Прозаические истории из операционной (и не только) - Александр Макаревич

Ожидание… операция

Неизвестность вызывает отрицательные эмоции. Чем больше неизвестность, тем тревожнее. Не всякий способен с этим справиться. Особенно когда дело касается вопросов жизни и смерти.

Операция – это этап. Существенный, но этап. В лечении. Что думает человек, когда ждёт исхода операции, если на столе оказывается близкий человек. Есть, наверное, бездушные, которым всё равно. Но, думаю, таких очень мало. Есть сумасшедшие, эмоции которых не удержать не до, не после. Но таких тоже немного. Чаще ждут молча, тревожно, переживая, опустив глаза. Таких большинство. И с надеждой, пронизывающим взглядом встречают, когда открывается дверь, ведущая из операционной. Этот взгляд виден через весь коридор. Он, как лазерный луч, сразу попадает в поле зрения. Это после… А до… Взгляд, провожающий хирурга в операционную. Я его чувствую кожей.

Так было и в этот раз…

…Вы никогда не задумывались, что болезни в животе развиваются в темноте. Не кромешной, но темноте. И рак, и аппендицит, и перфорация развиваются в темноте. Хирург выводит их на свет. Не знаю, когда и почему мне пришла эта мысль. Может, из-за какой-то перевранной киношной фразы: «Не успеет солнце зайти за ясный горизонт, когда я посмотрю, какого цвета у тебя внутренности! » Извините за хирургический цинизм, он опережает даже ментовской. Эмоциональные издержки работы. Зря, наверное, поделился…

Лапаротомия. Момент истины. Геморрагический выпот, немного, миллилитров 250. А вот и источник бед: участок тонкой кишки, метра на полтора дистальнее связки Трейтца. Сегментарный мезентериальный тромбоз с некрозом. Протяжённость сантиметров 20. Приводящий конец уже расширен, переполнен кишечным содержимым и газами. Пересидела дома. Интубирую кишку, эвакуировал около двух литров. Для себя уже давно определил: один литр – сутки непроходу, два литра – двое суток. А это интоксикация. Её продукты «забивают» все «фильтры»: почки, печень, а главное – мозг. Чем тоньше сосуды, тем быстрее забивает и тем сложнее их потом оттуда «вымыть». Кишку надо резецировать. Аппарат есть, кассеты есть (не зря ругался с начальством), можно убирать не «по военно-полевому». Не на зажимах с кетгутом. Мобилизация, два «щелчка», кишка в тазике. Анастомоз «бок в бок». При непроходе по-другому не делаю. Меньше шансов на несостоятельность. А беда подкрадывается из-за угла. На последнем шве передней губы у бабули падает давление. Причём конкретно, чуть не до остановки. Героические усилия анестезиолога очень быстро приводят всё в норму. А вот кишка-то посинела, как раз на передней губе приводящего отдела. Много ей надо было? За пятнадцать минут переделываю всю работу. Ну надо вот оно это бабушке! «Замерцать» в самый ненужный момент. Мой старый учитель говорил: «Стариков надо оперировать быстро и без осложнений». Иначе труба… Зашили окно в брыжейке, поставили дренаж. Вроде всё спокойно, в животе – чисто. Крещу анастомоз (простите, у каждого – своё). Зашиваю. Тринадцать швов на кожу. Всегда накладываю и считаю. Чтобы было нечётное число. Это как с цветами. Уж простите за суеверие! .. Выходим. В коридоре только сестричка на посту с настольной лампочкой. Пронзительного взгляда нет. Зато есть девять пропущенных звонков с одного номера. Понятно с какого…

Ожидание… раннее общение

В любом лечении всегда присутствует треугольник. Треугольник общения, взаимодействия, влияния, воздействия, поддержки, как хотите. На вершине треугольника – больной. В левом нижнем углу (если хотите, в правом) – врачи, сёстры, организаторы от медицины и т. д. В другом – группа поддержки: родственники, близкие, знакомые, сочувствующие ( отправляющие СМС со словом «добро», например), дети, внуки или… никого. И все движения в процессе лечения – это общение по линиям этого треугольника. Больной – врач, больной – родственники, врач – родственники. И наоборот: врач – больной, родственники – больной, родственники – врач. Каждая эта линия общения в том и другом направлении – поток информации, часто сложный, эмоциональный, иногда прикрытый, иногда… Но чем дальше я работаю, тем чаще понимаю, что треугольник этот имеет третье измерение, приобретая объем. И этой высшей точкой общения, соединяясь с каждым углом треугольника, являются Высшие силы. Хотите – соглашайтесь, хотите – нет. Это дело личное. Но моя философия – она моя.

…Набираю обратный звонок. Узнаю голос. Рассказываю все наши дела, описываю возможные перспективы. Объясняю, когда встретимся, какие пеленки, памперсы, салфетки и водичку когда и куда принести. Рекомендую по возможности поддержать бабушку обращением к Высшим силам. Ну это каждый понимает по-своему, кому-то этого говорить и не надо, кому-то просто не стоит это говорить. Чувствую на той стороне понимание того, о чем рассказываю. Но глубоким нутром чувствую, что нет понимания тяжелейшего процесса у мамы, сложности прогноза. Есть только глубочайшее убеждение в том, что она должна поправиться. Но согласитесь, это где-то неплохо. Плохо будет при неблагополучном исходе. Эту нОшу отработал, сам – в реанимацию. Стабильная, давление приличное, без вазопрессоров. В программе – фраксипарин. Для профилактики ретромбоза. Подкожные сосуды раны тут же отреагировали кровотечением из раны. Наложили ещё два шва. Их стало пятнадцать. Обратно на отделение. Пересмотрели с ребятами поступивших новеньких. Надо оперировать аппендицит, панкреатит с тяжёлым течением отдать в реанимацию. Ну с аппендиксом ребята справятся без меня, для них это за счастье, сам на топчан в смотровую, в блатных палатах всё занято, не поспишь. Да и спать-то пару часов осталось… Утро. Реанимация. Аппарат показывает, что все стабильно, дофамина не видно, моча есть. Стучу согнутым пальцем по лбу. Конечно, не по своему, а по бабулиному. Никакого отклика. Плохой признак. Если перспектива есть – то начинают морщиться, приоткрывать глаза, шевелиться. Здесь – полный ноль. По первым суткам совершенно чётко можно предсказать, как пойдёт послеоперационный период. Похоже, здесь всё будет нехорошо. Исключения, конечно, бывают. Но редко… Позднее утро (это по отношению к дежурству, а не к обычному дню). Полчаса до конференции. Пришла дочка. Все «кули» передал девчонкам в реанимацию. У неё в глазах надежда и мольба. А я же не бог. Я – только инструмент в его руках. Как это объяснить. Такие болячки зарабатываются годами. А тут – мольба с надеждой на спасение. Перевожу стрелку на реаниматологов. Как бы не так. И это уже пожизненный контакт. Так подсказывает опыт…

Ожидание… «тесто»

Динамика первых суток оправдала дальнейшее течение. Сначала пришлось «ловить» давление. Колебания были от 60 до 200. Мерцание включалось «по семь раз на дню». Огромными усилиями с участием кардиологов удалось восстановить сердечный ритм и стабилизировать давление на вполне приемлемых цифрах. Радовало, что обходились без вазопрессоров. Дальше – хуже. Тромбоциты – 40. Протромбин – 30.