– Отчего вы вчера не были на танцевальном вечере? А сами еще просите, чтобы я приберегла вам третью кадриль!

Студент несколько смешался.

– Пардон, Варвара Петровна, – проговорил он. – Но мы вчера работали, мы вчера фонари клеили для нашего вечера.

– Кто это мы-то? – спросила она.

– Распорядители праздника. Я, Глинков, Ушаков.

– Какой вздор! Ушаков танцевал со мной вальс.

– Ну, это, должно быть, уж он после работы на танцевальном вечере очутился. И я хотел идти, но рубль платить за вход в одиннадцать часов…

– Стало быть, вам рубль дороже, чем со мной танцевать? Прекрасно!

Варя сделала глазки и надула губки.

– И хорошо еще, что судебный следователь Чайкин ко мне подошел, а то я так бы и просидела третью кадриль, не танцевавши, – продолжала она. – И какой милый и прекрасный человек!

– Да он, Варвара Петровна, вовсе не судебный следователь. Он учитель пения. Ваша маменька тоже его за судебного следователя считала, но я уж объяснил ей, – сказал студент.

– Все равно прекрасный человек! И как танцует!

– А мне так жаловались на него. Он, говорят, руку дамы ужасно тянет вниз.

– Пустяки. Это-то и хорошо. Ну, что же наш спектакль? – спросила она.

Студент развел руками.

– Расстройство, полное расстройство, – проговорил он.

– Ах, вы! Всех взбаламутили, а теперь на попятный… Расстройство… А вот ежели бы Чайкин взялся устроить спектакль, то, наверное, не было бы расстройства. Ну, я пойду кофе пить.

Она круто повернулась к двери.

– Варя, Варя! Постой! – остановил ее Вася.

– Ну, что такое? Наверное, какие-нибудь глупости!

– Ты знаешь, кто такая Пелагея Васильевна?

– Какая такая Пелагея Васильевна?

– Да Яликова. Мать Нади Яликовой, которая вот с этими кудлашками на лбу ходит.

– Ну, ну… Ну, что же дальше?

– Наша маменька говорит, что ейная мать была кухарка, простая кухарка.

– Вася! Вася! И не стыдно вам сплетничать! Ай-ай! – покачал головой студент.

– Да ведь это не я, это маменька. Она вам же рассказывала. Я слышал.

– Довольно, довольно. Как это стыдно про людей злословить!

– Да ведь маменька, а не я.

Студент взглянул на часы и сказал:

– Ну, давайте скорей заниматься. Ведь мне некогда. Надо на другой урок идти. Слушайте! «Два мальчика были застигнуты в горах метелью…»

– Да уж это я слышал. Говорите дальше! – сказал Вася.

Студент вспылил.

– Как вы смеете меня понукать! Сами же вы меня поминутно перебиваете, не даете рассказать, а теперь понукаете! – воскликнул он. – Перепишите мне за это шесть раз латинское склонение, которое я вам задам. Это будет вам в наказание.

– За что же это, Вениамин Михайлыч? – слезливо заговорил Вася. – Я к вам всей душой, а вы меня не любите.

– И чтобы к завтрему было переписано!

– Ну, уж этого я не могу, никак не могу. Сегодня вечером у Звонаревых будет иллюминация.

– Как там хотите, а чтоб было сделано!

– Простите, Вениамин Михайлыч!

– Ага! Теперь простите! Зачем же вы меня перебиваете? Ну… «Два мальчика…»

– Одно слово, Вениамин Михайлыч.

– Ну?!

– Вы не верьте Варе. Это она так перед вами козырит-ся, а она влюблена в вас… – проговорил Вася.

Студент схватился за голову.

– Боже мой! Да будет ли этому конец! Не хочу я этого от вас слышать! – воскликнул он и только что прочитал Васе историйку про двух мальчиков, как вдруг вошла Варя.

Варя держала в руке чашку с кофе, макала в него сухарь, ела и, прожевывая, спрашивала студента:

– Маменька говорит, что вместо спектакля у вас будет танцевальный вечер с концертом и живыми картинами, так в какой же картине вы мне дадите позировать?

– Мы еще, Варвара Петровна, картин не выбирали, – отвечал студент.

– Ах, и картин еще не выбирали? Ну, тогда, наверное, ничего не будет.

– Отчего вы так думаете?

– Оттого, что нельзя через час по столовой ложке что-нибудь делать. А уж затеяли что-нибудь, то надо – раз, два, три – и готова карета. Картины еще не выбрали!

– Да разве мы смеем без вас выбирать! И, наконец, насчет постановки картин мы и вообще еще не решили.

– Ах, и это еще не решили? Ну, тогда честь имею вас поздравить. Это значит: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет. Ах вы, распорядители!

Она насмешливо улыбнулась. Студент взглянул на часы.

– Я должен кончить. Мне пора на другой урок, – сказал он Васе и поднялся. – Прощайте, Варвара Петровна, – поклонился он Вареньке.

– Прощайте, кислый молодой человек, – проговорила Варенька, протягивая руку.

– То есть чем же это кислый-то? Все, все будет сделано по вашему желанию. Вы царица души моей, – шепнул студент и стал сходить с террасы.

IV

На следующее утро студент Кротиков опять пришел на урок к Васе Матерницкому. Матерницкая сидела на террасе и чистила ягоды. Студент поклонился и сказал:

– Уже в трудах? Так рано, и за работой?

– Да что ж вы поделаете? Вчера черную смородину варила, а сегодня малину, – отвечала Матерницкая. – Здравствуйте, – протянула она ему руку. – Извините только, что рука в ягодах. И ведь все я одна хлопочу, Вениамин Михайлыч, одна. Нет у меня помощницы.

– А Варвара Петровна? – сказал студент.

Матерницкая махнула рукой.

– Какая она помощница! Она только есть умеет. Ее и чистить-то нельзя подпустить: она больше съест, чем начистит. Садитесь, пожалуйста.

– А Варвара Петровна еще почивает? – спросил студент, присаживаясь к столу.

– Нет, встала уже, но только в безбелье, как говорится. Не одета. Напилась кофе и пошла письмо писать подруге. А вы к Васе? Вообразите, что натворил этот мальчишка! Наловил он с дьяконским сыном рыбы, а кто-то сказал ему, что рыбу можно коптить в трубе. Он полез с рыбой на крышу и провалился в трубу. Весь, весь в саже вымарался: сам, лицо, руки. А только что сегодня утром надели на него чистенький коломенковый костюмчик.

– В трубу?

Студент пожимал плечами.

– Да, в трубу, – кивнула ему Матерницкая. – Сейчас Афимья повела его мыть и переодевать. Ведь какая изобретательность в шалостях.

– Ужас что такое! – покачал головой студент. – Должен и я вам пожаловаться на него, Клавдия Максимовна.

– Что такое? Что такое? – быстро спросила Матерницкая.

– Вообразите, он мне любовные письма пишет.

– Как так?

– Да-с. Пишет любовные письма, подписывается Варей, назначает свидания в саду и пересылает письма с деревенскими мальчишками.

– Варей? Как Варей? – удивленно проговорила Матерницкая.

– Да так, Варей.

– Да он ли? Может быть, кто-нибудь другой?

– Помилуйте… Да ведь я его руку отлично знаю. Вчера вечером было письмо, и сегодня утром было письмо. Сегодня утром я поймал мальчишку, который передавал письмо нашей кухарке, оттаскал его за уши и принудил сказать, кто передал ему это письмо. Он заревел и сознался, что Вася Матерницкий. Вот и письмо. Посмотрите.

Кротиков передал письмо.

– Да, да… это его рука… – сказала Матерницкая. – Нет, этого так оставить нельзя. Ему будет баня. Сама я драться не умею, а вот завтра приедет отец, и он ему задаст. А ежели уж он останется равнодушен, тогда я вырежу хорошую орясину в саду и попрошу вас…

– Нет, нет, Клавдия Максимовна, увольте меня! Я тоже не умею этим заниматься, – проговорил студент.

– Да ведь надо же его проучить. Он девушку конфузит, сестру свою конфузит. Ведь она Варя-то.

– Ну какой же тут конфуз! Во-первых, про Варвару Петровну никто не может и подумать. Письмо слишком уж неграмотно. А во-вторых…

– Да ведь бумажка-то розовенькая ее, на которой письмо написано, и конвертик ее, – перебила студента Матерницкая. – Ведь он это у ней украл из ящика. Надо будет Варе сказать. Варя! Варенька! – крикнула она, но тут же спохватилась и сказала: – Ах да… Я и забыла, что она еще не одета. Ну, я ей потом…

Студент подумал и проговорил:

– Сечь я вам его не советую.

– Да разве сечь? Никогда я его сечь не допущу. А просто отхлестать хорошенько орясиной по плечам и по спине.

– И так бить вообще не советую. А сделайте вы ему строгое внушение, оставьте сегодня за обедом без двух блюд. Пусть суп только ест. Поверьте, не умрет с одного супа.

– Да ведь уж без двух-то блюд он сегодня за трубу наказан, так как же тут быть?..

– Ну, за трубу сегодня, а за любовные письма завтра.

– Да хорошо, хорошо. А только это наказание бесполезно. Как только мы из-за стола выйдем, сейчас он побежит в кухню и там наестся. Вы мне, пожалуйста, это письмо дайте. Я Варе покажу, а потом отцу.

– Сделайте одолжение… Возьмите.

– Ах, негодный, негодный мальчишка! – досадливо покачивала головой Матерницкая и спрятала в карман письмо. – И ведь какие у маленького мальчика фантазии! На свидание звать! А это все Варя! Романы она читает, Афимье содержание их рассказывает, когда та с ней. Он слушает, он мальчик шустрый – и вот…

– Скоро он?.. Я про Васю… Мне, Клавдия Максимовна, нужно быть сегодня в час дня на другом уроке.

– Сейчас, я думаю, Афимья его переоденет. Афимья! Скоро вы там?.. – крикнула Матерницкая. – Вася! Торопись, Вениамин Михайлыч пришел.

Показалась горничная Афимья в светлом ситцевом платье и с цветком красной гвоздики в волосах. Увидав студента, она несколько вспыхнула и смешалась, но покосилась на барыню и сказала:

– Вы про кого? Вы Васю?.. Да он уж умылся, переоделся и к вам пошел.

– Да что ты врешь, мать моя. Мы сидим и ждем его, – отвечала Матерницкая.

– Ну, значит, куда-нибудь в другое место побежал.

– Так поди и поищи его.

– Это все равно что ветра в поле искать. Уж ежели его здесь нет, то, стало быть, он где-нибудь за тридевять земель скачет.

– Вася! Васенька! Ты тут? – кричала Матерницкая, перевесившись с террасы в сад, но ответа не было. – Уж извините, Вениамин Михайлыч, мне, право, так совестно, что он вас так долго заставляет себя ждать, – обратилась она к студенту. – Афимья! Надо же, наконец, его разыскать!

– Да вон дворник Ферапонт идет. Ферапонт не видал ли его где, – указала горничная. – Ферапонт! Вы не видали нашего барина?

– А он с дьяконским сыном у докторской конюшни в навозной куче червей копает, – отвечал дворник.

– Позови его, пожалуйста, Ферапонт, домой. Скажи ему, чтобы сейчас шел сюда, потому учитель его дожидает. Да скажи, что я строго ему приказала сейчас же идти сюда, – проговорила Матерницкая. – Ну, ты, Афимья, продолжай тут на террасе чистить ягоды, а я понесу вот этот таз варить, – сказала она горничной и спросила студента: – Не помешает она вам, что будет здесь ягоды чистить, Вениамим Михайлыч?

– Отчего же… Пусть чистит… Ничего, – отвечал студент.

Матерницкая подняла со стола медный тазик с наложенными в него ягодами и понесла в кухню.

V

Студент Кротиков и горничная Афимья остались на террасе одни. Студент покуривал папиросу, Афимья чистила ягоды и с полуулыбкой косилась на студента. Она была горничная из кокетливых, носила белый передник, обшитый кружевцами, и челку на лбу, помадилась господской помадой и питала слабость к цветным бантам на груди и к колечкам с цветными стеклушками. Колечками этими были унизаны ее мизинцы. Сегодня она, кроме того, была с красной гвоздикой в волосах. Она была довольно миловидна и имела такую курносенькую физиономию, которая приличествует именно молодым горничным.

Сначала они сидели и молчали. Наконец студент взглянул на часы и проговорил с неудовольствием:

– Это ужас сколько приходится всякий раз ждать этого Васю!

Горничная посмотрела на него, улыбнулась и сказала:

– И ништо вам. Себя заставляете ждать понапрасну, так вот теперь и сами ждите.

– Когда же я-то?.. Я, кажется, всегда вовремя являюсь.

– А вчера-то? – подмигнула ему Афимья. – Нет, вы даже обманщики.