Тринадцать секунд - Кирилл Берендеев

– Но ты же… в перчатках, … а как же… ах ты, зараза…. – он еще и соображал до сих пор, подумалось мне. Врезать Ник в одиночку постеснялся и со злобными воплями бросился в подъезд. Через мгновение после его отбытия появился Окунев.

– Хорошо бы соседи очнулись, – зло произнес он, вырывая у меня коробку с сокровищами, и потащил ее к гаражу, который открыл, как свой. Видимо, с владельцем у него были какие-то договоренности. – Ах, ты, пропасть, вот не думал, не гадал, что такую кодлу к себе сам загнал, – неожиданно в рифму произнес он, уходя с коробкой в гараж. И уже оттуда крикнул мне: – Давай вторую сюда.

Я послушно нагнулся. В этот миг из-за угла дома послышалось нарастающее тарахтение мотоцикла. Знакомая черная «Хонда» с долговязой фигурой Щербицкого в седле. Я застыл как вкопанный, менее всего ожидая подобной встречи.

– Здорово, коллега. Ты, я смотрю, здорово потрудился, – он кивнул да коробку. – Не тяжеловато ли? Или ты дензнаками вытащил?

– Ну, – смешался я, не зная, что ответить, – типа того.

– Тогда спасибо за подарок, – с этими словами он вырвал коробку из рук и дал газу. Едва передвигая ноги, враз обессилев, я бросился за ним.

– Сволочь, стой немедленно! или я тебя на работе убью!

– Поздно, – донесся до меня торжествующий возглас Щербицкого. – Я уволился.

И «Хонда» скрылась в конце улицы.

А через мгновение ворот куртки затрещал в руках Окунева.

– Ты что, гад, делаешь? ! – заорал он, не обращая внимания на поздний час. – Брехал, один на дело пошел, а тут вон что выскочило.

– Так ведь… вы же видели, он же украл.

– Украл! Скотина. Ты знаешь, что я с тобой сейчас сделаю.

Догадаться об этом было нетрудно.

Впрочем, уронив меня на землю всего два раза, Окунев немного отрезвел, и, закрыв гараж, потащил к подъезду. Там в двух словах объяснил жене, что «этот подонок учудил», и что намеревается сделать в ответ. Жена молча сорвала парик и прижала к груди, одним безапелляционным кивком во всем согласившись с мужем. А затем они выволокли меня уже объединенными усилиями из подъезда, весьма поспешив: вдали послышался вой милицейской сирены.

Велев сесть на заднее сиденье, Окунев заблокировал замки и отправился ко мне домой: ничего не поделаешь, после второго падения на землю, пришлось дать домашний адрес. Кое-как доковыляв на фыркающей машине до моего дома, он поднялся на этаж и позвонил в указанную квартиру. Моим родителям сообщил, что нашел их сыночка прямо здесь, на улице Молодцова, где тот, возвращаясь домой, подвергся нападению хулиганов. При виде такого здоровяка они, естественно, разбежались. Этим он немедленно завоевал безоговорочное расположение моей мамы и уважение отца, а так же посеял зерна лютой ненависти во мне. А затем, сообщив конфиденциально, что напомнит о себе, прознать, как там его спасенный, удалился. Оставив меня заботам родителей.

Через три дня, почти полностью оправившись, но еще в солнцезащитных очках, я вышел на работу, где, сразу по прибытии убедился: Щербицкий, зараза такая, и впрямь уволился, никого не предупредив. А, судя по тому, что в субботу утром кто-то на черной «Хонде» ограбил инкассатора переносившего из банка в банк, через улицу Абеля, полтора миллиона рублей, в точности так же, как и у меня, вырвав из рук бедолаги туго набитый мешок с банкнотами, искать Щербицкого в городе оказалось бессмысленно.

– А тебя он грабанул для разминки, – подытожил шеф, протягивая лист, в коем мне следовало расписаться в сдаче отмычек. Порядок в этом отношении у нас поддерживался строгий. – Ничего не скажешь, хорош гусь. А я думал, он еще поработает. Неплохой дизайнер, да и дипломы хорошо продавал, всюду нашей типографии от него доход был. И тут такой фортель.

Я согласился и вышел из кабинета в ужасном настроении. В обед шеф снова вызвал, напомнив, что у меня остались недогуляные дни, которые я могу истратить по своему разумению. Но я вернулся к работе, так было спокойнее и позволяло отвлечься от преследовавших мыслей.

Окунев объявился через три недели. Позвонив домой, решил начать с хороших новостей: во-первых, банда злоумышленников, подвергших его квартиру тяжкому испытанию на сумму в семьсот сорок пять тысяч рублей ущерба, перебралась в СИЗО. Следствие, как он уже проведал, долгим не будет, ведь, всю эту обкурившуюся и упившуюся ораву застали на месте преступления, а сам старший следователь прокуратуры, коему он продавал в свое время Ренуара, был убежден в невозможности покинуть стены исправительного заведения лет пять, как минимум. А к этому времени Окунев выгодно переменит жилплощадь – главного препятствия для ее продажи не стало, хоть завтра новым хозяевам показывай. Во-вторых, продолжал вещать Окунев, косметический ремонт, произведенный после нашествия одной шарашкиной конторой, и включенный, ну как же иначе, в счет страховщикам, оказался весьма быстрым и качественным. Так что на мою долю остается сравнительно немного….

– Сколько? – не выдержал я.

– Я буду учитывать только похищенное твоим приятелем по работе. И то по каталожной стоимости, что, согласись, немаловажно. Да сделаю скидку на сотрудничество. Небольшую, поскольку нам пришлось тащиться до твоего дома, а это дорого обошлось моему «Ниссану». Я только позавчера забрал его из автосервиса, техникам пришлось перебирать мотор. Но и эта сумма….

– Сколько? – взревел я.

– С учетом всего вышеизложенного, я возьмусь потребовать с тебя двести сорок тысяч рублей. И желательно до того, как я уеду в отпуск. Живые деньги мне нужны на Ибице. До июля, стало быть.

Потрясенный, я молчал. Только челюсти клацнули.

– Значит, договорились. Очень раз, что все так удачно сложилось. Если у тебя есть эти деньги, или ты планируешь раздобыть их в самое ближайшее время, звони в любое время, номер тебе прекрасно известен.

Только тут я, наконец, вышел из ступора и завопил:

– Двести сорок штук – да что там может столько стоить?

– Я же сказал, украденные твоим приятелем вещи оценены мной по каталогу. Если бы я был негодяем, я запросил бы аукционную стоимость, то есть на десять-пятнадцать процентов больше, аукционеры, знаешь ли, всегда завышают цену товара именно на такой процент, чтобы не прогореть, если какие-то лоты не будут выкуплены, – разъяснил он мне правила проведения торгов. Уж в чем, в чем, а в этом я менее всего нуждался. – Но я, напротив, сделал скидку даже от каталожной цены…. Впрочем, выкладки я распишу при встрече, если захочешь. Когда мне тебя ждать?

– Минуточку, мы так не договоримся. Я же… для меня это просто неподъемная сумма. Если вы думаете, что я то и дело граблю антикваров…

– Ну, если с теми же последствиями, удивляюсь, что ты все еще живешь в квартире, а не на свалке, – отрезал Окунев.

– Тогда объясните, каким макаром вы собираетесь вытребовать с меня эту безумную сумму?

– Милый ребенок, – Окунев поменял тон, и веселости в голосе поубавилось. – Мне вполне достаточно побывать у тебя дома, чтобы запастись всем необходимым. И потопить тебя теперь не сложней, чем тех прокуривших мозги юнцов. Видишь ли, у меня тоже неприятности: контора возбудилась утечкой поддельного Айвазовского времен Айвазовского и еще нескольких раритетов. Для меня подобный поворот дела очень нежелателен, хотя я и не числюсь в штате, но слишком вхож в фонды, чтобы не предположить обо мне дурное. Но пускай в данном случае подумают дурное о тебе. Ведь, пальчики твои у меня есть.