Проверочное слово - Вера Павлова

        Ты филолог, я логофил.

        Мне страшна твоя потебня.

        Можешь по составу чернил

        воскресить из мертвых меня?

        Для чего в тетради простой

        прописи выводит рука,

        если из любой запятой

        не выводится ДНК?

И если выводится, то воскресят ли эти прописи моего добродушного вологодского папу (ведь это за его спиной стоят мои финны и прибалты? ), мою мудрую еврейскую бабушку (балканцы и нигерийцы, вы ведь достались мне от неё? ), моего кроткого дедушку (сибиряка, с кем там было смешиваться священникам-миссионерам? )? Передадут ли по цепочке детям и внукам что-то, делающее человека человеком? Как бы то ни было, ради этого в конечном счёте истекают чернилами мои ручки. Потому что, как говорил ИБ, главное – величие замысла.

        Аполлон с топором – это папа. Мой папа красивый.

        И ложится костьми сухостой перед папиной силой.

        В два обхвата моих, а повален в крапиву, распилен,

        отвесен на плече и расколот красивым и сильным.

        Отче тридцатилетний, поджарый, пружинистый,

        летний! ..

        Что история? В тусклую бронзу отлитая сплетня.

        Дровосек белозубый беззлобно ругает генсека.

        Я похожа на папу, на бронзового дровосека

        заостренностью черт и неженскою плеч широтою.

        Я берусь за топор, выясняю, чего же я стою —

        разлетаются, пахнут арбузом хрустящие щепки…

        Будем жить, Анатольевна!

        Род наш незнатный, но цепкий.

        Наловил плотвы, окуньков,

        зачерпнул котелком для ухи

        воду из их реки.

        Нарвала прибрежных цветов,

        набрала в бутылку для них

        воду из их реки.

        Сидели возле костра.

        Нахваливали уху.

        Купались в ночной реке.

        Беседовали до утра,

        где трудней умирать —

        на родине? Вдалеке?

        Апостол муравьёв,

        пятнистый бог коровок,

        даждь им хороший клёв!

        Худ, возбуждён, неловок

        трёхлетний рыболов.

        Семидесятилетний

        горд парой окуньков

        рыбалки предпоследней.

        в ногу со временем

        пульс

        шестьдесят ударов в минуту

        у постояльца больницы

        спящего безмятежно

        в коме

        девятый день

        За время комы у папы выросла борода.

        Густая, чёрная, мягкая борода.

        Я никогда не видела папу с бородой.

        Папа никогда в жизни не носил бороды.

        Я сказала: тебе к лицу борода.

        Я сказала: так и ходи – с бородой.

        Я целовала осунувшееся лицо.

        В реанимацию посетителей не пускают,

        но мне повезло.

        В морге попросили привезти бритвенный прибор.

        Мама так и не узнала, как идёт

        тебе борода.

        Молодые люди с цветами

        поздним вечером: свиданье.

        Пожилые люди с цветами

        ранним утром: прощанье.

        Морг. Больничные морги,

        как правило, одноэтажны.

        Кучка людей с цветами

        делится на три группы:

        на тех, кого не знаю,

        и тех, кого не узнаю.

        Папа в гробу относится

        к первой и второй группам.

        Третья группа – мама.

        Храм у дороги.

        Лица и лики.

        Впалые щёки

        чтицы и книги.

        Слёзные слизни

        вниз по странице.

        Хватит ли жизни

        с жизнью проститься?

        Дядя – плавать, дедушка – стоять

        на коньках. А папа научил

        равновесие держать и жать

        на педали, не жалея сил.

        Я с тобой, не бойся! И держал

        руль одной, седло другой рукой,

        отпускал, не отставал, бежал

        рядом. Со святыми упокой.

Чер и Вяк

Я не только жена рыбака (увы, вдова). Я ещё и дочь рыбака (увы, сирота). И внучка (и дедушки тоже нет. Обоих дедушек – оба были заядлыми рыбаками).

        Дети – инопланетяне.

        Внуки – земляки.

        Дед и внучка, дружно тянем

        рыбку из реки.

        Щука. Крупная. У рыбки

        зубки – будь здоров!

        А у нас на две улыбки —

        дюжина зубов.

Рыбалка была главной радостью их жизни. «Одна, но пламенная страсть», – ехидничала бабушка. Мне как-то приснилось: папа выпустил книгу. Она называлась «Записки счастливого человека». В ней было несколько сот страниц. На каждой было крупно набрано (во сне я всю её прочитала, от корки до корки): «Ушёл на рыбалку. Целую, Толя».

Я любила ходить с ними. Моей обязанностью было копать червей.

        Лопата.

        Брег. Рыбак.

        Два брата:

        Чер и Вяк.

Я копала червей дедушке и папе. Стиву мы червей покупали. В Америке – на бензоколонках, 5 долларов коробка. В Европе – в рыбацких магазинах, 8 евро коробка. Но лучшие черви – самые живучие, самые аппетитные – покупались за рубли. Одной коробке особенно повезло: её обитатели проделали вояж в Швейцарию (некоторые остались там, на берегу Женевского озера), оттуда – в Италию (другим приглянулась горная речка в Домодоссола), далее – в Ниццу (там особенно плохо клевало). Но кое-кто вернулся в Москву. Мы выпустили их в саду за домом. Им было что рассказать землякам. (Детское стихотворение: «Потому что червяки Все на свете земляки». ) Что касается рыбака, то ему нечем было особенно похвастаться. Но, как говорил папа, «главное – процесс! ».