в несколько слоёв вощёной бумаги, убрана в длинный чехол, и Лиза с матерью направились к выходу из лавки; Фёдор вышел за ними следом. Приказчик Евграф изображал, что нести ружьё ему вельми тяжело, явно намекая на чаевые, Варвара Аполлоновна Корабельникова понимающе усмехалась, а Лизавета…

Лизавета обернулась и помахала Феде на прощанье.