Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер

Хотя вокруг громоздятся массивные стволы и корни, почва в чаще мягкая и по ней легко идти. Они следуют по извилистой тропе между чудовищными деревьями, но все равно постоянно поднимаются и спускаются. Часто им приходится прорубать себе путь сквозь свисающие завесы мха.

Кажется немыслимым, что люди когда-то ходили по этой земле с мотыгой и плугом.

Скальперы не зря боятся Косм, полагает Мимара, но саму ее по какой-то причине страх покинул. Странно, что травма притупляет любопытство. Страдать от чрезмерной жестокости – значит быть избавленным от заботы. Человеческое сердце откладывает свои вопросы, когда будущее слишком капризно. В этом ирония скорби.

Знать, что мир никогда не будет таким плохим, каким был.

Она буквально подпрыгивает при звуке своего имени, настолько полно отрешилась она от реальности. Старый волшебник стоит рядом с ней. Каким-то образом он кажется частью их нового окружения, ничем не отличающегося от того, когда они пересекали дикие горные вершины или, еще раньше, проходили через Кил-Ауджас. Он провел слишком много лет среди дикости и руин, чтобы не походить на скаль- перов.

– Око Судии… – начинает он на своем необычном айнонском. В его смущенном взгляде есть что-то умоляющее. – Ты будешь в ярости, когда поймешь, как мало я знаю.

– Ты говоришь мне это, потому что боишься.

– Нет. Я говорю тебе это потому, что действительно знаю очень мало. Око Судии – это народная легенда, как Кахит или Воин Доброй Удачи, понятия, которыми обменивались слишком много поколений, чтобы в них остался какой-либо ясный смысл…

– Я вижу страх в твоих глазах, старик. Ты думаешь, что я проклята!

Волшебник смотрит на нее несколько мгновений, не мигая. Беспокойство. Жалость.

– Да… Я думаю, что ты проклята.

Мимара говорила себе это с самого начала. «С тобой что-то не так. Там что-то сломано». Поэтому девушка предположила, что, услышав то же самое от Акхеймиона, она останется спокойной, что это будет скорее подтверждением, чем приговором. Но почему-то слезы застилают ей глаза и лицо выражает протест. Она поднимает руку, защищаясь от взглядов остальных.

– Но я знаю, – поспешно добавляет Акхеймион, – что Око Судии имеет отношение к беременным женщинам.

Мимара таращится на него сквозь слезы. Холодная рука проникла в ее внутренности и вычерпывает из нее все мужество.

– К беременным… – слышит она свой голос. – Но почему?

– Я не знаю. – У него из волос торчат засохшие листья, и Мимара подавляет желание начать суетиться вокруг него. – Возможно, из-за глубины деторождения. Та Сторона поселяется в нас разными способами, и нет ничего более тягостного, чем когда женщина приносит в мир новую душу.

Девушка видит свою мать, позирующую перед зеркалом, ее живот, большой и отвисший из-за близнецов, Кела и Самми.

– Так что же это за проклятие? – почти кричит она на Акхеймиона. – Скажи мне, старый дурак!

И сразу же упрекает себя, зная, что честность старого волшебника сойдет на нет из-за ее отчаяния. Люди часто наказывают отчаяние как из сострадания, так и из-за мелкой злобы.

Маг покусывает нижнюю губу.

– Насколько мне известно, – начинает он с очевидной и приводящей ее в бешенство осторожностью, – имеющие Око Судии рожают мертвых детей.

Он пожимает плечами, как бы говоря: «Видишь? Тебе нечего бояться…»

Холод проходит сквозь нее и словно окутывает ее ледяной пеленой.

– Что?

Хмурый взгляд прорезает лоб Друза.

– Око Судии – это глаз нерожденного… Глаз, который наблюдает с позиции бога.

На их пути открылась расселина: склон, который доставляет их в неглубокий овраг. Они следуют за ручьем, который журчит вдоль своих извилистых берегов, – вода прозрачная, но кажется черной из-за царящего вокруг мрака. Чудовищные вязы опоясывают насыпи, их корни, словно огромные кулаки, вцепились в землю. Ручей раздвинул деревья достаточно далеко друг от друга, чтобы Мимара могла разглядеть белое небо сквозь щели в кронах деревьев. Кое-где его блуждающий ход прогрызал норы под деревьями. Артель ныряет под упавшими через овраг деревьями, похожими на каменных китов.

– Но у меня было… было это… сколько себя помню, – пытается объяснить девушка.

– Именно это я и имею в виду, – говорит Акхеймион, и его голос звучит слишком странно – как если бы он принимал близко к сердцу выдуманные причины.

Он хмурится – выражение, которое Мимара находит ужасно милым на его старом лице с лохматыми бровями.

– Но там, где речь идет о Той Стороне, всегда возникают сложности. Там все происходит не так, как здесь… – добавляет он.

– Загадки! Почему ты постоянно мучаешь меня загадками?

– Я просто говорю, что в каком-то смысле твоя жизнь уже прожита – для бога или богов, то есть…

– Что это значит?

– Ничего, – говорит маг, снова хмурясь.

– Скажи мне, что это значит!

Но в его глазах уже вспыхнул этот холодный блеск. И снова ее слова пронзили жировую прослойку, которой обросло терпение старого волшебника, и добрались до самых костей его нетерпения.

– Ничего, Мимара. Ни…

Леденящий кровь крик. Девушка оказывается на склоне, удерживаемая жилистой хваткой волшебника. Она чувствует шепот зарождающихся колдовских охранных заклинаний, натянутых вокруг них. Клирик гулким голосом произносит что-то непонятное. Мимара замечает, что Сутадра шатается и что из его щеки торчат древко с оперением. Он пытается закричать, но может только кашлять.

Опять, понимает она. Шкуродеры снова умирают.

* * *

– Держись за мой пояс! – кричит ей Акхеймион, рывком припадая к земле. – Не отпускай меня!

– В деревьях! – вопит кто-то еще. Галиан.

– Каменные Ведьмы! Каменные Ведьмы!

Смех Клирика гремит в пустотах.

В своей жажде всего волшебного Мимара много читала об учениках школы Завета и еще больше о Гнозисе и о знаменитых военных песнях Древнего Севера. Она знает о зарождающейся защите, которую они используют, чтобы обезопасить свою личность в случае внезапного нападения. Даже там, в рухнувшей башне этой школы, она чувствовала, что они висят вокруг нее, как слабые детские каракули, портящие искусство непосредственного мира. Теперь же они потрескивают в своем уродстве, спасая им жизнь.