Небесные всадники - Кети Бри

Служанки, увидев незнакомых мужчин, завизжали, закрыли лица рукавами. Лейла осталась стоять неподвижно, не опуская головы. Она видела, как ведут себя багрийские женщины. Разве стала бы госпожа Этери, названная сестра царя, визжать как крестьянка и опускать глаза? Лейла ничем не хуже.

Её охранники, расслабленно гревшиеся на весеннем солнце, схватились было за рукояти мечей, но тут же склонили головы в почтительном приветствии, узнав в юноше наследника багрийского престола цесаревича Амирана.

– Доброго утра тебе, роза Камайна, и твоим спутникам, – поклонившись, сказал Амиран на её родном языке. Он говорил очень медленно, очень правильно, но с таким смешным акцентом, что Лейла, сама того не желая, прыснула со смеху и тут же испугалась: не обидела ли она благородного юношу?

Но нет, он тоже смеялся. Не то над своим акцентом, не то просто вторя звонкому, как серебряный колокольчик, голосу Лейлы.

– Ах, – сказал цесаревич, прикладывая руку к сердцу. – Если б я умел рисовать, то изображал бы только ваше лицо, особенно когда оно, вот как сейчас, озарено улыбкой.

Лейла улыбнулась, не зная, что на это ответить. Цесаревич предложил ей прогуляться по саду, и она в растерянности оглянулась на служанок и охранников.

Один из них лениво поднялся с травы, вновь поклонился.

– Прошу простить нас, ваше высочество, – сказал он на хорошем багрийском. Лейла его неплохо понимала, но предпочитала делать вид, что не знает. – Госпоже Лейле пора возвращаться в свои покои и готовиться к завтраку.

Амиран еще раз поклонился, бросил на Лейлу еще один заинтересованный взгляд, от которого у неё заалели щёки, и спросил:

– Быть может, госпожа Лейла согласится попозировать нашему придворному художнику? Иветре и его ученик – лучшие живописцы нашего времени.

Лейла снова улыбнулась и сказала:

– Я с радостью приму ваше предложение, ваше высочество. Это честь для меня.

Они снова улыбнулись друг другу, и Лейла подала юному принцу руку для поцелуя, как делали это знатные багрийки и гелиатки. Его поцелуй ожёг руку Лейлы, горячая волна прошла по телу от руки до самого сердца. Ей показалось, будто и цесаревич вздрогнул.

Они так и стояли, держась за руки, пока кто-то из свиты цесаревича не отвлёк их. Амирану и Лейле пришлось распрощаться.

По дороге к гостевым апартаментам, выделенным для делегации Камайна, одна из служанок спросила Лейлу:

– Вам понравился цесаревич, госпожа?

Лейла засмеялась.

– Разве не для того отец меня послал сюда, чтобы я очаровала либо царя, либо цесаревича?

– Вы думаете, вам позволят выйти замуж за наследника престола при холостом царе?

– Исари болен, хоть и скрывает это. Он сам будет ратовать за этот брак.

Они вошли в покои, по-камайнски роскошные, пусть и с багрийскими мотивами в отделке. Камайнцы любили красный, зелёный и золотой, багрийцы белый, серебряный и синий, а гелиатцы предпочитали серебро и все оттенки красного.

Лейлу встретил встревоженный Салахад. Лейла задумчиво потирала руку в том месте, где её касалась рука Амирана. Погруженная в свои мысли, она чуть не прошла мимо брата, но он перехватил её чуть повыше локтя.

– Я получил известие от отца, – сказал он. Известие было получено магическим способом, от одного из преданных халифу запечатанных магов. Им можно было доверять. – Мы должны добиться того, чтобы ты стала женой царя. Это важно.

Лейла заплакала. Слезы катились вниз, на пол, на изразцовый, сине-бело-зелёный узор из цветов и листьев.

– Ты чего плачешь, дурочка? – растерянно и удивленно спросил Салахад, убирая руку. – Ты чего?

– А если я люблю другого? – всхлипнув, спросила она.

Салахад отодвинулся на несколько шагов, присел на низкий топчан у стены и спросил будто бы равнодушно:

– Влюбилась? Когда же успела?

Лейла мгновенно растеряла свою независимость, бросилась брату на грудь, уткнулась лицом в богато расшитый кафтан.

– Только что, – всхлипнула она. – Только что!

Салахад вздохнул, погладил сестру по голове.

– Ты должна родить наследника именно от Исари. Его брат… они не в ладах, Лейла. Он хочет воевать, а значит, едва станет царем, все договорённости, которых мы достигнем, пойдут прахом. Исари нужен другой наследник – сын, который продолжит его дело. Нам очень нужен мир, сестрёнка. Очень.

Лейла заплакала ещё горше, потом пробормотала что-то бессвязное…

Глава IV

Солнечный свет струился сквозь витражи, раскрашивая царскую молельню в яркие цвета, преломляясь в драгоценностях царя, играя в его тёмно-рыжих волосах.

– Будь благословенно, дитя Небес, – произнёс старинную формулу Накри, немолодой уже жрец, которого приставили к маленькому цесаревичу, едва тот научился говорить. Ему Исари доверял и свои нехитрые детские горести, и свои большие беды.

Исари с детства отличался непомерной гордыней, принявшей необычную форму. Он был твёрдо уверен, что обязан изменить мир, отметая любые преграды, не обращая внимания ни на кого, в том числе – и на самого себя. Молитвы и исповеди его были обычно сухи и больше всего походили на отчёты и планирование. Разве что в детстве он иногда позволял себе жалобы, которых стеснялся, но и они с возрастом ушли в небытие. Жрец не знал, о чем говорить с человеком, за чью душу он отвечал.

Что он мог сказать? Напомнить о смирении? Смиренной гордыни в Исари и так было слишком много уже тогда. Напомнить об испытаниях, которые даются ровно по силам? Исари, кажется, в это не верил. Он согласен был стойко переносить любые невзгоды, но совершенно терялся, когда оказывалось, что ему нечего превозмогать и не от чего страдать. Он не знал, что делать со своей жизнью, если нет нужды бороться.

– Что беспокоит тебя, Небесное дитя? – мягко спросил жрец, и царь встрепенулся, отвлекаясь от своих мыслей.

– Меня беспокоит моя женитьба, – выдохнул он. – Не думаю, что имею право… Я предпочёл бы, чтобы на Лейле женился один из гелиатских принцев, Валериан или Константин.

– Принц Валериан в два раза старше Лейлы. А принц Константин, окончив академию, отречется от престола. Разве Камайн удовлетворят такие кандидаты, дитя?

– Гелиат не устраивает мой брак с камайнской принцессой. И я их понимаю: это набрасывает тень на мою беспристрастность – основу моего права навязывать им мир. Хотя, если учесть, что я сам наполовину гелиатец, им не на что роптать.