– Тес, наёмник «Волков Тарроса», – быстро заговорил он, – приехал за ежегодной платой за охрану к барону Крону. – И добавил от себя, пытаясь выказать храбрость: – Барон как узнает, что вы со мной сделали, запорет вас до смерти. Они с моим командиром старые друзья.

Я хмыкнул, вот и странная строка в гроссбухе барона под названием «охрана» нашла своё объяснение, теперь надо выяснить, что же она включала в себя.

– Ну, допустим, барон умер, и я его наследник, – спокойно ответил я наёмнику.

Воин недоумённо посмотрел на меня, а затем на Рона, ища подтверждение моих слов. У нубийца всегда был один стандартный ответ на все вопросы, его он и дал наёмнику, стукнув его пяткой копья по ноге, в той части, где не было доспеха.

Наёмник взвыл и покрыл нас матом, на мат у нубийца был всё тот же универсальный ответ на все случаи жизни, и воин покатился по земле, когда Рон, с виду вроде легонько, заехал ему между ног.

– Ты, наверное, мазохист? – спросил я у катающегося по земле наёмника. – Тогда тебе не к нам надо, а в соседний замок, к графу Шарону.

Наёмник, будучи уже учёным, рта не открыл, только с ненавистью посмотрел на нас обоих.

– Как смотрит, – восхитился Рон, – у меня прям мороз по коже.

– При такой холодине не только у тебя, – съежился я от ветра, всё же тренировались мы не в тёплых куртках. – В общем, быстро давай рассказывай, какая такая плата и за что тебе барон должен платить, – поторопил я наёмника, – не видишь, мы тут мёрзнем на ветру.

Наёмник поднялся и голосом, полным злости, ответил:

– Барон Крон платил командиру Тарросу пятьдесят кесариев в год за охрану земель.

– Ух ты, – удивился я, – а от кого вы его охраняли?

Наёмник удивлённо ответил:

– От герцога Нарига, конечно.

Рон громко хмыкнул, я тоже не смог сдержать такой же звук.

– Ну тогда передай своему командиру, что он «успешно» справился со своей охраной и барона Крона убили люди герцога. А я барон Максимильян, его наследник, и мне не нужна такая охрана, от которой нет никакого толка.

Наёмник взобрался на лошадь и, уже отъезжая, крикнул нам:

– Командир так дело не оставит, ты заплатишь за оскорбление, щенок.

Идя назад на тренировочное поле, я пытался разжалобить Рона, чтобы он не был ко мне так строг:

– Вот видишь, Рон, меня все щенком обзывают, а ты всё балбесом и неумехой.

Нубиец шутку не воспринял и, приказав поднять тяжеленный железный прут, который заменял мне тренировочное копьё, сказал:

– Пока не убьёшь десятка два‑три нахалов, которые при виде тебя не прикусывают языки, так и будешь у меня балбесом и неумехой, а у них щенком. А теперь покажи мне, как нужно защищаться от всадника.

Вечером, созвав совещание из Штыря, Рона и Дарина, я поделился с ними утренними новостями.

– Видел я этих мерзавцев раньше, – заметил гном, – каждый год приезжают за данью. Они скорее от себя защищают, чем от герцога. У них отряд в пятьдесят клинков, так что, Макс, жди гостей. Таросс действительно никого не прощает, если вопрос касается денег.

– Пятьдесят клинков – это серьёзно, – нахмурился Рон.

– Был бы замок нормальный, перестреляли бы всех, – с сожалением сказал ветеран, – а то решётка просто смех, да и только, четыре лошади вырвут на раз.

– Если запрёмся в замке, они всю деревню разрушат, – откликнулся я, – нужно что‑то другое придумать.

Мыслей ни у кого не было, потому что пятьдесят клинков – это действительно серьёзная сила, и уж точно не нашими десятью дружинниками, едва умеющими держать копья, было её останавливать.

Так ничего и не придумав, мы с подавленным настроением разошлись. Больше всех переживал Штырь, он считал, что недостаточно интенсивно тренирует бойцов, раз господину барону приходится самому придумывать, как расправиться с наёмниками.

Лёжа в кровати, я поглаживал плечо лежащей рядом девушки и вспомнил, что она за ужином проронила всего несколько слов, остальное время молча подавала еду и питьё. Поскольку тогда я был погружён в свои мысли, то не заметил её состояния.

– Сатти, милая, почему ты печальна? – спросил я, целуя её в шею.

– Всё хорошо, господин, – ответила она тихо.

На этот раз я решил выпытать у неё подробности, сегодня я устал не слишком сильно, и силы продолжать разговор были.

– Я же вижу, ты в последнее время сама не своя, не улыбаешься и меня сама перестала целовать, – неожиданно вспомнил я.

Девушка вздрогнула и затряслась. Она плакала.

– Что случилось, моя хорошая? – спрашивал я, успокаивая её и гладя по голове рукой.

– Вы рассердитесь, господин, – сквозь рыдания услышал я.

– Вот если ты сейчас не успокоишься и не расскажешь мне, что случилось, то я точно рассержусь. – Я сделал свой голос немного строже.

Уловив изменение тона, девушка перестала плакать и, вытирая руками лицо, села на кровати, повернувшись ко мне.

– А вы точно не рассердитесь, господин? – спросила она.

Хотя я устал ей повторять, чтобы она называла меня Максом или Максимильяном, Сатти до сих пор так ни разу меня по имени не назвала.

– Говори, милая, – подбодрил я её.

– У меня свадьба назначена этой весной, а я у вас служу, и вы меня заставляете ублажать вашу плоть, – запинаясь и стараясь не смотреть мне в глаза, заговорила она. – Крис говорит, не бывать свадьбе, если я от вас не сбегу. А я ему говорю, что не могу сбежать, так как вы рассердитесь и велите отца с матерью повесить. А он говорит, что тогда не бывать свадьбе, а я его очень люблю, потому что он хороший.

От её слов у меня возникло такое чувство, будто мне вскрыли грудь, достали из неё сердце и при мне разрезали на части.

Стараясь оставаться спокойным, я переспросил, в бессмысленной надежде на то, что, может, я её не так понял:

– Сатти, ты говоришь, что я заставляю тебя спать со мной?

Девушка посмотрела на меня, как на лунатика, и ответила:

– Конечно, заставляете. Я ведь Криса люблю, а он из‑за этого отказывается на мне жениться.

По извлечённому из меня сердцу ещё раз провели ножом. Я неверяще посмотрел на Сатти, девушка была абсолютно серьёзна.

– А зачем же ты согласилась на работу в замке, в первую ночь легла со мной в постель и вообще зачем заговорила со мной на празднике? – спокойствие давалось мне с огромным трудом.

Чтобы не накричать на девушку, я вынужден был с силой сжать кулаки, так, чтобы ногти впились в ладони до боли.

– Так ведь вы наш господин, вам нельзя отказывать, вы и папу и маму можете повесить, и братиков тоже, – залепетала девушка, почувствовав моё состояние, всё же мы провели вместе более двух месяцев. – А на празднике я к вам подошла, чтобы поблагодарить за спасение, отец сказал, с меня не убудет, если господина отблагодарю.

Я смотрел в её совсем недавно родное и любимое лицо, понимая, что ещё минута – и я не смогу сдержать себя.

– Поправь меня, пожалуйста, если я в чём‑то ошибусь, – прохрипел я, решив поставить для себя всё на свои места. – На празднике ты ко мне подошла по просьбе своего отца, в замок пришла потому, что боялась меня, спала со мной на протяжении этих двух месяцев по принуждению, тебе это не нравилось, потому что ты любишь Криса и хочешь за него замуж? Я всё правильно изложил?

Девушка даже обрадовалась моим словам:

– Всё правильно, господин, вы так всё подробно объяснили, просто удивительно, как правильно.

Внезапно я успокоился, девушка тут была совсем ни при чём, это я возомнил себя Казановой и покорителем девичьих сердец. Прокашлявшись, чтобы избавиться от комка в горле, я сказал ей:

– Ты хорошая девочка, Сатти. Поэтому завтра Марта даст тебе расчёт и премию от меня, на вашу с Крисом свадьбу. Ты можешь вернуться к Крису и быть счастливой.

Девушка сначала обрадованно засмеялась, но потом нахмурилась:

– А вы не рассердитесь? Не будете наказывать моих родителей?

– Поверь, Сатти, наказывать я никого не собираюсь, – закашлялся я, мне никак не удавалось избавиться от того комка.

– Вы такой хороший, господин, – засмеялась девушка. – Хотите, я ещё раз с вами?

– Нет, сегодня больше не хочу, – ответил я. – Заболел, наверное. Ты ступай к себе, не хочу тебя заразить.

Девушка обеспокоилась:

– Правда? Может, мне вина принести, с пряностями? Оно вам быстро поможет.

– Нет, Сатти, всё нормально, иди к себе, завтра всё будет хорошо, – снова закашлялся я.

– Ну ладно, – серьёзно ответила девушка. – Вы правда не сердитесь, господин?

– Иди уже, – едва не рявкнул я на неё, ком в горле стал непереносимым.

Девушка вылетела из постели и, быстро одевшись, выбежала из комнаты. Встав, я закрыл за ней дверь на засов и упал в кровать – проклятый комок вырвался из меня вместе с потоками слёз. Было невыносимо стыдно и больно узнать, что девушка, к которой я так привязался, спала со мной только из‑за боязни, что я наврежу её родителям. Уязвлённая гордость и растоптанное самолюбие выливались из меня наружу с каждой слезой. Когда слёзы закончились, я перевернулся на спину и понял, что сегодня уже не засну.

Одевшись, я вышел из замка и лёгким шагом побежал по четвёртой, самой сложной полосе препятствий. Странно, но первый круг я преодолел так легко, словно бежал по первой полосе, препятствий я просто не замечал, хотя бежал почти в полной темноте. Я механически переставлял ноги, внутренне убеждая себя, что с каждым кругом буду забывать кусочек из того, что было у меня с Сатти. Настраивая себя, я бегал и бегал и через какое‑то время действительно начал чувствовать себя лучше. Обрадовавшись, я ещё более ускорил бег.

Я пробегал всю ночь, не останавливаясь ни на минуту, и только под утро ушёл к себе, едва успев сполоснуться в ручье. Раздевшись, я рухнул в кровать и сразу уснул.

Меня разбудил толчок в плечо. Открыв глаза, я увидел стоящего рядом с кроватью нубийца, который внимательно на меня смотрел.

– Неважно выглядишь, Макс, – сказал он. – Что‑то случилось?

– Всё нормально, Рон, – отозвался я, – всё просто отлично.

– Ну, если отлично, тогда нечего разлёживаться, беги десять разминочных по четвёртой, – пожал плечами нубиец. – Подожди, может, ты заболел? Ведь уже пару месяцев сам встаёшь, без напоминаний. Я даже удивился, не увидев тебя на полосе.

Я встал, машинально оделся, вышел из замка и начал бег. Мыслей не было совсем, никаких, я машинально, как и ночью, продолжал двигаться по полосе, просто автоматически считая круги.

«Десять», – тикнул счётчик внутри меня, и я, добежав до ворот, наткнулся на Рона.

– Десять, учитель, – спокойно сказал я.

Нубиец посмотрел на меня, прислушался к спокойному, не сбившемуся дыханию, потом положил мне на лоб широкую ладонь и сказал:

– Не нравишься ты мне сегодня. Знаешь, иди отдохни денёк. Завтра продолжим в это же время.

С этими словами, удивившими меня больше, чем если бы передо мной упал мешок с золотом, Рон ушёл на кухню. Я последовал за ним и позвал Марту. Кухарка с некоторых пор меня боготворила, поэтому всегда немедленно являлась на мой зов или выполняла просьбы.

– Да, господин? – поклонилась она мне.

– Марта, пожалуйста, рассчитай сегодня Сатти, она возвращается в деревню, – вроде бы спокойно произнёс я, – и дай ей от меня пять кесариев как подарок на свадьбу.

Марта недоумённо на меня посмотрела, с чего это вдруг я разбрасываюсь такими деньгами, но, уловив что‑то в моём взгляде, закрыла рот и поклонилась:

– Как скажете, хозяин. Найти вам новую служанку?

– Нет, пока не надо. – Я с трудом сдержался от крика.

После произошедшего у меня не хватило бы сил видеть рядом с собой другую хорошенькую девушку.

Марта ещё раз поклонилась и ушла. Я вошёл к себе в комнату и заперся на засов, делать ничего не хотелось, я просто лежал и смотрел в потолок. За весь день ко мне никто не заглянул.

Следующим утром я хотел остаться в кровати, но снова, как в первый день занятий, был скинут своим учителем на пол и выбит во двор палкой.