Все ловушки Земли - Клиффорд Саймак

Впереди каменная осыпь. Нужно было ее просто обогнуть, и будь я в ясном уме, наверняка бы так и поступил. Но я сильно захмелел от местного горячительного – и от счастья. Да и как не захмелеть, ведь мне несказанно повезло: то, за чем я охотился всю жизнь, наконец-то в моих руках!

Пожалуй, выиграю маленько времени, если двинусь по осыпи напрямик. Выглядит она неопасно. Это просто слой щебня – века назад от крутой скалы у вершины холма отвалился изрядный кусок и сполз, раздробившись на большие и малые камни. Они лежат себе и не выказывают намерения двигаться дальше; из крупных многие успели врасти в землю.

Помнится, сделав первые шаги, я подумал: все же нужна осторожность, а то, чего доброго, случится камнепад. Но повторюсь: осыпь выглядела вполне безобидно, да и соображалось мне неважнецки.

Переход давался потруднее, чем я ожидал. Но мало-помалу я продвигался, стараясь не сорваться и не сломать шею. Нужно было тщательно выбирать, куда поставить ногу, и это занятие не позволяло глазеть по сторонам.

Внезапно где-то выше по склону раздался скрежет. Я резко обернулся; из-под ступни вывернулся камень, я рухнул на колени и увидел, как прямиком на меня покатились глыбы – поначалу медленно, будто неохотно, но с каждым мигом все решительнее и целеустремленнее, сталкиваясь и громоздясь друг на дружку. Я закричал от ужаса. Не помню, что выкрикивал – должно быть, просто вопил благим матом. Отбежать в сторону уже не успел бы, но попытался. Для этого необходимо было встать, и почти получилось, но тут опять из-под ноги выскочил обломок, и опять я упал. А каменюки уже совсем близко, они набирают скорость, налетают на лежащих собратьев и высоко взмывают, и вся осыпь надо мной, потревоженная сорвавшимися глыбами, пришла в движение, как будто эти куски горной породы вдруг обрели жизнь.

За мгновение до того, как до меня добралась первая каменюка, я увидел мельтешащие у вершины холма темные фигурки и подумал: «Чертовы омары! »

Не прекращая орать, я выпростал руки навстречу камнепаду в отчаянной и абсурдной попытке остановить его.

Камни обрушились на меня и убили. Растерзали плоть, размозжили кости. Проломили грудную клетку, раскололи череп. Кровавые брызги разлетелись и запятнали щебень. Лопнул мочевой пузырь, разорвались кишки.

Но похоже, уничтожен я был не целиком. Пребывая во мгле, я понимал, что погиб под камнепадом. И тем не менее что-то осталось от меня; кровавыми ногтями оно цеплялось за само это понимание.

Кажется, поначалу я даже не пытался угадать, что со мной происходит. Достаточно было того, что я существую. Во мраке, в пустоте, в небытии – я есть, я не мертв!

Но можно ли это назвать жизнью? Забыто все, что я знал.

Я начал с того, что осталось. С крохотного червячка сознания. Постарался успокоиться, но покой оказался недостижим. Непонятно, почему я волновался. Волновался бесцельно. Только потому, что хотел существовать, держаться за бытие размозженными пальцами. Неистово корчащийся червячок – слепой, ничего не понимающий…

Спустя некоторое время напряжение отчасти спало и я обрел способность размышлять. Причем это были не простые коротенькие мысли, а длинные и хитро закрученные; следовать им сквозь хаос деформированного сознания было куда труднее, чем держаться одними ногтями за существование. И что страшнее всего, я – или то жалкое, что от меня осталось, – еще даже не понимал, ответа на какой вопрос ищу столь мучительно.

На смену раздумьям пришло изумление – спокойное, жесткое, пугающее, оно расстелилось вдаль и вширь. Изумление спросило меня: а может, это загробная жизнь? Может, и впрямь душа бессмертна? И вот что происходит с ней, когда умирает тело? Человек надеется, что это не так. Страстно желает, чтобы этого не случилось. Отчаянно боится попасть в когти к вечной жизни, такой мрачной, пустой и холодной.

Я не искал ответа, не гадал, не строил версий; то жалкое, что от меня осталось, было заполнено одним лишь изумлением – безнадежным, бесполезным, не крепнувшим и не слабевшим, но простиравшимся незапятнанным полотном в самое вечность.

А потом изумление сошло на нет. Как и тьма. Вернулись свет и ясность рассудка. Я не только осознавал настоящее, но и помнил прошлое. Как будто кто-то, перекинув тумблер или нажав кнопку, включил меня.

Я был человеком (и мне известно, что такое человек), но больше им не являюсь. Не являюсь с того момента, когда невидимый оператор сдвинул рубильник. Понять этот факт несложно: у меня нет головы, мои глаза висят в воздухе, и это очень необычные глаза. Их взор не в одну сторону направлен, он охватывает все вокруг и ничего не упускает. Где-то между глазами и мной – слух, нюх и вкус, и еще множество способностей восприятия, которых прежде не было: теплоулавливание, магнитная индикация, обнаружение живых организмов.

Я обнаружил скопление организмов, довольно крупное и подвижное. Это были омары, и они разбегались по своим норам, точно напуганные кролики: миг – и я совершенно перестал их ощущать, они отгородились толщей земли от моих «органов чувств». Но зато я теперь воспринимал больше тысячи других форм жизни, причем самых разнообразных. И я знал: в глубине моего «мозга» все эти организмы – деревья и травы, насекомые (вернее, их местные эквиваленты), вирусы и бактерии каталогизированы самым дотошным образом, что позволяет без малейших усилий идентифицировать любое встреченное существо.

Я догадался, что мой «мозг» прячется где-то в «животе». Да и где же еще ему быть, если головы нет и в помине? Живот – не самое подходящее место для мозга… хотя это как посмотреть. В животе мозг защищен, а болтаясь в воздухе, он бы подвергался бесчисленным опасностям.

Итак, у меня отсутствует голова, а мозг находится в середке туловища, которое имеет овальную форму, наподобие яйца, и твердый покров. Есть и ноги, причем добрая сотня; правда, они мелкие, как у гусеницы. Очень скоро я выяснил, что глаза не сами по себе висят, а держатся на гибких стебельках, которые, если не ошибаюсь, называются сяжками. И эти сяжки – не просто подставки для глаз, но еще и уши, причем куда чувствительнее моих прежних, человечьих. А также органы обоняния, вкуса, теплоосязания, определения жизненных функций, магнитоулавливания и всего такого прочего, в чем я еще не разобрался. Жуть берет при мысли, сколько средств восприятия упаковано в эти сяжки. Впрочем, чего бояться? Рано или поздно освою их все, и с таким богатым арсеналом попробуй поймай меня! Пожалуй, им даже стоит гордиться.