– У них были сложные отношения? Что могло привести к скандалу, а потом и трагедии?

– Не знаю. Он после развода женился. Это его жена, – ответил он, касаясь руки Марины. – Я даже не знал о том, что они видятся.

– Они, по показаниям свидетелей, виделись и довольно часто, и предполагают, что они были любовниками. Постель говорит сама за себя, – сказал следователь. – Простите, Вам неприятно об этом слышать, но это факт.

– Я догадывалась об этом и специально ехала мимо ее дома, в офис, когда увидела машину Ильи. Позвонила ему по телефону. Разговор длился пару минут, но спрашивала только я, и говорила без истерики. Потом отключилась и поехала дальше. Прошло часа два, не больше, – сказала Марина, каким-то чужим голосом, уверенная в том, что стражи порядка вычислят, кто звонил Илье последним. – У меня все. Мне добавить нечего. – Она смотрела на постаревшую, лет на десять, мать Родиона. Та сидела, уставившись в одну точку, без косметики, с волосами собранными в пучок и чужим лицом. Истерики не было, она даже не плакала.

– Не надо на меня так смотреть, – сказала она чуть слышно. – Я перед вами виновата, простите, – обратилась она к Марине. – Не бросайте, пожалуйста, Родиона, если меня ожидает тюрьма. У меня не было выбора, я хотела выжить.

– Отпустите Милену Викторовну под подписку о невыезде, Вы же видите в каком она состоянии, – сказал Невский. – Куда она в таком виде сбежит? Пусть занимается своим сыном. Я могу забрать тело сына?

– В коридоре сидит отец задержанной, он знает, что нужно делать.

Марина больше не проронила ни слова, ни в кабинете следователя, ни в коридоре, пока Борис Романович разговаривал с отцом Милены. Увидав Милену со следами насилия, она была так ошеломлена, что ни о чем не могла больше думать, как только быстрее попасть домой и увидеть Родиона. Она, то видела перед собой лицо улыбающегося Ильи, то представляла выражение его лица, когда он душил, в приступе ярости, Милену и не могла представить. Как не могла представить и то, какого сейчас Родиону. Дважды, она умудрилась проехать, под мигающий зеленый свет светофора, чудом избежав аварии.

– Ты хочешь и мать оставить вдовой? Успокойся. Если надо, давай остановимся.

– Простите. Я в порядке. Что будет с Родионом?

– Он сам решит с кем ему оставаться. Ему восемнадцатый год пошел. Ты меня простишь, Марина?

– Мы с Вами единственные, кто знает, знал, о болезни Ильи? – спросила Марина.

– Да, – ответил Невский, снимая очки и вытирая глаза.

– Пусть для всех это останется тайной. Мальчишки легче переживут потерю загулявшего отца, чем душевнобольного. Не казните себя в том, что рассказали мне о нем. Будь он болен или здоров, я не простила бы ему второго предательства. У меня на душе сейчас, как в доме после пожара: пустота и чернота. Счастье началось с трагедии и закончилось трагедией. А этот путь, длиною в двенадцать лет, уперся в тупик. Простите. Вам сейчас не до моих страданий. Я могу Вам чем-то помочь? – говорила Марина, еле сдерживая слезы.

– Можешь. Оставайся с мальчишками жить в доме со мной и своей мамой, хотя бы ненадолго. Я с тобой согласен, что не нужно никому знать о его болезни. Чести это ему не добавит.

Варвара встретила их с тревожным заплаканным лицом.

– Мальчики наверху. Родион молчит и плачет, с ним Ольга Сергеевна. Сказал, что мать убила отца. Это правда?

– Правда, Варя. Милена в полиции, Илья в морге. Я пойду к ребятам, а Вы Борис Романович идите к себе, я пришлю маму. – Мам, спустись к мужу, я здесь справлюсь сама, – сказала она матери и присела рядом с Родионом. – Тебе дать время переварить все самому или хочешь поговорить? – спросила она, беря его за руку. – Мне уйти или остаться?

– Останьтесь. Марина, Вы видели в кино гладиаторские бои или фильмы ужасов, когда вид крови вызывает страх? – спросил он, поднимаясь с кровати, на которой лежал навзничь и присаживаясь рядом. – Я все это сегодня видел. Перевернутая мебель, беспорядок, битая посуда, и кровь на полу, на стене. Как она могла? – сквозь слезы говорил юноша. – Они столько лет прожили вместе. Откуда столько ненависти? Я не понимал некоторых поступков отца, но я любил его, как родного. Мы с ним всегда находили общий язык, дружили. Что произошло с ними? Ладно, бабка была сумасшедшей, но они, же нормальные были. Почему?

– Я не буду тебя ни в чем переубеждать. Меня там, сынок, не было, – говорила она, прижав Родиона к себе. – Но ты спроси для начала себя сам: как взрослый, сильный мужчина, каким был твой отец, мог бить женщину, душить ее? Ты можешь себе представить это? Как вообще у него поднялась на нее рука? Кто сильнее мать или отец? Мама защищалась, как могла. Не сделай она этого, возможно, была бы на месте отца. Ты сам слышал скандал, но ты не знаешь его причины. А что, если это мы с тобой спровоцировали его? Ты сам говорил, что с отцом что-то происходит. Возможно, воспитание Тамары Григорьевны, дало ему право быть жестоким, каким мы его не знали. Я позвонила, мама твоя возмутилась, отец взбесился, а результат ты видел. Все, что произошло больно, неприятно и тяжело, но надо пережить это. Ты представляешь, что чувствуют сейчас оба твои деда? Каждому из них жалко своего ребенка. Хороший он или неудачник, но он его ребенок. Мне тоже тяжело и случившееся доставляет не только боль, но и горькое разочарование. Я Милену не виню и не оправдываю. Какая бы она не была, она не заслуживает такого насилия. Мы можем с тобой встретиться с ней и поговорить. Обвинять легко, но до этого надо понять: почему это случилось и кто виноват? Хочешь?

– Зачем он разводился, если продолжал бегать к ней? За что, так цинично поступил с Вами, обманул и предал? Я ненавижу их обоих. Что мне теперь делать? Отца больше нет, мать посадят в тюрьму за убийство, – говорил Родион, положа свою голову Марине на плечо. – Сейчас я не готов с ней встречаться, чтобы не наговорить гадостей.

– Пусть пройдет время, я тебя не тороплю и не настаиваю. Помни о том, что дети не отвечают за поступки своих родителей, но простить их могут. У тебя есть мы, есть второй дед, да и маму, скорее всего, оправдают, а если и осудят, то условно. Есть такая статья, как необходимая самооборона. Не будем думать о плохом исходе. У тебя, дорогой мой человек, есть выбор. Дедушка и нас с Денисом просит остаться жить здесь. Мне трудно согласиться с этим, но я буду стараться, прежде всего, ради него самого. В том, что случилось между твоими родителями сегодня, мы, если и виноваты, то косвенно. Это трудно забыть, сложно их простить, исправить ничего нельзя, но пережить придется. Спускайся вниз, надо, если не поесть, то выпить чаю. Я поговорю с Денисом, ему сейчас тоже тяжело, он только подружился с отцом, и мы к вам присоединимся. Постарайся с дедом быть помягче. Мы все любим тебя, имей это в виду, дорогой, – сказала Марина, обняв пасынка за плечи и поцеловав в затылок. – Все вместе мы справимся с этим.

– Как дела, сынок? – спросила она, входя в комнату Дениса.

– Плохо, мам. Я так привязался к нему за год и так радовался, когда вы поженились. Выходит, все было зря? Мы теперь уедем на квартиру? Что будет с Родькой? – спросил сын, уже не плача, но еще шмыгая носом. – Он сможет остаться жить здесь? Мне его очень жаль, он весь этот кошмар, который трудно забыть, видел.

– Ничего в нашей жизни не бывает зря, сынок. Того, что случилось сегодня, исправить нельзя, и я сказала об этом Родиону. Как сумела, поговорила с ним. Дедушка хочет, чтобы мы все пока оставались жить в доме, как прежде. Я, правда, плохо понимаю, как подобное возможно. Наверное, оставим все как есть, так нам всем будет легче, а дальше будет видно. Пойдем в столовую, там нас Родион ждет.

Они сидели за столом втроем и молчали, пока Варвара не подала им обед.

– Я не заставляю вас съедать все, но через силу четверть порции или бутерброды с чаем, вы обязаны съесть. Дни предстоят для нас трудные, душевные силы нам понадобятся. Звонил Виктор Степанович. Он сам займется всем, что связано с похоронами. В школу можете завтра не ходить. Проверьте, что есть в шкафах из темной одежды. В доме траур, положено всем ходить в черной или темной одежде. И еще, ребята, я очень на вас надеюсь, и верю, что все ваши переживания не выльются в необдуманные поступки, или хуже того в непоправимые ошибки. Тяжело, родные мои сыновья, не только вам, но и мне. Я буду у себя. Извините.

– Ребята, вы мать пожалейте. Она и года не побыла замужем, став вдовой. Ни она вас должна успокаивать, а вы ее. Не маленькие уже, понимать должны, – говорила Варвара, убирая посуду. – Если надо помочь с одеждой, вы меня позовите.

Марина легла на кровать прямо в одежде и дала волю слезам. «Почему это случилось со мной? За что судьба наказывает меня? Разве я виновата в том, что хотела быть счастливой? Я Илью не обманывала и своих прежних отношений не скрывала. Почему же он все время лгал? Я думала: забыла, переболела и возврата не будет, но взвесив все, добровольно вернулась в плен. Мне очень хотелось быть счастливой, вновь полюбить, не скрывать своих чувств, не прятаться, прислушиваясь к мнению окружающих. Я сама согласилась со своими доводами, сама предполагала, что брак может быть коротким, но не думала, что буду в очередной раз обманута. Чем закончилась эта сказка? Да, мне в доме было очень удобно, я жила, как барыня и даже вновь испытала чувства к Илье, пусть не такие сильные, как прежде. А если это была не любовь? Тогда что? Да назови это, как хочешь. Я поверила Илье и ошиблась. Но это не было бы так обидно, если бы он честно признался, что потерял ко мне интерес. Мы могли расстаться мирным путем, не ущемляя прав Дениса. За что он так со мной поступил? Для меня это травма. Треснуло что-то в душе, как кость на месте старого перелома. И дело здесь ни в Милене, а в Илье. Выходит, наступить на одни и те же грабли для меня очень возможно. Мало мне измен, ненависти его матери, которая чуть не отправила меня на тот свет, еще и новость от его отца. Из всего, что я узнала от Бориса Романовича, можно сделать только один вывод: если бы он не лег в клинику, в скором времени у нас наступила бы жизнь полная кошмаров. А, если бы подобное произошло у нас дома, на глазах детей, мамы и его отца? – сквозь слезы думала она. – Может, Милена, приняв удар на себя, таким образом, спасла нас всех? Как я могла просмотреть, не догадаться, не почувствовать его болезнь? Какой, я на хрен доктор, если не заметила ни одного симптома его болезни? А может, не захотела заметить? Его ревность, холодность, равнодушие в последнее время я списывала на усталость, осеннюю хандру. Я сама себя успокаивала, что все может наладиться, и хотя это было слабым утешением, надеялась. Теперь я не буду жить в плену у прошлого. Он навсегда оставит меня, вместе со смертью Ильи».

Марина не слышала, как в комнату вошла Ольга Сергеевна, и только легкое прикосновение ее руки привело ее в себя.

– Не плач, моя дорогая доченька. Бог не дает непосильных испытаний. Пройдешь и это.

– Я пройду, мама, а что меня ждет впереди? Самый тяжелый плен – паутина. Легкая, невидимая, порой не доставляющая боли, но выбраться из нее, нет сил. Я, как будто муха, застрявшая в ней, которая ни не может разорвать прошлые и настоящие нити лжи, а сомневается в целесообразности разрыва. Сидит добровольно в плену, а пауку давно нет до нее никакого дела. Шесть лет прошло, когда я услышала это сравнение с собой. Оно очень точно меня характеризует. Зачем? Да, я была влюблена, но спустя двенадцать лет я просто поторопилась. Сама придумала эту сказку и сама же в нее поверила. Зачем было торопиться? Это страх остаться одной, искупить вину перед сыном, дав ему возможность узнать отца, иллюзия счастья или великая глупость?