Пока Париж спал - Рут Дрюар

– Понимаю. Я тоже разочаровалась в самой себе.

– Никто из нас не должен быть здесь.

Он встал со стула, опираясь на здоровую ногу.

Я тоже встала. Наши лица были так близко, что я чувствовала его дыхание на своей коже. У меня побежали мурашки.

– Шарлотта, – прошептал он. – Мы лучше этого. Я точно это знаю.

Мое сердце замерло. Его присутствие было чем-то вроде физической силы, которая притягивала меня, я наклонилась к нему, на секунду закрыв глаза. Я почувствовала, как его губы коснулись моего лба. Любой, кто увидел бы на нас со стороны, подумал бы, что это отеческий поцелуй. Только я знала, что это нечто большее. Это был поцелуй возлюбленного.

Глава 16

Шарлотта

Париж, 18 апреля 1944 года

– Чему это ты так радуешься? – Мама уставилась на меня.

Я поняла, что напеваю себе под нос, и тут же прекратила.

– Тебе лучше поспешить, Шарлотта. Опоздаешь на работу. Уже шесть тридцать.

Теперь у меня появилась причина просыпаться по утрам. Я выскользнула из дома, торопясь скорее добраться до госпиталя. Мне больше не хотелось есть. Если честно, я совсем потеряла аппетит, как будто мое бешено стучащее сердце наполняло мой пустой желудок. Конечно, я заставляла себя успокоится, пыталась не показывать свою радость, предупреждала себя, что он, скорее всего, говорит так со всеми девушками, которых встречает. Но все это было бесполезно. С ним я чувствовала себя так, будто я покидала свое тело и меняла его на тело более зрелой, более красивой женщины. Той женщины, которой я хотела бы быть. Но кроме всего этого он заставлял меня чувствовать себя смелее, чем когда-либо. Мое сердце становилось сильнее, оно билось чаще. С ним я верила, что смогу бороться за то, что правильно, и смотреть в лицо опасностям, с которыми даже не мечтала встретиться в одиночку. Мне хотелось быть отважной ради него. Я хотела быть лучше для него.

Пока вагон метро мчался по туннелям к госпиталю, я ощущала растущее внутри предвкушение, я смотрела на уставшие, ничего не выражавшие лица пассажиров и думала: у меня есть секрет, который они никогда не узнают. Хотя, наверное, все читалось в моих глазах. Я была без ума от любви.

Сегодня он должен был покинуть госпиталь. Меня охватила радость. Я не могла дождаться момента, когда увижу его в реальной жизни, за стенами госпиталя. Мы сможем вместе гулять по Парижу, возможно, по саду Тюильри, держась за руки. Эта мысль приводила меня в восторг.

Когда я зашла попрощаться, он сидел на кровати, все еще одетый в пижаму. Он еще не успел меня заметить, но я уже поняла, что что-то произошло. Его лицо было смертельно бледным. На стуле рядом с его кроватью сидел бош. О чем они могли разговаривать? Жан-Люк слушал, а бош говорил. Я напрягла слух, чтобы уловить слова:

– …саботаж… допрос…

Merde! Что происходит? Бош выглядел очень серьезным.

Вдруг он обернулся и посмотрел прямо на меня.

– Вы что-то хотели, сестра?

– Мне нужно измерить температуру у пациента. – Трясущейся рукой я достала градусник из верхнего кармана и протянула его, как бы подтверждая свои слова.

Жан-Люк посмотрел на меня, его глаза округлились от удивления. Он не пожелал мне доброго утра, как обычно, а просто открыл рот. Мне бы очень хотелось удивить его поцелуем, но вместо этого я подошла ближе и положила градусник ему под язык. Бош посмотрел на нас и вздохнул так, словно ему наскучила вся эта больничная рутина.

– Я думал, ваш пациент сегодня выписывается, – он обратился ко мне.

– Так и есть.

– Тогда зачем вы измеряете у него температуру?

Я ненавидела бошей, говоривших на французском, еще больше тех, что на нем не говорили.

– Так положено, – соврала я, пытаясь сделать свой голос твердым и равнодушным. – Я просто проверяю, что нет никакой инфекции, прежде чем отпустить его.

Я шепнула Жан-Люку:

– Вы выглядите усталым. Уверены, что готовы выписаться сегодня?

Бош посмотрел на меня.

– Он будет в порядке. Ему только надо вернуться к своей функции.

К своей функции? Иногда мне хотелось смеяться над тем, как они говорят. Я отвернулась и посмотрела на Жан-Люка, но его взгляд метался по комнате, не останавливаясь ни на чем определенном. Я опять заговорила, пытаясь вести себя храбрее, чем было на самом деле:

– Ваша нога только начинает восстанавливаться. Вам надо быть осторожнее.

На этот раз он посмотрел на меня и кивнул, но я почувствовала, что он просто хотел выбраться из этого места, не важно, лучше ему или нет.

Бош наклонился вперед и уставился на Жан-Люка.

– Это точно. Будь осторожен. Мы не можем допустить еще один такой несчастный случай. Мы просили хороших работников, а не людей, которые не могут даже нормально держать лом. Возможно, проблема в твоей инвалидности. Твоя травмированная рука недостаточно сильная, чтобы управляться с такими тяжелыми инструментами. Может, нам следует послать тебя в один из трудовых лагерей в Германии, где работа не требует особых навыков.

Жан-Люк закашлял и вытащил градусник. Я забрала его, встряхнула и снова положила ему под язык. Когда я убирала руку, то позволила своим пальцам коснуться шершавой, неровной кожи, которая превратится в шрам.

Бош снова обратил на меня внимание и сощурил глаза:

– А вы всегда так хорошо заботитесь о своих пациентах, сестра?

Я ничего не могла поделать – мои щеки вспыхнули.

Он засмеялся.

– Ха, кажется, я смутил бедную девочку.

Я достала градусник изо рта Жан-Люка, не смотря ему в глаза. Мои руки дрожали, пока я проверяла температуру.

– Ну?

Бош снова развалился на стуле.

– Может он выписываться?

– Тридцать семь градусов. – Я пыталась звучать убедительно. – Небольшая лихорадка, но он в порядке.

– Небольшая лихорадка? – Бош громко засмеялся. – Уверен, вы можете с ней справиться, сестра.

Как же ему было смешно, чертовому бошу. Я должна была взять ситуацию в свои руки. Я повернулась к Жан-Люку, на этот раз посмотрела ему прямо в глаза и сказала четко и спокойно: