Загадки Красного сфинкса - Татьяна Яшина

Как красиво он был одет! Камзол из золотой парчи с разрезными рукавами, сверкающими пуговицами и большим воротником из удивительных кружев – они как будто являли собой единое целое, как будто сложно изузоренное полотно было цельнотканым, без рельефа, который придают кружеву наложенные сверху детали орнамента.

– Какое кружево! – восхитился я. – Никогда не видел столь тонкой работы.

– Это фламандское, – проинформировал меня Шарпантье. – Из Нидерландов.

– Но ведь Нидерланды – это гугенотская земля.

Шарпантье без выражения посмотрел на меня русалочьими глазами и тихо, но без промедления ответил:

– Я протестант.

Я онемел. Первый секретарь Монсеньера – протестант? Положим, король Анри тоже был протестантом. Какая же светлая голова у этого тихого человека, раз даже его религия не помешала кардиналу приблизить его к своей особе! Помявшись, я выдавил из себя то, что счел наиболее приятным для моего собеседника:

– Вы из Нанта?

– Я из Пуату, я учился в Нанте, но родился в Куссе-ле-Буа, это в пяти милях от замка дю Плесси. А почему вы решили, что я из Нанта? – мсье Шарпантье ко всем обращался на «вы», такой уж он был человек.

– У меня из Нанта был лучший друг, он говорил, что там много… протестантов, – я вовремя проглотил слово «гугенот», – мой чуткий собеседник, тем не менее, уловил несказанное слово, его взгляд потеплел. – И еще вы, мсье Шарпантье, одеваетесь так…

– Как? – по-настоящему удивился тот.

– Немодно, – пояснил я. – Без лоска!

– Разве скромность не подобает моему положению? – возразил секретарь.

«Да какая уж скромность – первый секретарь первого министра! » – хмыкнул я про себя, но ответил серьезно: – Скромный – это не привлекающий внимания, а брыжи по моде Генриха Четвертого не привлекают внимания, только когда их носят старики.

Он моргнул и потупился, а я продолжил:

– Завтра я пойду искать подарок моей сестре Марии, хотите, вместе пройдемся по лавкам на Новом мосту? – я знал, что очень умным и застенчивым людям нелегко дается общение с торговцами, да и с его познаниями о моде секретарь мог, пожалуй, взамен брыжей прикупить воротник-фрезу времен Генриха III.

– У меня завтра после обеда выходной, – удивленно ответил Шарпантье. – Благодарю, я согласен.

Тут я вновь припал к окну, привлеченным громким серебристым смехом. Мария Медичи игриво стукнула веером мсье Армана, склонившегося к ней и что-то объяснявшего, указывая на группу каменщиков, возводивших фундамент. Еще раз тронув рукав камзола мсье Армана, она послала ему самую приветливую улыбку, показав свои жемчужные зубы, и направилась к экипажу, подхватив под руку принца Орлеанского, чье тяжелое лицо так и не изменило выражения за все это время.

На следующий день мы с Виньи ждали секретаря, околачиваясь в саду. Монсеньер опять заперся с отцом Жозефом и отпустил всех до ужина.

Жан-Поль Виньи исполнял обязанности по охране моей персоны. Высокий, русоволосый, он был похож на пастушью собаку, особенно когда волосы, не знавшие завивки, отрастали до плеч. Его матушка, старший брат и две сестры по сей день жили на болотах Пуату, а Жан-Поль посылал им больше половины своего жалованья. Перед тем, как попасть на службу к Монсеньеру, Виньи поколесил по миру, нанимаясь то к Мансфельду, то к господам из Евангелической унии, участвуя в бесконечной войне к востоку от Франции.

– Вот и я, – секретарь предстал перед ними – тонкий и казавшийся еще тоньше в черном платье самого простого фасона, черных же чулках и туфлях, единственным украшением его костюма были брыжи, послужившие причиной нашего сегодняшнего объединения.

Я, в воротнике с отделкой из венецианского кружева (Монсеньер забрызгал его чернилами в Компьене и отдал мне) придавал нашей компании яркость, строгий Шарпантье-гугенот – тон, а Виньи в потертом кожаном колете – вес.

Мы не дошли до Нового моста, свернув от площади Сен-Сюльпис на улицу Сервандони, где я давным-давно заметил лавку галантерейщика, и решил для начала завернуть к нему, из опасений, что скромный секретарь придет в ужас от толчеи и сутолоки Пон-Нёф.

Галантерейщик благодушествовал в дверях своей лавки, привалившись к косяку и засунув большие пальцы в проймы жилета. Завидев нашу троицу, он еще более обрадовался:

– Я Бонасье! Галантерейщик Бонасье! Чем могу служить таким достойным, таким прекрасным, таким храбрым господам?

Виньи лишь усмехнулся в усы, а вот Шарпантье малость сменился с лица от такого напора, и я еще раз похвалил себя, что не потащил его на Новый мост – Бонасье был просто божья коровка по сравнению с обычно царящим там торговым неистовством.

– Заходите, господа, у меня вы найдете все, абсолютно все, чтобы угодить вашему взыскательному вкусу, – его наметанный глаз сразу определил секретаря как особу, требующую обновления гардероба, а меня – как предводителя этого процесса. – Большой выбор прекрасных шляп, манжет и воротников! Вот, рекомендую, – лучший лен, самый тонкий, такого вы не найдете больше нигде! Отделка плетеным кружевом, ширина в один дюйм, всего двадцать пистолей!

А вот отделка в пять дюймов, кайма фестонами, самый модный фасон, лучшая парижская работа – всего тридцать пистолей, и вы, – он закатил от восторга глаза, – вы, сударь, уже одеты как принц Орлеанский!

Шарпантье побледнел.

– Принц Орлеанский, – я заложил руки за спину и качнулся на носках, обводя галантерейное богатство с небрежным прищуром, – принц Орлеанский носит фламандские кружева. Есть у вас фламандские кружева?

Виньи пренебрежительно хмыкнул. Бонасье задрожал, как гончая, почуявшая кровь:

– Мсье! У нас есть гарнитур из венецианских кружев! Вчера из Венеции! – он подошел к резному дубовому буфету и драматическим жестом открыл створки: на черной бархатной подушке лежал воротник и пара широких манжет весьма тонкой работы, с оторочкой в виде узорных треугольников. – Триста пистолей, – интимно понизив голос, произнес галантерейщик. – Только для вас.

– Это – венецианское кружево? Это такая же Венеция, как ты – испанский гранд! Это, по-твоему, плетеное кружево? Ты нам что плетешь? Узор вырезан, вырезан в ткани, а потом обшит иголкой! Это ретичелла, которую делают в любой парижской подворотне из куска льна и катушки шелковых ниток, брехливая твоя душа! Кому ты врешь!

– Господин, господин, не надо шума, – бурно раскаялся Бонасье. – Всякий может ошибиться, пока вы не раскрыли мне глаза, я думал, что это венецианская работа, клянусь Мадонной! Я хотел как лучше…