Тайна Лисьей норы - Елена Хороших

Она не помнила, как задремала. Только сон вдруг лопнул, как огромный мыльный пузырь, оставив после себя на поверхности сознания три слова: «Мама… спаси… меня…».

Кара вздрогнула, открыла глаза. «Клим? .. ». Она резко поднялась, обхватила себя руками, чтобы унять дрожь, и вдруг всем нутром почувствовала, что сыну грозит смертельная опасность.

Волна страха накатила, обожгла, почти сбила с ног. «Клим, где ты… Я примчусь, прилечу, приползу, во что бы то ни стало. Но где тебя искать? .. »

В замкнутом пространстве находиться было невыносимо. Она накинула куртку, свистнула Яру и выбежала из дома.

Глава 4

«Ааа! »…

Истошный крик взметнулся и глухо шмякнулся на сухие потрескавшиеся губы. Горло противно саднило. Глаза таращились, но ничегошеньки не видели. Вокруг стояла мрачная и вязкая чернота.

Спина пылала болью. Копчик ныл. Икры ног болезненно отзывались на подкрадывающуюся судорогу. Плечи упирались в жёсткость. Тело жалобно скулило. Мелко потряхивал озноб противного зуда. Активизировались насекомые: настырно хозяйничая по всему телу, готовились начать трапезу.

Обесточенные дефицитом кислорода нейроны совершали вялые кульбиты. Воспалённый мозг транслировал картины, не подходящие моменту. Голова отказывалась думать. Мысли, как после тяжёлой болезни, искали способ самоликвидироваться.

В пересохшем рту распух язык. Вместо слюны – комок вязкой плотной слизи. Ещё минута, и начнётся кашель, затем удушье и смерть. Зубы прокусывают нижнюю губу и язык цедит тёплую солёную кровь. Слюна с восторгом подхватывает капельки кровавой юшки и по гортани соскальзывает первый глоток живительной влаги. Приступ откладывается.

Робкая попытка разъединить затёкшие руки терпит фиаско. Зубы впиваются в слизистую щёк. Резкая боль кнутом стегает рецепторы, вынуждает их очнуться. Голова кажется огромной и неповоротливой, тянется вперед, давая возможность зубам сорвать сковывающую движения тряпку. Восторженная россыпь покалываний сигнализирует: кровоток пришел в норму.

Грудь яростно вздымается. Лёгкие цедят кислород. Мозг матерно рычит. Ощерившаяся паника уползает в дальний угол сознания. Дыхание выравнивается, становится поверхностным.

Ожившие руки заменяют глаза. Пальцы осторожно ощупывают пространство вокруг, готовясь доложить о рекогносцировке. Скользят по гладкой натянутой ткани, похожей на шёлк, нащупывают отверстие, ныряют в него, треща разрывом, закапываются в стружку. Сердце отчаянно заходится. От догадки веет ужасом. Мочевой пузырь сдаётся первым. Штаны набухают горячим, но стыда нет.

Коротко вспыхивает тоскливое «бля», подводя итог пониманию. Сознание проваливается в спасительное равнодушное забытьё под гулкие удары уставшего сердца. Тишина…

…Ярко-зелёная сочная трава прорастает сквозь тело. Острые пики пронизывают плоть, пришивая её к земле. Плевел бугрится под кожей колосками, вызывая острую боль.

Клим пришёл в себя от собственного стона. Вернувшись в сознание, он с облегчением понял, что травяной кошмар это только сон. Нет, спать нельзя. Есть высокая вероятность, что вообще не проснёшься. Надо думать. Соображать. Размышлять. Шевелить мозгами, черт побери!

Какие только мысли не посещают человека перед уходом в вечность. Если, конечно, на то есть время и возможность. У Клима Деловар случайно появилось и то, и другое. Нельзя сказать, что ситуация, в которую он попал, принесла море положительных эмоций, но грех ей не воспользоваться.

Замкнутость пространства и скованность движений рождали странные ассоциации. Климу вспомнилось исследование австралийских учёных. В течение полутора лет каждые полчаса они фотографировали останки человека. Смонтировав таймлапс и изучив все стадии разложения трупа, учёные мужи выяснили, что тело человека после смерти движется ещё двенадцать месяцев! Запускался механизм движения естественными отправлениями: газами, процессами разложения, мумифицированием, пересыханием связок. Но перед тем, как полностью замереть, тело раскидывало руки в разные стороны, будто хотело обнять весь мир, а, может быть, ангела или бога…

Климу подумалось, что многовековая похоронная традиция лишает людей возможности раскрыть объятия тому миру, с которым он прощается или куда направляется.

И так захотелось вырваться из этого деревянного капкана, до слез, до спазмов захотелось жить. Быть покорным и благодарным судьбе за всё, что было, есть и будет. Слёзы по вискам стекали в уши, нос хлюпал. Жалость к себе становилась невыносимой. «За что, Боже? За что такие пытки? Разве я заслужил быть заживо погребённым? Разве может человек перед своим уходом спокойно лежать и ждать, когда наступит конец? Это же противоестественно! »

Как получилось, что единственным местом, где Клим задумался о своей жизни, стала могила? Воспоминания завладели им, отодвигая мысли о мучительном и страшном конце.

С чего всё началось? Почему в семье, в которой все любили друг друга, возникли распри? Почему мама не хотела принимать образ жизни сына, а Клим не мог мириться с мнением матери? Она всегда находила такие слова, что бешенство не заставляло себя ждать. Он вспыхивал и сгорал в противостоянии к самому близкому и любимому человеку, которому был небезразличен. Клим спорил, дерзил, доказывал свое, больно хлестал словами.

В тот последний их скандальный вечер он умолял мать помочь ему и выручить одного «хорошего человека». Она, всегда такая добрая, понимающая вдруг превратилась в кусок мрамора – холодный, бесчувственный, безучастный.

Да, Клим понимал, что совершил глупость. И не одну. Сначала зачем-то вступил в эту странную партию. Мама, со свойственным ей чувством юмора, называла её «артель «Напрасный труд». Он же видел, что за типы там промышляют. Знал, чем на самом деле занимается это политформирование, как морочит людям голову, как реально относится к простым людям, – по-барски, насмешливо, обзывая их стадом и быдлом. Он всё это видел, но как завороженный ходил в офис, слушал, вникал, выполнял мелкие поручения и отчаянно мечтал прорваться поближе к руководству партии, стать правой рукой её председателя. Кто знает, а вдруг повезёт и он где-нибудь зацепится, чтобы жить припеваючи.

Во главе партии стоял Борис Борисович Бдюнько. Ближний круг между собой называл его «Борбор», дальний – «Ворвор», намекая на страсть Бдюнько к чужому. Партийный лидер был моложав, амбициозен, сменил не один политический курс. Он прекрасно умел прогибаться, ухаживать, быть услужливым и необходимым для своих шефов. Ему доверяли, вводили в дом, сватали молоденьких родственниц, сажали за стол, делились секретами. Его считали другом семьи.

Но не родился ещё тот, кого бы Бдюнько не предал. У него была феноменальная способность чуять крах того или иного начальника. Как только Борис Борисович убеждался в том, что фиаско неминуемо, тут же первым возглавлял против жертвы Крестовый поход. Яростные разоблачения на телевидении и радио, «простыни» компромата в газетах, обсасывание в цифровой мути социальных сетей всевозможных инфовбросов о существующих и несуществующих грехах доводили бывшего босса и товарища до гарантированного инфаркта.

Никто не мог понять, за что Бдюнько так жестоко расправлялся с теми, кто к нему хорошо относился. Знал об этом только сам Борис Борисович. Он ненавидел руководителей за ущербность своей души и мстил, делая это виртуозно и с большой финансовой пользой для себя. Крушение политического лайнера как правило совпадало с очередными политическими выборами. Стараниями Бдюнько в штабе выборной кампании обдумывали не организацию праймериза, стратегию и тактику, а с ума сходили, как смыть с себя позор и восстановить реноме после гнусных обвинений.

За плечами Бдюнько было шесть уничтоженных им партий. На сколоченный капитал от заинтересованных лиц Борис Борисович создал своё политформирование, так называемую народную партию «Отзовись! ». Ему невтерпёж было удовлетворить болезненные амбиции, насладиться властью над согбенными фигурками подчинённых, приглушёнными в его присутствии голосами, кокетством молоденьких, на всё готовых секретарш. Единовластие в партии было абсолютное. Никаких возражений Бдюнько не терпел. Всё было так, как он хотел, как он сказал!