Границы безумия - Виктория Селман

Вот только истерик нам не хватало.

– Выбирайтесь из поезда, – велел мне подоспевший спасатель. Он проверил, не забиты ли у девочки дыхательные пути, и кивком указал на мою ссадину. – Надо обработать и ваши раны тоже.

– Я обещала ее не бросать. Чем помочь?

Он пожал плечами и шепнул:

– Успокойте ее, что ли. Поговорите с ней.

Светская болтовня отнюдь не мой конек; никогда я не умела общаться с девочками-подростками, даже когда сама была им ровесницей.

– Ты какую музыку любишь? – спросила я.

Наверное, самая безопасная тема.

– Классику в основном… – Та скривилась от боли. – Обожаю фортепиано. В феврале у меня прослушивание в Джульярдской школе [1 - Джульярдская школа – одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки. – Здесь и далее прим. пер. ].

– Ты, наверное, очень талантливая…

Я отвернулась, чтобы по моему лицу девочка не поняла лишнего. Сама она еще ни о чем не догадывалась.

– Что дальше? – обратилась я к спасателю, когда девочку уложили на носилки.

У меня тряслись руки. Силы иссякли. Впрочем, боль в ноге стихла, и я могла на нее опираться, а значит, сумею принести пользу.

– Надо расчистить пути, чтобы вытащить раненых.

– Ясно.

Я принялась закатывать рукава.

Лишь позднее, выбравшись наружу и стоя возле искореженного поезда, над которым поднимался двадцатиметровый столб дыма, я осознала масштабы трагедии.

Как же так вышло? Как обычная поездка вдруг обернулась апокалиптическим кошмаром? Как банальное нежелание выходить из дома в один миг сменилось страхом, что я вот-вот превращусь в консервированный паштет?

По работе мне не раз доводилось видеть мешки для трупов. Сегодня было совсем по-другому. Здорово же меня встряхнуло… Когда вагон заволокло дымом, туман, в котором я пребывала последние несколько недель, развеялся. Помогая людям в поезде, я вспомнила о том, что у меня получалось лучше всего. Когда вспыхивает пожар, я не убегаю прочь. Я бросаюсь в самое пекло.

Оглядевшись, я поняла, что не одна такая. Пассажиры, прежде отпихивающие друг друга локтями, чтобы успеть на поезд, теперь спешили на выручку совершенно незнакомым людям.

В час пик сложно оставаться порядочным человеком, однако трагедия помогает раскрыться лучшим нашим качествам.

Позднее об этом будут много писать в газетах. Рассказывать о героях, отважно помогавших в беде. О мужчине, например, который, не замечая собственных тяжелых ран, вытащил из-под обломков девушку. Или о том, кто выскочил из своего вагона лишь затем, чтобы забраться в соседний и помочь людям, оказавшимся в огненной ловушке.

В тот же момент я наблюдала проявление простого человеческого участия, о котором редко пишут в новостях. Вон мальчик в толстовке протягивает пожилой даме с рассеченным подбородком свою бутылку воды. Или женщина буквально тащит на себе по рельсам хромого мужчину.

Подобные картины заставляли думать, будто мир вокруг нас не так уж и плох, как кажется.

И все это время голову мне настойчиво сверлил вопрос: кто она такая, та католичка, и о чем она хотела мне сказать?

Глава 5

Я обхватила себя руками, спрятав ладони под мышками и поглубже запахнувшись в пиджак. От пота стыла спина. В воздухе веяло холодом. Пошел мелкий дождь.

Вдалеке слышался вой сирен, повсюду пиликали мобильные телефоны. О крушении уже стало известно. Жители города ринулись звонить друзьям и родственникам.

Сумку я потеряла в поезде, но телефон лежал в кармане. Я невольно набрала номер Дункана. В трубке прозвучал гудок.

– Набранный вами номер не обслуживается.

Руки затряслись. Телефон чуть не выскользнул из пальцев.

– Эй, девочка моя, ты как? – Ко мне подскочила пожилая чернокожая женщина с копной седых волос и рваной ссадиной под глазом.

Еще одна выжившая.

Отобрав телефон, она прижала меня к своей груди. От такого искреннего, человеческого участия перехватило горло.

Это глупо. Так же глупо, как и то, что я каждое утро в постели до сих пор тянусь к мужу, хотя он мертв дольше, чем мы прожили в браке. Всякий раз, когда пальцы натыкаются на холодные простыни, я вздрагиваю. Прошло столько времени, а я все еще жду, что он будет там, рядом со мной, – как ждала сейчас, что он ответит на звонок.

Его смерть превратила мою жизнь в выжженную пустыню; все, что мне осталось, – пыль и камни. Говорят, «лучше любить и потерять, чем никогда не знать любви». Полный бред. Каждую секунду я чувствовала в груди сосущую, глухую тоску.

Как забыть тебя, Дункан? Я предпочла бы вовсе тебя не знать, лишь бы не жить больше одной в этой бездне.

– Все хорошо. Я рядом, – сказала женщина, прижимая меня щекой к груди.

Она была очень теплой, заставляя вспомнить о прошлой жизни.

– Там, в школе, размещают пострадавших. Нас тоже ждут. Давай, милая, пойдем.

– Все хорошо. Я нормально.

Женщина развернула меня, взяла за руки и внимательно заглянула в лицо. Она была низкого роста и все равно возвышалась надо мной чуть ли не на целую голову. А еще смотрела очень строго, совсем как мой сержант, отвечавший за строевую подготовку, особенно когда заговорила:

– А по-моему, выглядишь ты неважно. У тебя очень глубокий порез на лице. Наверное, придется накладывать швы.

Столько шума из-за капельки крови! В пустыне мы на такие мелочи даже не обращали внимания. В крайнем случае, заливали суперклеем – он скрепляет края ран не хуже ниток. В вещмешке всегда лежал тюбик-другой. В полевых условиях надо довольствоваться тем, что есть.

Как-то раз один парень из нашего отряда получил пулю в бедро. Почему-то ни аптечки, ни перевязочного материала у него при себе не оказалось. Зато нашлась пара чистых носков. Я распаковала их, скрутила в тампон и запихнула в рану, а потом оторвала от формы рукав и закрепила повязку. Я не медик, но получилось не хуже.

Наверное, стоит рассказать об этом женщине, однако сил на разговоры уже не осталось, да и смысла, если честно, я не видела.

– Идите, – сказала я. – Я догоню. Только сперва позвоню.