Пережить холодную войну - Александр Гольц

На это сторонники традиционных форм контроля указывают: утверждения о том, что современное неядерное оружие девальвирует ядерные потенциалы, так как способно уничтожить первым ударом ядерные средства, не соответствует действительности [12 - См. : Владимир Дворкин. Мировой договор. «Новая газета». 10 ноября 2019. ]. Весьма показательно, что военные специалисты из профильного института Министерства обороны России весьма скептически оценивают возможность внезапного разоружающего удара неядерными средствами [13 - Ibid. ]. При этом следует признать, что есть новые сферы развития военных технологий, которые не учитываются существующими договорами. Однако безусловно правы те исследователи, которые указывают: вся история создания системы контроля над ядерными вооружениями состоит в том, что в ходе переговоров шел напряженный поиск устраивающих всех правил учета новых технологий. В этой связи можно вспомнить и о сложнейших переговорах по контролю о количестве боеголовок в ракетах с разделяющимися головными частями, и об учете крылатых ракет воздушного базирования [14 - Alexey Arbatov. A New Era of Arms Control: Myths, Realities and Options. Carnegie Moscow Center. 24 октября 2019. ]. Сложность проблемы совершенно не означает ее неразрешимости.

Другая группа аргументов об устарелости контроля над вооружениями сводится к тому, что количество стран, обладающих ядерным оружием, растет. А основные договоры – двусторонние, они заключены между Москвой и Вашингтоном. Эти соглашения не учитывают, например, Китай с его растущей военной мощью. К тому же в основе любого договора об ограничении ядерного оружия лежит ядерное сдерживание. А это, по мнению критиков ядерного контроля, может бросить тень на дружественные отношения России и Китая. В этих рассуждениях есть, безусловно, доля истины. Действительно, растет военная мощь Китая и ряда других стран. Но их участие в соглашениях по контролю других членов ядерного клуба не носит принципиального значения ни сейчас, ни в обозримой перспективе. Ведь свыше 90 % ядерных вооружений, накопленных сегодня в мире, приходится на Россию и США. Поэтому режим контроля над ядерным оружием сохранит свою эффективность еще долгие годы, если, как и теперь, будет базироваться на российско-американских соглашениях.

Показательно, что «ядерные ревизионисты» весьма расплывчато описывают то, как будет обеспечиваться мировая безопасность в отсутствие международных договоров о контроле над вооружениями, в условиях, когда каждая из сторон не будет сдерживаться никакими ограничениями. Они предполагают заменить существующий, базирующийся на договорах, режим контроля над вооружениями некими «форумами», в рамках которых участники на добровольной основе будут знакомить друг друга с техническими характеристиками принимаемых на вооружение систем, а также со своими стратегическими концепциями. В рамках этих форумов будут поддерживаться линии связи между ядерными государствами и их военными командованиями, дабы устранить недопонимание в условиях кризиса. При этом совершенно непонятно, что должно стимулировать такую открытость. Ведь транспарентность стала как раз следствием традиционных форм контроля над вооружениями, необходимости верифицировать все те договоры, которые ныне обречены на уничтожение. В этих условиях тому, кто полагает, что потенциальный противник сильнее, выгодно максимально засекретить в целях сдерживания свои реальные возможности и систему действий в условиях конфликта.

Так, в утвержденных Владимиром Путиным «Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания» в качестве одного из принципов ядерного сдерживания указывается «неопределенность для потенциального противника масштаба, времени и места возможного применения сил и средств ядерного сдерживания» [15 - Основы государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания. http: //www. kremlin. ru/acts/bank/45562].

Представляется, что главные причины нынешнего кризиса системы ядерного контроля лежат не в «материальной», а скорее, в психологической сфере. Авторы доклада «Новое понимание и пути укрепления многосторонней стратегической стабильности» прямо указывают на эти причины: «Смена поколений и уход людей, являвшихся свидетелями и острых фаз „холодной войны“, и Второй мировой, гегемония Запада и отсутствие внешних контрбалансов в 1990-2000-е гг. , военно-техническая революция 1980-1990-х гг. и появление концепции „бесконтактной войны“, и, главное, 75 лет относительного мира, уменьшили страх перед войной. Большинство считает, что войны не будет, потому что ее просто не может быть. Ослабло общественное сопротивление милитаризму, наращиванию вооружений. Возникло состояние, которое мы называем „стратегический паразитизм“» [16 - С. Караганов, Д. Суслов. «Новое понимание и пути укрепления многосторонней стратегической стабильности». НИУ «Высшая школа экономики». М., 2019. с. 26. ]. По понятным причинам авторы настаивают, что «стратегический паразитизм» характерен прежде всего для США и других западных демократий. Они упорно не желают видеть те формы, которые это явление приняло в России. То, что Владимир Путин регулярно напоминает свои западным «контр-партнерам», что именно Москва обладает сегодня невиданными вооружениями. Уступая потенциальному противнику по всем показателям мощи (численность населения, наличие союзников, эффективность экономики, размеры вооруженных сил и количество вооружений основных классов), Россия равна ему только в ядерном оружии. И ее лидер не перестает напоминать об этом. Именно из этой «стратегической фривольности», которая характерна для Москвы гораздо больше, чем для Вашингтона, и возникает опасность «военного конфликта между ядерными державами, в том числе непреднамеренного и неядерного, с дальнейшей, более вероятной, чем в прошлом, эскалацией на уровень глобальной ядерной войны» [17 - С. Караганов, Д. Суслов. «Новое понимание и пути укрепления многосторонней стратегической стабильности». НИУ «Высшая школа экономики». М., 2019, с. 36. ].

Совершенно очевидно, что в условиях моральной и интеллектуальной деградации элит с исчезновением традиционных договоров о разоружении никакие «форумы» их не заменят. Мир неизбежно окажется в ситуации, похожей на ту, что была накануне Карибского кризиса. Если, как и 60 лет назад, человечеству повезет выжить в таком кризисе, оно неизбежно вернется к необходимости выработки общих одинаковых для всех правил, которые лишили бы любую из сторон надежд на то, чтобы добиться своих целей военным путем.

Мир обречен вернуться к поиску новых форм контроля над вооружениями. Необходимости поиска таких форм и посвящена эта книга. Как мне представляется, концептуально ошибочен отказ от переговоров по контролю над вооружениями в период напряженности в отношениях между странами. Один из аргументов, оправдывающих отказ Вашингтона от ведения переговоров с Москвой о контроле над ядерными вооружениями, заключается в общей напряженности и нагнетании недоверия. Да, сегодня никуда не уйти от того, что уровень взаимного доверия между Россией и США, другими странами Запада упал на уровень ниже ноля. Будем откровенны, нынешняя российская власть вряд ли менее «договоропригодна», чем советский режим, который на уровне доктрины считал допустимым и оправдывал все, что, по мнению ЦК КПСС, было во благо грядущей победы коммунизма. Включая, разумеется, и нарушение международных обязательств. Однако государствам Запада, пусть тяжело и мучительно, удавалось все же выработать и заключить работоспособные договоры с СССР. Доказать это можно, проанализировав опыт переговоров по контролю над вооружениями в эпоху холодной войны, в частности на переговорах ОСВ-1, ОСВ-2, РСМД, СНВ-1, СНВ-2 и других. О них и других соглашениях эпохи первой холодной войны написаны горы литературы. Я же старался сконцентрироваться не столько на результатах переговоров, но прежде всего на том, как постепенно шел поиск компромисса, а с ним и понимание логики противоположной стороны. Параллельный анализ мемуаров американских и советских дипломатов позволяет показать, как в ситуации отсутствия взаимного доверия между государствами такое доверие возникало на уровне экспертов и специалистов. В результате формировались каналы неформального общения, которые были исключительно важны именно в кризисных ситуациях.