Молчание доктора Жава - Саша Ханин

– Нет, это не птица, – говорит из лодки Вольдемар.

Он отталкивается веслом от мостков и выгребает на стремнину.

– Скоро сюда придет один канадец, – говорит он Жулю. – Этот канадец давно уже меня ищет. Так вы, дружище, ему скажите, что я ушел на Белый Берег.

– Я канадский гарпунер Нед Лэнд, – говорит этот неприятный человек, подойдя к Жулю.

Жюль с тревогой глядит на гарпун в его руке. С гарпуна на дощатый настил капает розовая кровь.

– А как ваше имя, сударь?

– Жюль, – говорит старина Жюль и смотрит в лицо гарпунера.

Он видит холодную ярость в бледно-голубых глазах Неда Лэнда. Он видит старый раздвоенный шрам на правой щеке. Неухоженную эспаньолку. Кожаные напульсники на руках. Старый вязаный свитер и кожаные штаны с широким поясом.

– Добро пожаловать в мое скромное обиталище…

– Я тороплюсь, – перебивает его Нед Лэнд.

Старина Жюль не может не смотреть на гарпун. С гарпуна на мостки падает тяжелая розовая капля.

– Я слышал, на реке вроде кричал кто-то, – осторожно говорит Жюль.

– Было дело, – легко соглашается Нед Лэнд. – Иду я, значит, мимо силикатного завода, а там, на причале молодую девушку бьют кнутом…

– Что, негритянку? – живо интересуется трактирщик.

– Почему негритянку? – опешил гарпунер. – Обычную девушку… Ну, и вот, сами рассудите, сударь, не мог же я спокойно пройти мимо. Пришлось вмешаться.

Оба молча глядят на гарпун.

– Эхэ-хэ, – вздыхает трактирщик и лезет в карман за трубкой и неторопливо ее раскуривает.

– Где эта сволочь? – неожиданно спрашивает Нед Лэнд.

– Прошу прощения? – переспрашивает старина Жюль, но заглянув еще раз в светлые от бешенства и тоски глаза гарпунера, давится табачным дымом и, прокашлявшись, отвечает, – Ушел вниз по реке. На Белый Берег. Еще и часа не прошло.

Упершись о гарпун, Нед Лэнд стоит и глядит в белесую речную даль. Наглядевшись вдоволь, он оборачивается и идет назад по мосткам. Уже спустившись по лесенке, гарпунер вспоминает про Жюля.

– Спасибо, старина, – говорит он трактирщику и, нагнувшись, осторожно кладет гарпун на дно лодки.

– Скажите, любезный, а зачем вы преследуете этого достойного молодого человека? – спрашивает старина Жюль.

– Я спущусь по реке до Белого Берега, найду там этого сукиного сына с пишущей машинкой и убью, – спокойно и просто говорит Нед Лэнд, глядя на трактирщика снизу вверх, из качающейся лодки.

– Но, послушайте, любезный, – бормочет трактирщик.

Нед Лэнд держит паузу. Под мостками тихо плещется речка…

Памфлет

Он встает с дивана, как спал – в пальто и ботинках и идет к Старику. На улице ночь, темно, в саду светится снег, над голыми кронами яблонь горит красноватое зарево близкой Москвы. Он толкает калитку, идет по Поселковой до перекрестка, сворачивает на улицу Златоустов, заходит во двор. Двухэтажный кирпичный дом буквой «Г», над дверью крайнего подъезда, под козырьком горит тусклая лампочка. Ее ржавый свет забрызгивает дворик, блестит на застывших лужах, на снежных наносах в палисаднике, на обледеневшей лавке у подъезда. Он идет через двор по лужам, с хрустом давя тонкую корочку, входит в подъезд, поднимается по темной лестнице на второй этаж и пинает ногой незапертую дверь в квартиру Старика. Заходит.

– Я себе псевдоним придумал, – говорит он. – Шурик Ха. Нормально?

– Зашибись, – отвечает Старик.

Он стоит в углу просторной загроможденной тенями комнаты возле стола, спиной к Шурику. На столе на забрызганных кровью тряпках лежит кошка. Ловко орудуя финкой, с набранной из разноцветных стекляшек рукояткой Старик жутким образом мучает несчастное животное. Кошка орет дурниной.

– Я тут памфлетик написал, – говорит Шурик Ха, потрясая в воздухе папкой с отпечатанными на машинке листами. – Вот, всю ночь печатал. «Там, вдали за рекой» называется.

Судя по толщине в папке страниц около трехсот.

– Положи пока в печку, – говорит, не оборачиваясь, Старик и вытягивает из кошкиного нутра какую-то дрожащую жилку.

Ровно два мгновения Шурик Ха стоит на пороге в нерешительности, после быстро проходит к печке, садится на корточки, открывает дверцу «буржуйки» и кладет папку с памфлетом в огонь.

– Да пошебурши кочергой, – советует Старик.

Шурик Ха молча берет кочергу и шебуршит. Из печки вылетает черный лоскут с тлеющей каймой по краям и кружится, словно мотылек возле Шурика.

– Я тебе щас покусаюсь! – орет Старик на кошку и, взявши со стола бюстик Чайковского, шмякает пару раз по кошачьей башке. – А ну, мля, лежать! Вот так…

И что-то делает неприглядное такое ножичком. Струйка крови бьет в оконное стекло. Уличный фонарь подсвечивает подтеки крови на стекле, и Шурик Ха замечает, что сейчас эта кровь похожа темный фруктовый сок.

– Видал я, как ты пишешь, – ворчит старик. – Встал ночью в сортир, гляжу – фейерверк над Поселковой, а потом, зеленая комета низом прошла. Дешевка. Без спецэффектов ты, мля, не можешь!

Старик с отвращением бросает финку на стол.

– Ну, ты посмотри, – говорит он, обернувшись к Шурику, – сдохла!

У Старика подлое и злое лицо. Широкое, бледное и обрюзгшее. Глядя на такое лицо, невольно думаешь о постыдных пороках, застарелом алкоголизме и нескольких отсидках. Старик плешив, его редкие волосы, рыжеватые и седые вперемешку гладко зачесаны со лба наверх. Глазки у Старика бесцветные и мутные, их почти не видно, так глубоко они ушли в глазницы. На нем черные лоснящиеся брюки (ширинка не застегнута) и вылинявшая рубашка с короткими рукавами. Рубашка и лицо Старика забрызганы кровью несчастного животного.

– Ну, и где у нее спрашивается семь жизней? – ворчит Старик, потрясая выпотрошенной кошкой. – Одно вранье кругом…

С тушкой в руках Старик идет к печке. Следом за Стариком по полу волочатся кошачьи кишки. Из распоротого живота вываливается всякая дополнительная требуха.

– Не лезь под ноги, – говорит Старик и, отпихнув Шурика Ха в сторону, склоняется над «буржуйкой». Открывает дверцу. Ворошит кочергой жирный бумажный пепел, лезет рукою в огонь и вынимает из пламени две отпечатанных на машинке странички.