Последние дни. Том 1 - Тим Пауэрс

– И это тоже был он? – прошептал он. – Тогда, в тот раз, на нем была деревянная маска. Но… да, пожалуй, и тогда это был он. Вот это да! – Он помотал головой и повторил дрожащим голосом: – Вот это да… Вы, ребята, тут сильны. Я и забыл, что это случилось на той же самой улице Лос-Анджелеса. Наверно, и полицейский протокол с того раза сохранился, да?

– Что случилось во время вашего медового месяца?

– Я… я спятил. Мы поженились шестого апреля девяностого года в одном заведении на Стрип, и…

– Стрип? Вы имеете в виду Сансет-бульвар?

– Нет, это Стрип в Лас-Вегасе, Лас-Вегас-бульвар. Мы…

– Правда? Ну-ну-ну! А я решил, что вы поженились в Лос-Анджелесе!

– Нет, в Лас-Вегасе. И…

– Во «Фламинго»?

– Нет. – Кокрен снова поморгал, глядя на доктора. – Нет, в некой венчальной часовне под названием «Трой и Кресс».

– О, еще лучше! – радостно воскликнул Арментроут. У толстячка-психиатра был такой вид, будто ему хотелось захлопать в ладоши. – Но я лучше помолчу. Продолжайте.

– Я не выдумываю. Это должно быть в ваших бумагах.

– Не сомневаюсь, что вы говорите чистую правду. Дальше, пожалуйста.

«Психиатры! » – сказал себе Кокрен, пытаясь придать своей мысли оттенок насмешливой бесшабашности.

– И наутро, прямо на рассвете, в субботу, под самой нашей дверью заревел автомобильный сигнал – оглушительно заревел; при часовне был мотель, и комнаты располагались прямо за ней. Это потом мне сказали, что всего-навсего гудел автомобиль. Но я был с тяжелого похмелья, и, может быть, не протрезвел еще, и увидел во сне громадного мужчину в маске, который ревел, как лев, и разрушал дом, где был заперт, одной только силой воли. Оглушительный шум. А потом он вырвался на свободу и мог сделать что угодно.

Арментроут кивнул и вскинул брови.

– И мы покинули Вегас. Я был в панике. – Он посмотрел на психиатра. – У меня случилась паническая атака… – добавил он, жалея, что не удалось произнести эти слова более решительным тоном. – Нине пришлось вести машину всю дорогу через пустыню Мохаве. – Он поднял правую руку. – Я боялся, что мы, если за руль сяду я, заедем бог знает куда. Когда мы добрались до Калифорнии, я все же сел за руль… и нас занесло в Лос-Анджелес… на, как я теперь понимаю, Вигнс-стрит.

– Где вы и увидели его.

– Совершенно верно. На противоположной стороне улицы. На нем была деревянная маска, и он… манил к себе, как Грегори Пек со спины Моби Дика. – Кокрен поднял взгляд, увидел, что психиатр смотрит на него, и пояснил: – В кино.

– И тогда вы тоже ударили кулаком по стеклу витрины и поранили запястье осколком. Полицейские решили, что вы сделали это намеренно, и написали в своем заключении о попытке самоубийства в состоянии психического обострения.

– Я не пытался покончить с собой, – возразил Кокрен. – Прошло, правда, почти пять лет, и я не поручусь за точность, но думаю, что я хотел отрезать себе правую руку.

– О, достаточно.

Арментроут отодвинул папку с бумагами, встал и перешел к шкафу, стоявшему у дальней стены. Он выдвинул верхний ящик и вернулся к столу, держа в руках блокнот на пружине и две изящные шкатулки, обтянутые пурпурным бархатом. Вновь усевшись за стол, он положил шкатулки возле телефона так, чтобы Кокрен точно не смог дотянуться до них, и резко откинул крышку блокнота.

– Вы женились шестого апреля, – сказал он.

– Д-да, – растерянно ответил Кокрен.

– Очень интересно! Неделей позже там многие сошли с ума… Вернее, на плотине Гувера, но это совсем недалеко оттуда. К большинству из них рассудок вернулся уже на следующий день, но два джентльмена упали с нижнего фаса плотины и разбились насмерть. – Он откинулся в кресле и улыбнулся Кокрену. – У нас тут проживает женщина, у которой в апреле 1990 года в Лас-Вегасе тоже случился нервный припадок (пятнадцатого числа, в Пасхальное воскресенье).

– Э-э… она тоже лишилась рассудка в Лос-Анджелесе?

– Да. Вернее, неподалеку, в Лейкадии… Впрочем, это уже почти Сан-Диего. Но девять дней назад она позвонила в полицию и сообщила, что убила человека. Сказала, что это был король и что она убила его стрелой для гарпунного ружья. Вы верите в призраков?

– Черт возьми, конечно, нет! – сердито бросил Кокрен и покачал головой. – Извините… я думал, что вы будете показывать мне пятна Роршаха или заставите истолковывать пословицы, как делали в Норуолкской больнице. Нет, я не верю в призраков.

– Вам случалось видеть что-нибудь такое, что вы сочли бы сверхъестественным?

– Ну, не далее как позавчера я видел на Вигнс-стрит, как человек превратился в быка.

Арментроут несколько секунд смотрел на него без всякого выражения.

– Вы перешли ко враждебному настрою.

– Нет. Извините, я…

– Только что вы были готовы к сотрудничеству. С вашей нынешней повышенной лабильностью вы не сможете плодотворно работать в группе.

– Чем? – спросил Кокрен, не понимая, почему его сочли дерзким.

– Вам показали вашу «комнату»? Рассказали, где кафетерий, душевая?

– Да.

– Тот однорукий человек, которого я не мог уговорить выйти из переговорной, – ваш сосед по комнате. Джон Бич, но мы все называем его Лонг-Джон. Я почти уверен, что это не настоящее его имя; вероятно, он выбрал его лишь потому, что его нашли в Лонг-Биче. Он у нас с ноября девяносто второго года.

Кокрен чувствовал себя опустошенным; оставалось надеяться, что однорукий не станет цитировать «Алису в Стране чудес» непрерывно.

– Он будет с вами в группе. И Дженис Пламтри – та самая женщина, с которой случился приступ в Вегасе в девяностом и которая считает, что девять дней назад убила короля. Вы можете тоже принять участие. Если вы проявите излишнюю импульсивность или разрезвитесь, я попрошу вас уйти.

«Разрезвлюсь? » – подумал Кокрен, невольно представляя себе звериные головы с клыками и рогами на каменном полу старой коптильни.

Арментроут повел его обратно по коридору в телевизионное фойе, но Кокрен приотстал в дверях, а доктор прошагал по блестящему навощенному полу и опустился в одно из покрытых чехлами кресел, стоявших вокруг стола для заседаний близ окна. За столом уже сидели четверо мужчин и две женщины; от входа в зал можно было рассмотреть только их силуэты, и Кокрен подумал, что, пожалуй, пора уже включить свет или задернуть занавески, потому что предвечернее солнце заливало комнату горизонтальными оранжевыми лучами сквозь кусты, вившиеся за армированными стеклами.