Проверочное слово - Вера Павлова

        не избежать изгнанья.

        Не избежали. Знаем,

        что называть раем,

        что вспоминать с улыбкой,

        залюбовавшись ошибкой,

        детский дневник листая,

        яблоко доедая.

        проповедую птицам

        они смеются

        проповедую рыбам

        они плачут

        ивам озеру бабочкам

        рукоплещут

        облакам проповедую

        благоухают

        тьмою обведено

        птицами залатано

        золотое руно

        о? блака закатного

        колокольный покой

        заслужила чем его

        право жить под полой

        света невечернего

        В царстве кукушек, стрекоз,

        ив, приключенческих книг

        самозабвенно, взасос

        в губы целую родник.

        Свеж поцелуй родника,

        неженки, говоруна,

        и отражает река

        небо до самого дна.

        Брызгаясь, барахтаясь

        на речной мели,

        землянике кланяясь

        в пояс, до земли,

        с точки зренья клевера

        глядя на звезду,

        до высокомерия

        я не снизойду.

        Полистаем лесопись,

        почитаем лугопись,

        расшифруем рекопись —

        лягушачью кругопись,

        прибрежную глинопись,

        облаков каракули…

        Наконец-то вырвались.

        Целый день не плакали.

        Мёртвым – корни, вечным – кроны,

        мне – берёзовый лесок,

        синий ветер, шум зелёный,

        белый свет, прозрачный сок,

        грамотность берестяная,

        шёлковых стволов штрихкод,

        черновой набросок рая,

        горстка букв, щепотка нот.

        Там лес и дом, и курочки рябые,

        там золото вечернего крыльца,

        там голуби жемчужно-голубые

        прогули-гули-гуливаются,

        там остаётся непочатой книга,

        там на границе памяти и сна

        у дедушки и бабушки черника

        растёт в ногах. А в головах – сосна.

        сосны органные

        над вечерней рекой

        песни гортанные

        на скамье жестяной

        лёгкого ялика

        колыбельный покой

        с долькой райского яблока

        за щекой

        Унизительная бедность,

        ты – воздушное плавсредство?

        Унаследовав бесследность,

        приумножили наследство

        дед Матвей и баба Аня

        (смутно помню только деда),

        он – гребя, она – табаня

        по теченью, против света.

        Чудо, чудо, чудо!

        Смастерила сына

        удалому уду

        храбрая вагина.

        Куплен крестик медный

        маленькому принцу

        ставшими бессмертней

        лет на двадцать-тридцать.

        Пыльца – тычинок песенка,

        дыхание цветка.

        Верёвочная лесенка

        цепочки ДНК

        с балкона опускается.

        Соавтор серенад,

        садовник улыбается.

        Благоухает сад.

Лесенка-чудесенка

        На четверть еврейка,

        на половину музыкантша,

        на три четверти – твоя половина,

        на все сто – кто?

Этот стишок я написала полжизни назад. Жизнь внесла свои коррективы: любимая подруга подарила мне тест ДНК на этнический состав. Имя подруги – Ева. Символичней некуда, правда? Я провела одной ватной палочкой по внутренней стороне левой щеки, второй – по внутренней стороне правой, запечатала образцы в конверт и отнесла на почту. Ожидание ответа длилось два месяца.

Вижу, как в кино: человек в белом халате склонился над микроскопом… Крупно: винтовая лесенка ДНК. Дезоксирибонуклеиновая кислота. Хорошее упражнение для развития дикции. Четыре буквы – A, C, G, T. Из них и слова-то толком не сложить. А вот ведь – весь мир ими написан. В каждой моей клетке вьётся эта верёвочная лесенка. Как, ну как вместить это знание?

        Нет, мне тело не мало – велико.

        Мне до тела моего далеко.

        Тело, тело, как ты терпишь меня?

        Все, что сделано, такая фигня

        по сравненью с расщепленьем белка,

        по сравненью с ХТК ДНК!

Кто сбросил мне эту верёвочную лесенку? Праматерь Ева. Кто по ней миллионы лет карабкался? Сейчас узнаем: человек в белом халате прислал мне результаты теста.

48 % – восточные европейцы (братья-славяне), 20 % – евреи-ашкенази (ну и что теперь делать со старым стишком, который ошибся на целых 5 процентов? ), 14 % – финны (оповестила об этом подругу-финку, и она тотчас ответила мне по-фински, поздравила, наверное), 12 % – прибалты, 4 % – балканцы, 1 %, сразу ставший моим любимым и вызвавший наибольший патриотизм, – нигерийцы. Я люблю тебя, мой прапрапрапрапрапрапрадедушка, скачущий в набедренной повязке с бубном вокруг костра!

Помимо рецепта коктейля в письме был список моих возможных трёх-пятиюродных братьев и сестёр. Две с половиной тысячи имён. Это только среди людей, уже поцеловавшихся с ватной палочкой! Имя, открывавшее список, заставило присвистнуть: Филипп Рот. Тот самый Рот? Письмо сообщало примерный возраст кузена и имя жены – Клер. И то и другое подходило. Тут бы и начать гордиться родством. Но я решила всё-таки написать кузену (программа даёт адреса новообретённых родственников). Кузен ответил: «Да, я писатель, правда, пожиже автора «Портного», – пишу книги по менеджменту. Но письма и звонки Тому Самому Роту получаю частенько». Рот да не тот! А я уже начала читать «По наследству» Того Cамого Рота. И такое почувствовала родство! Видимо, не всё известно людям в белых халатах. Видимо, цепочки букв, которые пишем мы, тоже обладают способностью свиваться в лесенки.