Странные дела в отеле «Зимний дом» - Бен Гутерсон

– Давай поедим!

Глава третья

Травма из прошлого

Зима

На обед Элизабет съела сэндвич с яйцом и салатом, а Норбридж выпил три чашки чаю, добавив панини с сыром моцарелла и помидорами. За это время девочка рассказала о том, как прошёл год – точнее, одиннадцать месяцев с тех пор, как она уехала из «Зимнего дома».

Элизабет рассказала о школе (ничего интересного, кроме того, что имело отношение к библиотеке), о жизни в Дрире (c каждым днём всё более и более скучной, особенно в сравнении с «Зимним домом»), о дяде и тёте (не таких злых, как обычно, но всё равно очень неприятных). Были периоды, когда год казался бесконечным, и недели и месяцы до возвращения в «Зимний дом» тянулись во много раз дольше, чем в другие периоды её жизни. Но теперь, когда она пересказывала всё Норбриджу, ей показалось, что год пролетел за одно мгновение. Единственное, о чём она больше всего хотела спросить деда – насколько ему удалось решить вопрос с её окончательным переездом в «Зимний дом», – пока оставалось невысказанным. Элизабет надеялась, что её дед и покровитель сам об этом расскажет, и не хотела ставить его в затруднительное положение.

– Ты говорила, что дядя с тётей стали к тебе добрее? – уточнил Норбридж.

Она снова вспомнила о том, как тётя Пурди и дядя Бурлап отвозили её на станцию в Дрире.

– Вчера они вели себя совершенно особенно, – сказала она. – Они проводили меня до самого поезда, и, когда мы прощались, они выглядели… грустными. Я никогда их такими не видела.

Элизабет до сих пор недоумевала по этому поводу.

Норбридж поднял брови.

– Может быть, им в самом деле было грустно. Думаю, каждый грустил бы, прощаясь с тобой.

– Прощаясь на три недели? Я думала, они будут прыгать от восторга.

Элизабет ожидала, что дедушка засмеётся, но он не изменился в лице, продолжая смотреть на неё с таким видом, будто знал нечто такое, чего она ещё не успела узнать, такое, что страшно важно, но об этом ещё не говорили.

– В прошлом году, когда ты уезжала, – заговорил он, – я попросил тебя принять кое-что к сведению. Помнишь, что именно?

Она прекрасно помнила их расставание. Норбридж предупредил её, что следует очень осторожно использовать свою таинственную силу, и она с большим уважением отнеслась к его предостережению. Всё это время, тихонько экспериментируя по ночам со своими необычными способностями и заставляя предметы двигаться – книгу раскрываться, ботинок подпрыгивать и так далее – она изо всех сил старалась держать их в тайне, хотя иногда её так и подмывало продемонстрировать кому-нибудь свои возможности.

И однажды она позволила себе это: когда во время ссоры с тётей Пурди Элизабет смогла на расстоянии вдребезги разбить тарелку в раковине. Это так сильно напугало дядю с тётей, что они ретировались к себе в комнату и оставили девочку в покое. И ещё был случай: невероятно рассердившись на Алана Кирпшо за его постоянные подначки и оскорбления, она опрокинула ему на колени поднос с обедом, в результате чего брюки её обидчика оказались измазаны шоколадным молоком и соусом чили. Но такие случаи бывали с ней крайне редко, и всякий раз накануне кто-то очень провоцировал её, поэтому девочка надеялась, что это было простительно…

– Помню, – сказала она. – Ты говорил, что все мы в семействе Фоллс обладаем некоторой силой и очень важно пользоваться ею с умом.

– И ты. .?

Она вспомнила о событиях часовой давности, когда заставила рюкзак Родни упасть с полки ему на голову.

– Примерно девяносто пять процентов…

– Надо довести до ста процентов, – серьёзно сказал Норбридж и тут же весело подмигнул ей. – Знаю, это непросто. Бывало, я разговаривал с каким-нибудь особенно неприятным клиентом, и мне ужасно хотелось ему что-нибудь сделать, например, чтобы у него лопнула резинка от трусов или чтобы очки сдавили ему нос или уши… чуть-чуть, совсем чуть-чуть… Но, конечно, я не могу себе этого позволить. В своё время моя сестра поддалась на эти соблазны, и сама знаешь, куда это её привело. Тёмный, разрушительный хаос и, хуже того…

Элизабет подумала о странных мгновениях, когда она ясно чувствовала соблазн, исходящий с тёмной стороны. Особенно сильно это проявилось, когда Грацелла лично, во время их битвы в библиотеке, предлагала Элизабет предать Норбриджа и «Зимний дом» и присоединиться к ней. Конечно, нет! Но… на какую-то долю мгновения этот вариант показался ей привлекательным. Как странно. Элизабет изо всех сил старалась забыть об этом.

– Понимаю, – протянула она, отправляя в рот кусок ежевичного пирога.

Элизабет просто умирала от желания спросить, когда же, наконец, она сможет переехать жить в «Зимний дом», если это вообще когда-нибудь может произойти.

– Знаешь, – снова заговорил Норбридж, – после того, как в прошлом году я узнал о связи твоих дяди и тёти с Уинни, у меня начала складываться цельная картина.

Элизабет замерла: ей очень хотелось узнать побольше о своих родителях.

– У нас будет время в «Зимнем доме» во всём разобраться. Просто твои дядя и тётя заполнили некоторые, – продолжал он, поглаживая бороду. – Я тебе говорил в прошлый раз, что причина, по которой твоя мама решила уехать из «Зимнего дома», была в следующем: она поняла, что не сможет чувствовать себя в безопасности из-за Той Самой Книги и из-за того, что может предпринять Грацелла. Я ведь полностью потерял с ней связь – тут она очень постаралась – поэтому могу только предполагать, что её решение было обусловлено именно этим.

Он помедлил.

– Но было ещё кое-что.

Элизабет положила вилку на стол.

– Дочь призналась мне (ей было тогда тринадцать или четырнадцать), что однажды она почувствовала… не знаю, как верно передать это словами… что иногда её, наоборот, очень привлекала история Той Самой Книги и история Грацеллы.

– Что ты имеешь в виду под словом «привлекала»? – насторожилась Элизабет.

– Зло так могущественно, – вздохнул Норбридж, – и очень привлекательно. Думаю, она имела в виду, что сила, которую воплощала Грацелла, как-то обращалась к ней.

Он наклонился вперёд, и Элизабет поняла, что он очень осторожно подбирает слова.