Проверочное слово - Вера Павлова

        Первый лёд.

        Правыи? конёк болтается,

        левыи? жмёт.

        Тут цвели в изобилии

        в оны дни

        лиловатые лилии.

        Где они?

        Снег, без спешки, вразвалочку…

        Неказист,

        сделал первую ласточку

        фигурист.

        Ба? луя друг друга, балу? я,

        поровну делили с тобою

        птичье молоко поцелуя,

        голубиное, голубое,

        в упоении желторотом,

        в сонном царстве тринадевятом.

        Кто стреляет за поворотом

        из зениток по голубятам?

        Мёрзну по Цельсию.

        Греюсь по Фаренгейту.

        Родина целится

        из-за угла. Уеду

        с лёгонькой лирою

        и – Россия, рассейся! —

        эвакуирую

        милых в ковчеге сердца.

        звёздное небо

        заслонить человеку

        не может толпа

        О свободе: свобода заключается

        в отсутствии необходимости врать,

        даже самым любимым.

        О равенстве: равенство существует

        только среди тех,

        кому нет равных.

        О братстве: у меня есть брат

        Сергей Анатольевич Десятов

        и очень много кузенов.

        Выстиран воздух, асфальт разутюжен

        и отпарены листья.

        Окна открыты. Садимся за ужин.

        «Вести»: кровопролитье.

        Льёт – послесловием ливня – с карниза.

        Капли украсили ветки.

        Любимый, выключи телевизор.

        Выдерни шнур из розетки.

        Выверну карманы: где ты, бывшего

        след? Монетка. Пригоршня трухи.

        Энциклопедически забывчива,

        помню только вас, мои стихи,

        только вы составите, разбавите

        ключевой водой (прощай, склероз! )

        порошок для улучшенья памяти —

        на щеках сухой остаток слёз.

        В здравом уме и твёрдой памяти

        сим подтверждаю, что без памяти

        люблю (кого? ) безумно я.

        Число (какое? ). Подпись (чья? ).

        Ухаживал в полноги.

        Ласкал спустя рукава.

        Дарил тычки, тумаки

        и матерные слова.

        Кривился: втяни живот.

        Довольно быстро кончал.

        Не провожал на аборт.

        Тем более, не встречал.

        девушек стада

        юбки на просвет

        эту ты бы да

        эту ты бы нет

        млечная спина

        персиковый шёлк

        бабника жена

        в бабах знаю толк

        кончал без единого стона

        крепко стиснув зубы

        ни словом себя не выдав

        как партизан под пыткой

        только смотрел сурово

        презрительно и устало

        так и осталось тайной

        любил ли меня любимый

        Память – редкое сито,

        расшатанный причал.

        Слово в слово забыто,

        как надсадно молчал

        ты, как в паузе вязкой

        застревало словцо,

        как посмертною маской

        застывало лицо.

        Можно ли быть умнее?

        Нашла себе дурака,

        сижу у него на шее,

        смотрю на него свысока,

        внимаю брезгливо, хмуро

        его бу-бу-бу, жу-жу-жу

        и думаю: вот я дура!

        И суженого душу.

        Бурные воды

        сомнений, страхов, потерь.

        Остров свободы —

        супружеская постель.

        Пой, голубица,

        вейся, отбеленный флаг!

        Есть, где укрыться

        от супружеских драк.

        Изжога страсти. Нежности грыжа.

        Влюблённости хромающий пульс.

        Любимый, я тебя ненавижу.

        Не вижу. Вижу. Не нагляжусь.

        Ненавидеть, гнать, держать,

        обивать пороги боли,

        виртуозно наступать

        на любимые мозоли,

        пока не научит смерть

        привередливую, злую

        на любимого смотреть

        с точки зренья поцелуя.

Канон косы

Мне было двенадцать, когда мама, которой надоело моё нытьё, отвела меня в парикмахерскую под гордой вывеской «Салон». Парикмахер взял ножницы побольше… Чик! И в его руке осталась моя коса. Длинная. Растрёпанная. С вплетённой коричневой лентой и неаккуратным бантом. Так, вместе с лентой, её и положили в пакет, а его в ящик письменного стола, где она полежала какое-то время, мёртвая, страшная, а потом исчезла. Куда? Наверное, туда же, куда исчезают молочные зубы, положенные на вечное хранение в спичечные коробки.

        Трёхголосная фуга: коса.

        Волос долог. Ars longа. А vita?

        О, как туго плету голоса!

        Расплету – будут мелко завиты.

        Расплету, распущу по плечам,

        простынёю спелёнута косо,

        парикмахерам палачам

        отдавая девичьи косы.

Причёска называлась сэссон и очень мне шла. Старшеклассник Костя Клёпов, до этого не обращавший на меня никакого внимания, сказал: «Ты стала другим человеком». Он был прав: я стала писателем. Писателем дневника. Потеря косы так потрясла меня, что я открыла большую бухгалтерскую «Книгу учёта» и вывела на первой странице: «9 марта. Сегодня я подстриглась. В классе все решили стричься под меня». И пошло! .. Четыре Книги Учёта, несколько клеёнчатых толстых тетрадей, еженедельники, один другого красивее, сначала из кожзаменителя, а потом из натуральной кожи. Две дюжины моих дневников. Так и оставшихся книгами учёта. Чего: отрезанных кос? Выпавших волос?