Колокольные дворяне - Светлана Храмова

Вполне комфортабельная «Ауди» уверенно покидает территорию прибытий-убытий, Тюмень так и остается для меня неувиденным городом, темень.

Но Тобольский тракт – вполне европейская дорога, мы мчимся резво и плавно.

– Недавно дорогу сделали, – Максим поясняет. – После визита президента России, он пару лет назад приехал, тоже все, как и вы, повторял, что воздухом сибирским хочет надышаться, запомнить. Воздух ему так в результате понравился, что город теперь как новенький, скоро увидите (250 км для моего водителя – не вопрос, он гонит по тракту уверенно, ни на минуту не умолкая при этом).

Церкви, соборы, гостиницы, музеи отстроены заново, по всем правилам. Да что говорить, в Европе не везде есть такие чудеса, как в нашем Кремле, я не преувеличиваю. И новые микрорайоны в городе растут.

Вы вот о царской ссылке вспомнили, ну, я понимаю, у вас личные причины, сейчас модно историю восстанавливать, издания заодно. Хорошая мода, мне нравится. Не так давно у меня в доме – я их не в гостинице принимал, а дома – целую неделю журналисты из Женевы жили, он и она, семейная пара. Они по всему шарику мотаются, шлют в свою телекомпанию материалы из наиболее своеобразных городов мира. Они мне карту России показывали, специально для иностранцев напечатали. Три духовных центра на ней красным обведены – Москва, Петербург и Тобольск. Вот так. В таком порядке.

Я английский совершенствовал неделю, пока они Тобольск изучали. Поражались, удивлялись – глушь тут, думали. Ехали из любопытства, чтобы убедиться, как все запущено. А потом чуть не остались в одном из монастырей, тут поблизости Абалакский, он знаменитый… километров тридцать от города, но в другом направлении. Поняли, что им туристической информации недостаточно, что тут нужно не меньше года провести. Но языка-то не знают, а у меня для них ровно неделя отведена.

Инвесторы наши – я тут крупную компанию представляю – в Крым меня отправили, обстановку анализировать.

* * *

…После памятного рождественского молебна Многая лета Царской Семье моего прадеда спрятали в том самом Абалакском монастыре. Сейчас у меня на столе отполированный кусок бересты, купленный позже в монастырской лавке, слова: «Когда Бог на первом месте, все встает на свои места».

Так и у отца Алексия отдельные детали происходящих и поначалу часто недоступных его пониманию событий выстроились в четкую и ясную линию: отречение Царя, Божьего помазанника, недействительно. Не было никакого отречения, его принудили к подписанию Манифеста на полустанке у Пскова, не давая возможности выйти из вагона случайного поезда. Греховоды и отступники из генеральского окружения заперли в обездвиженном составе. На станции Дно. Даже вздохнуть свободно и по перрону прогуляться не мог, надежных людей вокруг – нет. Совета спросить не у кого. Времени на обдумывание нет, о чем поспешили предупредить. И совпало, свилось в один узел, роковой и кровавый.

Устал.

Ему бы отоспаться сейчас. Сейчас, а не потом, когда начнется «восхождение на Голгофу», отоспаться бы вовремя… хоть денек. Отдохнуть, по берегу Финского залива пройтись, на камышовые заросли взглянуть, ему бы туда, где одиночество и покой!

Убийство Распутина, мистические страхи жены, болезни детей, смутное время, подкатившееся незаметно, волна, накатившая, накрывшая с головой, волна океаническая и безбрежная, не вздохнуть. По течению плыть – сносит, а против течения не удержишься.

«Кругом измена, и трусость, и обман». Так и само отречение было грязью, суетой, обманом. Человек слаб, – повторил Алексей слова Гермогена. Порядок вещей нарушен. Он, священник Благовещенской церкви, на том месте, куда Богом определен и где праведно долг исполняет. Так и архимандрит повелел, облеченный властью человек, сановный друг, что на должность его назначил. Облегчать страдания невинным, жить и служить, быть преданным Государю и Государыне. Полноту веры осуществлять. А значит, рождественскому молебну в церкви – быть!

И запел диакон, благословленный священником Васильевым, во всю мощь. «Многая лета, многая лета, многая лета…»

        Многи лета, многи лета,

        Православный Русский Царь!

        Дружно, громко песня эта

        Пелась прадедами встарь.

        Дружно, громко песню эту

        И теперь вся Русь твердит.

        С ней по белому по свету

        Имя Царское гремит!

        От Кавказа до Алтая,

        От Амура до Днепра,

        Ей повсюду отвечая,

        Мчится русское ура!

        Прогреми ж до грани света

        И во все сердца ударь,

        Наша песня – многи лета,

        Православный Русский Царь!

        Ура!

И впервые после того пасмурного апрельского дня, когда Царь отрекся от престола – измученный несуразной и затянувшейся войной, цели которой он и сам не мог себе внятно объяснить, доведенный до отчаяния непрекращающимися жалобами жены, не знающий, как скрыться от советов возлюбленной Александры Федоровны (неисполнение советов ее обижало, и она тут же принималась плакать); не понимающий, куда бежать от нерадивости и лицемерия полицейских, от ловко спровоцированных внешними и внутренними врагами стачек и восстаний, от инспирированного возмущения рабочих и крестьян, умело раздутого прессой и активистами; от «нелюбви народной» (нелюбовь эта воспринималась Николаем Александровичем как незаслуженная обида – да, это нелепо звучит, но он обиделся на собственный народ, обиделся и – устал) – во время рождественского молебна Многая лета в январе рокового 1918-го (сколько их, роковых, в начале века сконцентрировано! То ли рок, то ли судьба, то ли неумолимое колесо истории, давящее верных долгу и клятве и милующее – до поры – бесстыдных и увертливых? ) прозвучали полные титулы всех членов царской семьи. С именами.

Разъярились солдаты охраны, готовы были растерзать дерзкого церковного служителя, отдавшего дьякону приказание: «Пой! »

Прадед мой вскорости был упрятан в этот самый Абалакский монастырь со странной формулировкой «домашний арест». Всего на 18 дней, как потом выяснилось. Пусть успокоятся, рассудил могущественный Гермоген, покровительствовавший отцу Алексию. Да только ли всесильный Гермоген покровительствовал ему? Когда прадед вернулся – он продолжал служить в церкви безбоязненно. Чего ему, праведно и верно исполняющему свой долг, свято соблюдающему заповеди, покорному воле Господней, бояться?

* * *

– Так вот, есть у нас инвесторы в Москве, задание мне присочинили – в Крыму два месяца обстановку анализировал. Что там с гостиницами, они землю хотели прикупить. Или отель. Лучше, говорят, небольшой отель, у моря и с традициями. Известный богатым постояльцам. Туристы ведь разные бывают, моих только солидные господа интересуют. – Максим говорил неторопливо, Тобольский тракт освещался фонарями, загадочный лес вокруг, темная ночь. В опаловом мерцании березы, дубы и ели, окаймляющие дорогу, сплошной линией проносившиеся за окном, казались декорацией волшебного сна.