Но мы воскресли - Анна Дарвага

Миа проворачивала все эти операции блестяще, держа кого за волосы, кого за дряблые яйца – по заслугам – и при этом оставалась ярой феминисткой. Теперь ее нет. Остались только воспоминания и ее последний взгляд в мою сторону.

А я сижу в смраде мочи и ужаса, размышляя, как не хочется попасться на зуб сыскным овчаркам. Конечно, у нас был план отступления и денег мы накопили уже немало. Хватит не на одну безбедную жизнь, хотя больше половины заработка у нас обычно сжирала сама работа – плата посредникам, гонорары киллеров, аренда квартир, машин и прочего реквизита. С Мией мы решили уйти из бизнеса лет через десять и всю оставшуюся жизнь жить в свое удовольствие. Прибыль мы делили на три части – ей, мне и стабилизационный фонд. О личных кубышках друг друга мы ничего не знали: где они и в каком виде. В моем перевалочном пункте было заготовлено четыре паспорта, несколько банковских карточек и пара ключей от банковского сейфа в консервативной части Европы. Оставалось до этого схрана дойти, а он располагался в Таррагоне, что в полутора часах езды. Общак хранился в Барне, в квартире рядом с Площадью Испании. Туда пока что путь заказан, а вот Таррагона – единственный вариант, связанный с выживанием.

Что из активов мы имеем? Пугающую внешность буйного лешего. Пистолет, что само по себе ценно. Но, к сожалению, ни гроша. Оставалось выйти на большую дорогу. На которой было довольно сумрачно. До совершенной непроглядности оставалось примерно полчаса.

Я осторожно выглянула из пещеры и убедилась, что меня не поджидает рой полицейских. Лес оглушил меня какофонией звуков, взорвавшихся после тишины глубокого транса. В щелкающих ветках гудели невидимые мне насекомые, ветерок шуршал ветвями и подложка трещала под незримыми лапами. Первые шаги в этом мире заявляли о себе так громко, что, мне казалось, все сбежались посмотреть на такого слонопотама. Я замирала и оглядывалась. Вокруг по-прежнему стояла шумная тишина. Никаких людей.

Уже затемно я спустилась к той дорожке, где встретила бегуна, и решила идти в том же направлении, что и атлет. По моим ощущениям это был район Орты с замком и лабиринтом. Там камер, как мух. Четкого плана не было совершенно. Даже нечеткого и того не видать. Голова гудела, как море в раковине. Хотелось лечь и проснуться, наконец, в своей постели в Москве и осознать, что последние восемь лет были сном.

Очнуться от ощущения нереальности меня заставил силуэт монахини. Впереди, в одной со мной направлении, грузно ступая, вышагивала квадратная массивная бенедиктинка. Как если бы я просила: «Боже, дай мне знак! ». Тотчас сообразив, как можно использовать этот подарок судьбы, я сжалась, опустилась на полусогнутые и стала красться вперед.

Монашка бодро шаркала огромными ногами и при приближении ее фигура показалась мне еще мускулистее. Не собираясь наносить ей существенного вреда, я взяла пистолет за дуло и решила оглушить ее рукояткой, раздеть в благих целях и в таком виде прибыть в Таррагону – в буквальном смысле за ради Христа.

В тот момент, когда я начала финишный разгон и замахнулась для удара, монашка резко развернулась, выкинула огромную ручищу и зарядила отменный бэкфист по челюсти. Я отлетела на колючую обочину, охнула и осела в пыль, держась за левую щеку. Правую не подставила бы.

– Что, сука, решила меня ограбить? – хриплый бас будто принадлежал боцману каперского судна. Боевая монахиня подошла поближе и, упирая тяжелые ручищи в бока, угрожающе нависла надо мной. На лице, которое Бог впопыхах вырубил топором, отразилась смесь превосходства и негодования. «Кажется, мне не везет и на баб тоже», – подумала я, пытаясь подогнуть под себя ноги и встать. Надо было бы это делать быстрее, потому что монахиня заметила мое движение и с подскока пнула мое бедро своим железным рубанком ноги, так что у меня из глаз вырвался рой искр.

– Обобрать Пакиту Банану? Да я таких как ты пачками рубила на четвертины и в бочках из-под селедки сплавляла в Китай на снадобья, да простит меня Господь! – монахиня воззрилась на небо и покаянно перекрестилась. Процедура не сделала ее смиреннее. Напротив, она решительно потянулась к моим волосам и тут я поняла, что придется стрелять, ибо честный бой я принять не в состоянии. Шкуру, точнее сутану, портить было нельзя, поэтому я приставила дуло практически к плюсне и нажала на курок.

Выстрела слышно почти не было (все-таки глушитель – полезный аксессуар), но остервенелый рев Пакиты атомным взрывом пронесся по окрестности, смахнув со своих мест бесчисленные стаи летучих мышей. Я как могла поднялась, по-прежнему придерживая разбитую челюсть. Монахиня сгорбилась и держалась за окровавленные лохмотья ступни, рыча нечленораздельные проклятия. Ее подбородок оказался как раз на уровне колена и мне грех было этим не воспользоваться. После удара бой-баба распласталась на дороге и, беспорядочно перебирая руками от расквашенного носа к ноге, перешла на жалобный скулеж. Держа ее на мушке, я содрала с нее платок и, с азартом пнув тугой бок, потребовала скидывать рясу. Моя просьба не была услышана, так что пришлось надавить дулом на висок. Пакита прогундосила что-то согласительное и расстегнула ворот.

Большеразмерное черное облачение, смердевшее крутым потом, табаком и спиртом, сидело на мне, как абайя. Я немного покрутилась в нем, чтобы обвыкнуться с габаритами и запахом, а Пакита сидела на земле и держалась за разбитый нос.

– Я найду тебя, сука, и порву на опресноки, – прогундосила она с ненавистью и бурлящим оскорблением.

– Паки, Христос завещал отдать и рубашку тому, кто захочет твой плащ. А ты пожалела эту вонючую рясу, – я отвернулась и поспешила удалиться, махнув на прощание рукой с зажатым в ней «грандом». – Не переживай, ты все равно попадешь в рай, потому что я помолюсь за тебя!

***

Миа легко ловила машины. Стоило ей только перекинуть через руку свои золотые длинные волосы, как движение прекращалось по всем полосам. Впервые мне было так же удобно. Оказывается, все хотят подвезти монахиню до Таррагоны. Особенно если та рассказывает, что была ограблена какими-то безбожниками и демонстрирует распухшую от удара челюсть. Даже если Пакита дошла до полиции, я надеялась, что у меня есть пара часов, пока обыватели разберутся, кто кого ограбил.

За рулем оказался честный работящий малый с маленькой карточкой Девы Монсерратской на торпеде. Он с охотой рассказал мне про свою хорошую хозяйку, про двух сыновей, которым уже под двадцать пять и пора бы обзаводиться семьями, но куда тут с такой экономикой? ! Работают кто кем, а денег только на еду остается. Зарабатывать сейчас перевозкой фруктов, как он это делал всегда, стало просто невыгодно из-за бешеных цен на бензин и конкуренции, но он не жалуется – здоровье есть, слава Богу, и работы он не боится, проживем как-нибудь.