– Помогите! – срывающимся голосом вновь закричал Лёха.

Чёрные пятна, почти слившись в единое целое, двинулись навстречу.

– Помогите, – шёпотом повторил он, цепенея от ужаса, и шагнул назад.

Нога не ощутила опоры, и Лёха качнулся, расставив руки и пытаясь удержать равновесие. Чёрная тень бросилась на парня, обдав запахом плесени и сырости, и растворилась. Это не собака! Глюк какой-то. Рыхлая земля под ногами просела, и Лёха упал на грудь. Ноги зависли в пустоте. Вцепившись в пучки травы, он снова закричал, а, мгновением позже, рухнул вниз. Сквозь свой крик Лёха слышал, как осколками калейдоскопа рассыпается женский смех из придорожной забегаловки.

***

Больно. Болело всё тело. Будто сквозь сон, Лёха вспомнил, что куда-то упал. Он с трудом разлепил веки, но увидел только темноту. Грудь горела огнём. Твою мать! Наверное, напоролся на что-то. Сцепив от боли зубы, парень провёл по телу рукой, ожидая наткнуться на куски арматуры или обломки рёбер. Нет, ничего нет. Но, сука, как же больно! Слёзы навернулись на глаза. Нормально. Жив – хорошо. Значит, выберется. Страшная мысль обдала холодком. А вдруг что-то со спиной? Кому инвалид нужен?

Как там, в фильмах, показывают? При травме спины ноги ничего не чувствуют. Лёха протянул руку и ущипнул себя за бедро. Чувствует! Чувствует, не сломал спину. Закусив губу, попытался сесть. В голове белой вспышкой взорвалась боль….

***

…Холодно. Лёху бил озноб. Боль пульсировала в груди, ползла ледяной змеёй по телу и отдавалась в пальцах ног. Он ещё жив.

Перед лицом стена. Серая, кирпичная, отсвечивающая глянцем сырости. Наверху уже, наверное, день – свет проникает в эту яму. Парня мутило. Скорее всего, сотрясение мозга. Он поднял к глазам дрожащую руку. На ладони не хватало двух пальцев; указательного и среднего. Но не было сил сокрушаться и жалеть себя. Вот отдохнёт немного…

…Жарко. Казалось, он дышит огнём. Он – вулкан, и в венах у него пылающая кровь.

Лёха лежал в полумраке. Темнело. Ничего, скоро его найдут… скоро…

…Больно. Парень отключался от боли, и она же его приводила в чувство.

…Он в аду. Как же он хотел домой…

Где-то надрывно смеялась женщина. Ничего… надо поспать… и станет легче…

***

Боль – как спящий дракон. Если не шевелиться, не проснётся. Лёха приручил её… нет – приспособился.

Снова светло. Снова перед глазами стена. Лёха не знал, сколько прошло времени, но день точно провалялся в бреду. Парень нащупал под собой кучу прелого тряпья. Так это ещё мягкая посадка была. Мог ведь и голову свернуть. Он всхлипнул и поднёс ладонь к лицу. Крови не видно… он же пальцы оторвал! Рука казалась куцей рогулькой. На ней остались мизинец и большой палец. Сука! Двух же не было. Или в глазах двоилось? Высвободив из тряпок вторую руку, он всхлипнул. Не было мизинца. Как же так?! За что он так зацепился? Нахлынула жалость к себе, разбудила дракона. Он вгрызся болью в поясницу, и Лёха закричал…

Сверху моросил дождь. Капли падали на раскалённое лицо. Лёха, раскрыв рот, ловил их, пытаясь утолить жажду. Во рту такая пустыня, что, казалось, даже язык высох.

Вверху, метрах в десяти, виднелось круглое отверстие. В этот люк Лёха и провалился. И как насмерть не разбился? Высота такая. Хорошо, ворох тряпок навален. Из стены торчали ржавые скобы, ведущие вверх. Но до них ещё надо допрыгнуть. «Вот отлежусь, – успокаивал себя парень, – и вылезу по ним наверх». Лёха поднял руки навстречу дождю и в отчаянии завыл. На обеих руках остались только большие пальцы. Остальных не было. Пустое место. Ни рубцов, ни крови. Оставшиеся пальцы словно показывали: «Всё нормально. Так держать». Какое – «нормально», где пальцы!?

Крысы – первое, что пришло Лёхе на ум. Это они ему руки обгрызли, когда он в бреду валялся. Парень прижал покалеченные руки к груди и, стиснув зубы, посмотрел по сторонам. Нет, не видно. Хрена тут увидишь, в полумраке всё серое.

На глаза опять навернулись слёзы. Как же он без пальцев теперь? Может, валяются где рядом. Ведь пришивают же хирурги… Парень сам себя осадил от тупой мысли. Когда его найдут, пальцы уже сгниют… да и он сам, может быть. Комок подкатил к горлу.

***

– На помощь! Помогите! – орал Лёха, в виднеющееся в круглом отверстии небо. Но звук глох, словно в вате, и не желал отражаться даже эхом.

От крика кипели лёгкие, горело пересохшее горло. Сука, ну почему не слышит никто?! Тут же кафешка недалеко… И запах шашлыка и беляшей. Жрать охота.

– Я тут. Помогите…

Лёха тихо подвывал. Надо выбираться отсюда. Сожрут крысы… надо валить. К Ритке. Она ждёт. Обида, по любому, прошла. Она отходчивая. Теперь друзей обзванивает. Соскучилась… А тут крысы, или хер его знает, кто ещё. Бред какой-то. Если бы пальцы кто отожрал, кровь была бы, ну или больно, что ли. А тут всё болит, кроме рук, и даже шрамов нет. Гладкое место, как и не было пальцев никогда. Крыша едет. Да, скорее всего. Наверное, головой хорошо воткнулся в тряпки.

Парень попытался встать, приподнялся на локтях и протянул руку к кирпичной стене, но от боли в пояснице повалился лицом вниз, зубами вцепившись в гнилое тряпьё.

Когда боль отступает, приходит ужасная слабость. Хочется свернуться клубком, зарыться в ветошь и уснуть, чтобы ничего не видеть. Как же Лёха устал…

Не спать. Леха кусал себе губы и озирался по сторонам. Кто бы это ни был, он приходит, когда парень в отрубе. Пока Лёха тайком наблюдал, ни одна сука не появилась. Хрен вам, а не пальцы. Лёха запихал под себя покалеченные руки и стал ждать. В яме стало темно – снаружи наступила ночь. Сверху доносилась музыка и опять этот смех. Парень стиснул зубы. Что ты там, сука, ржёшь каждую ночь?

…Мысли Лёхе в голову лезли разные. Что с ним не так? Почему он такой невезучий? Ну, поругался с Риткой. В первый раз, что ли? Нахера в этот автобус полез? А если уж и полез, то ехал бы до конца. И телефон, мудак, разбил. Сейчас бы вызвал помощь. Нет, неспроста это. В маршрутке словно дёрнуло Лёху – надо сойти. И в поле ноги будто сами несли. Психовал, ругался и шагал, хрен знает куда. А собаки? Ведь это не собаки были. Гнали его в эту яму. Как есть – гнали. Если бы собаки, то не так страшно. А это – какая-то херня потусторонняя. Вот угораздило. И тут Лёху, как кипятком обдало. А ведь он не первый в эту яму свалился. Тряпки под ним – это же одежда чья-то. Старая, прелая одежда. Кому надо было этот хлам в поле тащить и в яму бросать?

Парень вздрогнул, опять резануло в пояснице. Уткнувшись носом в гнилые лохмотья, он переждал боль. Лежал и представлял, что там, под ним, под этой одеждой, спрятана куча костей. Человеческих костей. Лёха выругался. Твою мать, ну, бред же! Напридумывал себе. С водки палёной тени всякие привиделись. А тут… бомжи жили. Всё, сука, сходится, кроме самого главного – что с его руками?

Задержав дыхание, Лёха стал вворачивать кулак в тряпьё. Отсутствие пальцев сделало руку абсолютно неудобной. Он с трудом протискивал её сквозь отсыревшие куски ткани. «Никаких там костей нет, – твердил парень себе. – Нихрена там нет».

Сердце билось всё чаще. А вдруг… а вдруг там не кости, а те, кто его пальцы сожрал. Сам им в пасть добычу пихает. За мгновение до того, когда Лёха был готов отдёрнуть руку, она уткнулась в землю.

Ничего там нет.

Он, закусив губу, перекатился на спину. С ума он сходит. Люди, помогите. Сил кричать не было…

…Не спать… Но не спать – нельзя. Становится хуже. Он лишь вздремнёт, но начеку будет. Если что, сразу…

***

Лёхе снилась Ритка. Их первая встреча. Солнце бросало сквозь листву зелёные блики на её платье. Она смеялась, он был счастлив и вдыхал почему-то кофейный аромат её волос…

Парень вздрогнул и проснулся. Вверху ярко светил голубой пятак неба, перечёркнутый белым следом пролетевшего самолёта. Лёха осторожно вдохнул полной грудью. Боли в лёгких почти не было, да и в спине она поутихла. Правая рука немного затекла.

Сегодня Лёха выберется наружу. Сегодня… он непонимающе глядел на обвисший правый рукав рубашки. В мозг словно кислоты налили. И он закричал…

Лёха сипло выл, прижав к груди оставшуюся руку. За что? Кто? Как? Он ведь ничего не почувствовал. Твою мать, он и сейчас ничего не чувствует! Нет руки. Чуть ниже локтя – будто отбрило. Гладкое место!

Парень прижимал к себе обрубок и вертел головой по сторонам. Где ты, тварь? Что тебе нужно?

Солнце достаточно освещало Лёхину тюрьму, было видно всё или почти всё. На кирпичной стене темнело небольшое пятно или густая тень. Будто нарисованный вход в тоннель. На мгновение почудилось, что оттуда веет холодком.

– Вот где ты, сука, прячешься! – истерично закричал Лёха. – Выходи.

Он вырвал из-под себя кусок тряпки и бросил в пятно, но не попал. Перебирая локтями, осторожно продвинулся к стене и протянул руку. Его била ледяная дрожь. Кулак упёрся в кирпичную стену. Тень. Просто тень. Лёхе показалось, он услышал тихий смешок.

Надо уползать. Надо постараться… Скобы высоко. Как он – с одной рукой!? Ничего, надо только встать. Надо встать…

Дракон впивался зубами изнутри. Он, так же, как и Лёха, хотел на волю. Он жёг и жрал внутренности. Но Лёха всё же сел. Он сидел и плакал, по подбородку текла кровь из прокушенной губы. Скобы прямо над ним. Нужно только встать и дотянуться. Вот только боль утихнет. И тогда Лёха услыхал голос. Или даже несколько, но они говорили одно и то же. Тихо, почти шёпотом, вразноброд.

– Пустота-а. Мы-ы. Слыши-ишь. Темно-о-о…

Парень зажмурил глаза и потряс головой. Всё, крыша поехала.

«Ну, куда же ты? – прозвучал голос прямо в его голове, и другие голоса, шурша, стихли. – Мы к тебе привыкли».

Страшный голос, настойчивый.

– Кто здесь?! – заорал Лёха. – Кто здесь?

«Ты никому не нужен. Она тебя забыла».

Это он про Ритку, что ли?

– Она любит меня, и я её люблю. Кто ты, сука?!

Сердце ухало, как молот. Страшно-то как. Тварь, которая руку до локтя обглодала, ещё и говорит.

«Твоя жизнь пустая и бесполезная, как мыльный пузырь. Ты здесь, потому что там тебе нет места».

– А-а! Заткнись!

Он стиснул зубы и привстал, спиной опираясь на стену. Перебирая культёй и лопатками, Лёха полз всё выше и уже почти встал в полный рост. В голове раздался гомон шуршащих голосов.

«С-с-стой. Ос-станься. Мы – пус-с-стота…»

В пояснице хрустнуло, и дракон ринулся вновь за добычей. Ноги парня подкосились, и он, ревя от боли, сполз по стене. Голоса стихли и, теряя сознание, Лёха увидел, как опустели штанины брюк ниже колен. Боли было достаточно, но в ногах её не было…

***

– Ты никто. Ты всем портишь жизнь, – голос уже не упрашивал, а утверждал. Он громко звучал, отражаясь от стен и умножаясь эхом. Знакомый голос. Голос Лёхи.

Эта тварь стирает его по кускам, а теперь и говорит, как он. Лёхе было плохо. Ему было больно. Не было сил поднять голову. Что-то мешало дышать и куском свесилось на грудь. Лёха протянул дрожащий обрубок руки. Это был язык. Его язык. Нижней челюсти не было. Лёха не кричал. Он устал…

В яме темнело, пятно на стене разрослось. Оно расползлось в стороны и расплескалось по тряпью.

Голос не умолкал ни на секунду.

– Ты – пустое место. Ты – пустота. Ты и её заразил пустотой.

Парень тяжело сопел и вяло кивал головой. Может, и так. Может, всё правда. И давно надо было исчезнуть из жизни Ритки. Он – пустота.

Голос захихикал, словно ждал этого признания.