Весна умирает осенью - Вера Арье

– Клод, бесподобно! Брависсимо!

Номер девять обернулся, и Оливия вздрогнула от неожиданности. «Клод» оказалась молодой привлекательной женщиной – той самой, что мчалась на рассвете по пляжу на вороном коне в сопровождении Портмана.

Утром следующего дня, который выдался облачным и бесцветным, Оливия вновь стояла у калитки знакомого дома. С пляжа доносились запах слежавшихся водорослей и какая-то минорная инструментальная музыка. Оливия нажала на звонок, и после непродолжительной паузы калитка с механическим скрежетом распахнулась. Влажный гравий поскрипывал под ногами, и звук этот, протяжный и тоскливый, порождал тревожные чувства.

Однако Зоя встретила ее улыбкой.

– Проходите, я вас заждалась – у меня на сегодня множество планов! Днем я обедаю с нашими театралами, а в шесть в мэрии открывается выставка работ российских художников. Марк курирует этот проект и попросил меня присутствовать на церемонии…

На актрисе было платье цвета пепла, которое удачно оттеняли старинные серьги: судя по всему, те самые аметисты, что принадлежали раньше ее матери.

Поймав взгляд гостьи, Зоя заметила:

– Да-да, это те украшения, которые отец купил на свой первый гонорар. Мама ими очень дорожила. Она рассказывала, что еще девчонкой в Москве бывала у одной гадалки. О ней тогда судачил весь город – вдова отставного генерала, она принимала у себя дам и предсказывала им судьбу. Безобидная забава обернулась для провидицы высылкой из города – предсказания стали так часто сбываться, что ее обвинили в преступном шарлатанстве. Маме она успела нагадать знаменитого мужа, жизнь на чужбине и ранний конец, который может отсрочить лишь «камень лилового цвета». Мама была суеверна и оттого, наверное, не расставалась с отцовским подарком: аметистовыми серьгами и браслетом. Ну а потом, – вздохнула Зоя, – эти «счастливые камни» достались мне… Впрочем, что это я вам голову семейными преданиями морочу. Давайте-ка лучше выберем фото – у меня ведь целый архив!

Неожиданно из кухни раздался звук бьющегося стекла. Дымчатый кот, которого Оливия заметила накануне в саду, вспрыгнул на подоконник и опрокинул кувшин с астрами. Букеты в доме Вишневской были повсюду – на декоративных подставках, на обеденном столе, в парных китайских вазах у камина.

А в прихожей, где отсутствовал дневной свет, на пристенной консоли красовались керамические лотосы. Рядом с ними лежал старомодный «журнал посещений» – он служил актрисе чем-то вроде ежедневника.

Наступив на один из осколков, которыми был усыпан кухонный пол, Зоя принялась отчитывать проходимца-кота за неповоротливость.

– Вы не подниметесь пока наверх, – попросила она Оливию, подбирая рассыпавшиеся по полу астры, – там на столе в кабинете стоит большая коробка. Принесите ее сюда…

Устланная ковром лестница привела Оливию сначала в полукруглый зал на втором этаже, где у окна застыли в созерцательной позе торшер и кресло, а затем и в кабинет.

Это место ей очень понравилось. В сентябрьской тишине окна, полуприкрытого темной гардиной, дрожали ветви яблонь. Дождь сочинял мотив, постукивая по ржавой велосипедной раме, прислоненной к одному из стволов, словно отсчитывая минуты отпущенного свыше времени.

Посередине комнаты, оклеенной полосатыми обоями, стоял письменный стол с суконной столешницей и кожаным бюваром. На нем лежали дамские очки, а слева – рядом с уютной библиотечной лампой – возвышался короб с металлическими уголками. Оливия уже протянула было к нему руки, но вдруг заметила черно-белое фото, расположившееся на противоположном краю стола: худенькая девочка в гимнастическом трико смотрит с обожанием на зрелого мужчину, который держит ее на руках. Внизу уже знакомым почерком художника подписано: «Моя Весна! Май 1952».

Оливия задумалась: Ольга Вишневская скончалась от двусторонней пневмонии зимой того же года. Ее смерть, судя по всему, еще больше сплотила отца и дочь – они служили друг другу опорой, веря, что до конца будут неразлучны.

Где-то за спиной скрипнул паркет.

– Ах вот что вас задержало. – Зоя подошла к столу и протянула руку к снимку. Из-под манжета короткой вспышкой сверкнули лиловые камни. – Это один из любимых кадров папы. Я тогда победила в гимнастическом состязании, и обо мне написали все парижские газеты!

Актриса провела пальцами по фотографии с такой нежностью, с какой касаются лица любимого человека, боясь нарушить его безмятежный утренний сон.

– Его распирало от гордости, – продолжила она, – после маминого ухода я стала средоточием всех его смыслов. Впрочем, так было всегда… Знаете, в отцовской любви кроется подвох. Когда ее мало, мы никак не можем поверить в себя, в свою женскую силу, а когда слишком много, начинаем ожидать от других того, что они не в состоянии нам дать. Думаю, ни один из моих браков не состоялся потому, что в каждом муже я пыталась разглядеть отца. Нет, я не искала опеки, не пыталась переложить на другого ответственность, не вела себя как избалованный ребенок. Я просто ждала того же приятия, которое в детстве мне ничем не приходилось заслуживать. Моим успехам отец всегда радовался, но в душе я знала, что и в случае провала он будет на моей стороне – не станет читать нотаций, давать запоздалых советов, разбирать ошибки, а просто утешит и поймет… Это так важно в жизни, правда?

Оливия замешкалась – что тут ответишь? Зоя выходила замуж несколько раз, и все ее мужья были немолодыми состоятельными людьми. Счастья и «приятия» ей это не принесло. Наверное, поэтому теперь она окружала себя юнцами, которые, впрочем, тоже постоянно ее разочаровывали.

Следующие два часа пролетели быстро – устроившись в гостиной, они перебирали фотоархив. С каждым его снимком был связан какой-нибудь эпизод из жизни Вишневских.

Оливия слушала Зою, думая о том, как изменилось ее представление об актрисе за прошедшие сутки. Вместо стареющей дивы, помешанной на украшениях, какой изображали Зою журналы, перед ней сидела привлекательная, просвещенная женщина, которую после смерти отца любовь упрямо обходила стороной.

Пообедать они решили в маленьком бистро на окраине, где подавали всего три блюда: морские гребешки в сливочном соусе, два вида устриц и рыбный суп с гренками. Родион ждал ее за столиком у окна. Сидя спиной к залу, он задумчиво созерцал, как надвигается на город каравелла грозовых облаков.

Оливия беззвучно подошла к нему сзади и обняла за плечи.

– Почти не видимся в последние дни, соскучилась…

Он прижался щетинистой щекой к ее руке и ничего не ответил.