Аполлон и Стикс - Ирина Алеева

– Ну так что, будешь ко мне приходить? Необязательно в два. Подберем такое время, которое нам обоим удобно.

– А маме вы будете про меня рассказывать? – спросила Вася.

– Нет. Без твоего ведома я не буду о тебе рассказывать ничего и никому. Если я захочу что-то о тебе рассказать маме, я обязательно спрошу у тебя разрешения, и ты можешь мне запретить. Если ты захочешь, чтобы я что-то о тебе рассказал маме, ты можешь меня попросить, мы обсудим, и я это сделаю.

– Ну, вы пока ничего не рассказывайте ей, ладно? – попросила Вася и уточнила: – То есть про папу. Можете рассказать, что я согласна к вам ходить.

– Отлично, – сказал Алекс. – Какое время тебе подойдет?

Они выбрали четыре часа дня в пятницу и с тех пор уже полгода виделись каждую неделю. На первой же родительской встрече, которая состоялась в октябре, Алекс спросил Ингу о Васином отце. Он не сказал ни слова о Васином намерении его найти. Он объяснил Инге, что обстоятельства рождения человека и особенности отношений между его родителями чрезвычайно влияют на всю его жизнь и что их влияние тем сильнее, чем меньше человек о них знает.

– Разве неправда, что меньше знаешь – лучше спишь? – удивилась Инга. – Я как раз стремлюсь уберечь ее от всего этого.

– Неправда, – серьезно ответил Алекс. – Сон ухудшается обратно пропорционально количеству знания. Когда о том, что вокруг тебя происходит, знаешь мало, то спишь весьма плохо.

– Почему так? – спросила Инга с искренним интересом.

– Потому что в психике каждого человека есть бессознательная часть. И вот эта бессознательная часть знает все. То есть буквально все. Бессознательное помнит, как мы родились, кто был вокруг нас в родильном зале, как нас приняла мама, когда нас ей подали, что она почувствовала в тот момент.

На этих словах Инга, до этого внимательно смотревшая ему в лицо, опустила глаза.

– Но если она все так хорошо сама знает, то зачем мне рассказывать? – спросила она.

– Она не знает, что она это знает, – объяснил Алекс. – На уровне сознания она действительно не знает ничего. Ее надо приводить в контакт с тем знанием, которое в ней спрятано. Если этот контакт не установить, начинается невроз, начинаются психологические проблемы, трудности с адекватным выражением эмоций.

– Вы хотите сказать, что она третий год носит одни и те же джинсы потому, что я не рассказываю ей об отце?

– Да.

Инга помолчала.

– От правды ей лучше не станет. Правда неприятная. Если она узнает правду, еще неизвестно, что она начнет носить, – грустно сказала она.

– Вы боитесь, что она ее не выдержит? – спросил Алекс.

– Да, – коротко ответила Инга.

– Похоже, вы и сами ее не слишком выдерживаете, – сказал Алекс.

– Я стараюсь, – заверила она его.

– Стараетесь забыть. Но говорить-то об этом для вас невыносимо.

– Да, невыносимо, – вздохнула Инга, а потом снова адресовала ему свой умоляющий взгляд. – Могу вам рассказать, если хотите.

– Хочу, – сказал Алекс.

– Но только при условии, что вы Васе не будете рассказывать, – заявила Инга тоном капризничающего пятилетнего ребенка.

– Не буду, – пообещал Алекс.

Тогда Инга рассказала ему о Васином отце.

– Вы правда Васе не скажете? – вытирая слезы бумажной салфеткой, спросила она в конце рассказа.

– Не скажу, – заверил он. – Вы ей сами расскажете, когда наберетесь сил.

– Сама? – испугалась Инга. – Сама я не буду.

– Ну, необязательно это делать прямо сегодня, – успокоил ее Алекс. – Возьмите время на подготовку. Расскажете, когда будете готовы.

– Но ей будет плохо! – воскликнула Инга. – Ее совершенно некому поддержать!

– Как это некому? – удивился Алекс. – Вы и поддержите. Вы же ее очень любите.

На салфетки вылилась новая порция слез.

– Я себя-то не люблю, – сказала Инга. – Куда мне еще кого-то любить?

Инга рассказала Васе об отце спустя два месяца и еще три родительские встречи после этого разговора. Услышав мамин рассказ, Вася пришла к нему переполненная новыми чувствами.

– Представляете, – экспрессивно сообщила она, падая в кресло, – мой отец – идиот.

– У идиотов интеллектуальный коэффициент ниже двадцати, – предупредил Алекс. – Это самая глубокая степень олигофрении.

– Нет, у моего высокий интеллектуальный коэффициент, – возразила Вася. – Он географ, геофак МГУ закончил. Я, кстати, в МГУ не пойду.

– Здрасьте-приехали, – произнес Алекс. – МГУ-то причем?

– Ну как? – удивилась Вася. – Там одни идиоты учатся.

– Идиотов, Вася, в МГУ на порог не пускают, – вздохнул Алекс. – Даже на день открытых дверей. В нашем обществе распространено крайне негативное отношение к людям с нарушениями развития. Их не пускают практически никуда, включая детские сады и поликлиники. Те, кто учится в МГУ, называются по-другому.

– Как? – с интересом спросила Вася.

– Все по-разному, – пожал плечами Алекс. – Кто-то обычными здоровыми людьми, кто-то нарциссами, кто-то шизофрениками, кто-то просто негодяями. Ты представляешь, сколько там народу? Как их всех можно назвать одним словом?

– Дураки они все, одним словом, – заявила Вася.

– В общем, ты злишься на папу, – подытожил Алекс.

– Дебил он, ваш папа, – продолжала обличительное выступление Вася.

– Мой-то причем? – удивился Алекс. – Этак у тебя все папы дураками станут.

– Они и есть все дураки, – не смутилась Вася. – Я ни одного папу нормального не знаю. У моего друга отец все время дома сидит, денег вообще не зарабатывает, только мама работает. Моя мама тоже работает постоянно, чтобы меня обеспечивать, а папа где? Я думала, мой отец особенный, исключительный, лучше всех. Что я его найду, и он нас спасет. А теперь я его даже искать не хочу. Чтобы в тюрьме не сидеть, после того как я его прибью на месте.

– Понятно, – сказал Алекс. – Значит, спасать себя придется самостоятельно.