Сердце и другие органы - Валерий Бочков

– Конечно, у собаки были бы выше шансы, все бы тормозили, тут водитель уверен, что птица успеет взлететь и редко сбрасывает скорость. Но в этом-то и есть элемент игры. Предположим, – Лис посмотрел на часы. – Вы ставите на то, что воронёнок уцелеет в течение следующих пятнадцати минут. А я играю против вас и утверждаю, что нет.

Проскочил серебристый лимузин, быстро проскочил, явно превышая скорость. Покрышка по касательной стукнула птицу, воронёнок покатился кувырком, закаркал. Лив вскрикнула, прижала ладони к лицу. Медленно повернулась к Лису.

– Это жестоко… – проговорила она тихо. – Как вы… Как вообще вы можете? Жестоко и мерзко.

Она ещё что-то хотела добавить, но махнула рукой и побежала к дороге.

– Я знаю, – грустно кивнул Лис. – Знаю, знаю. Мерзко.

Он вынул бумажник, положил на стол несколько купюр, расправил, прижал холодным потным стаканом. Официантка, орудуя салфеткой, пыталась загнать птенца на траву, воронёнок ругался, махал короткими крыльями и никак не хотел уходить с проезжей части.

2

Когда Лису было пять, его звали Марик, Марк Лисогорский. Жил он в Питере, тогда Ленинграде. Его мать Лариса, бросив мужа, отца Марика, уехала в Израиль. В Азор, пыльный городишко под Тель-Авивом.

В памяти Лиса это захолустье напоминает курортную открытку, солнечную, с чередой траурных кипарисов, отбрасывающих долгие синие тени на выгоревшие в жёлтое холмы. Пахнет югом, где-то весело стучит футбольный мяч, лету нет конца.

Лариса работала по две смены в аэропорту, Лис делал, что хотел. Особым атлетизмом не отличался, иногда дрался. Дрался отчаянно и до последнего. В десять лет, прыгнув на спор из окна кабинета биологии (второй этаж, бетонные плиты внизу), сломал ногу. Больница, гипс и костыли. За неделю Лис перечитал «Остров сокровищ», «Тома Сойера», все три тома невнятного Фенимора Купера, «Робинзона Крузо» Дефо. Начал «Сагу о Форсайтах», но чуть не умер со скуки. С книгами у Ларисы было не густо, на «Саге» книги кончились. Лис кое-как доковылял с третьего этажа вниз – лифта в доме не было, вышел во двор.

Там, в тени жестяного навеса, крашенного зелёной краской, сидели местные пенсионеры и играли в шахматы. Чемпионом двора был Горохов, коренастый густобровый старикан, похожий на отставного полковника. Горохов оказался в Израиле почти случайно, но за семь лет привык, ему тут почти нравилось. «Море вот только далеко, а так почти Анапа» – говорил он, приглаживая пальцами свои совиные брови.

Лис заинтересовался шахматами, начал учиться и через месяц неожиданно обыграл Горохова. Дед крякнул и снова расставил фигуры. Лис выиграл опять. Горохов закурил, насупился, молча расставил фигуры. В тот день Лис выиграл у Горохова пять раз подряд.

Старик дал мальчишке стопку шахматных журналов, потрёпанных, ещё советских, и книгу гроссмейстера Ботвинника. Лис разбирал заковыристые задачи и многоходовые комбинации, постигая механику игры, её суть. Как студент-медик в анатомическом театре видит взаимосвязь мышц, суставов и сухожилий, кровеносных сосудов, всех этих печёнок и селезёнок, и постепенно понимает принцип работы мозга и сердца, так и Лису шаг за шагом открывалась шахматная машинерия. Для него шахматная доска представлялась люком в механическое отделение, прозрачной крышкой, под которой он видел все рычаги, шатуны и шестерёнки. Он не пытался зазубрить коварные уловки и хитрые финты, ему это было не нужно, постепенно он наполнялся пониманием смысла игры.

Теперь игра с Гороховым походила на фехтование со слепым. Лис несколько раз пытался проиграть, подставляя ферзя или простодушно влезая в мат, но старик каждый раз ловил его на этом, жутко матерился и угрожал жестокой поркой. В октябре дед отвёз его на юношеский чемпионат в Тель-Авиве. Лис переволновался и проиграл в финале Боре Фишману.

– Ты – Моцарт! А он – козёл пархатый! – успокаивал Горохов Лиса по дороге домой. Автобус трясло, Лис отворачивался к окну, шмыгал носом. Ему было плевать на проигрыш, до слёз было обидно, что он подвёл старика.

На следующий год Лис, легко переиграв всех, поставил мат Фишману на семнадцатом ходу. Горохов подарил ему толстенную книгу «Граф Монте-Кристо», дореволюционного издания, со старыми гравюрами. Сказал, поглаживая обложку:

– Тут всё, что нужно знать про жизнь! Любовь, предательство, месть.

А ещё через месяц, в мае, Горохов неожиданно умер от инсульта. Когда его хоронили, выяснилось, что он действительно был военным, но не полковником, а майором. Вертолётчиком. Воевал в Афганистане, там получил орден Красного Знамени.

Лис перестал играть. Иногда он расставлял фигуры, расставлял как попало. Бесцельно двигал их по доске, спрашивал у ферзя о здоровье, шутил с горбатым конём о состоянии подков. Ферзь кокетничал, конь юмором не отличался и сыпал в ответ солдатскими шутками, король был высокомерен и молчалив. Впрочем, как и полагается королю. Это были шахматы Горохова, он подарил их Лису за месяц до смерти.

Той зимой Лариса объявила, что выходит замуж за дантиста из Америки. Пыльные кипарисы Азора и запах бесконечного лета сменились промозглой серятиной Буффало, кирпичной школой в слепом бараке, незнакомыми соседями в одинаковых домиках за одинаковыми заборами. Лис по-английски говорил с грехом пополам, подружиться ни с кем не удалось, он начал выпивать. Воровал из бара отчима ликёры, иногда в школу приходил навеселе. Ему было четырнадцать.

Лариса, став мадам Гишплинг, прибавила в весе – в прямом и переносном смысле. Выставляла округлившуюся грудь в тесной кофте в приёмной мужа, сидя за конторкой с компьютером и двумя телефонами. Поднимала трубку и томно выдыхала:

– Кабинет доктора Гишплинга. Чем могу вам помочь?

Сам зубной врач оказался неплохим мужиком, но излишне строгим. У него было чёткое, словно отлитое в металле, мнение по всем вопросам. От него пахло земляничным мылом и резиновыми перчатками. Ещё он считал, что каждый достойный мужчина должен стремиться стать дантистом. Для начала зубным техником. Лис пытался сопротивляться, но всё-таки угодил в зубной колледж.

Отмучившись семестр, в начале января он по пьянке проиграл все деньги на тотализаторе. Рядом с общагой колледжа на Брум-стрит притаилась прокуренная букмекерская нора с железной клеткой, в которой сидел мрачный кассир. На стенах висела дюжина мутных телевизоров, по экранам в бесконечном немом надрыве мчались лошади и собаки. Лис просадил все полторы тысячи, выданные на харчи и проживание до июня.

Лариса отказалась давать деньги, зубной доктор поддержал, настоятельно рекомендовав Лису найти ночную работу. Он, кстати, видел в безусловно мерзком поступке пасынка не только элемент греха, но и возможность искупления, возможность формирования стойкого характера, столь необходимого в зубоврачебном деле. Лис не стал дослушивать, повесил трубку.