Адальберт недовольно скривился, но кивнул головой в знак понимания.

Феофил продолжил:

– Оттон вынуждает папу поступать по своей прихоти и фактически лишил его власти под видом защиты от врагов. Дошедшие из столицы слухи говорят о том, что тайный посол Иоанна епископ Закхея вступил в переговоры с Врингой о возобновлении военных действий в Италии. Насколько я знаю, в дальнейшем он последует к Такшоню якобы с целью обращения угров в лоно Христовой церкви, на самом же деле должен уговорить угорского князя развязать новую войну с Германским королевством.

– Этим сведениям можно верить?

– Безусловно. Кроме того, я обещаю вам, что, покинув пределы Киева, смогу уведомить Оттона о тайной миссии Закхея. Не сомневайтесь, информацию доносить до нужных людей в кратчайший срок в империи умеют. Вашему королю есть чему поучиться.

– И? – Адальберт вопросительно посмотрел на Феофила.

– Что «и»?

– Я жду главного. Чем я должен расплатиться за это?

Феофил картинно скривился, выдерживая паузу.

– Собственно говоря, ничем таким, что запятнает ваше доброе имя.

Фраза, призванная успокоить епископа, произвела, судя по настороженному, как у бездомного пса, взгляду, противоположное впечатление.

– Постарайтесь пробыть здесь по возможности дольше. Нельзя оставлять этот народ без верного Господу пастыря. И будьте поактивнее. Поэмоциональнее, что ли. Киевляне, как дети, не внемлют голосу рассудка. Они охотнее отзываются на страсть. Добавьте страсти в ваши проповеди. Пусть слова станут громом, ошеломляющим, заставляющим трепетать. Страх – вот то чувство, которое движет язычниками. Сделайте так, чтобы ужас вселился в сердце каждого.

Адальберт молчал. Его лицо стало каменным, словно ужас, на котором заострял внимание Феофил, проник ему в сердце. Пауза в беседе затягивалась.

«Если монах поддастся порыву и проявит агрессию, неизбежно отвернет киевлян от себя. У русов в почтении выдержка и спокойствие. Дай бог, чтобы совет достиг цели, хотя надежда слишком шаткая», – подумал Феофил, а вслух продолжил, придумав запасной вариант:

– Я заметил, что у вас нет поддержки среди местных.

– Меня поддерживает великая княгиня, и этого достаточно.

Феофил удовлетворенно отметил самоуверенность монаха. Эта черта характера погубила многих.

– Как вам известно, Ольга лично просила короля прислать проповедника.

– Княжеские прихоти изменчивы, как и королевские… Ну и как императорские, конечно же, – добавил епископ, уловив возмущение в глазах Адальберта. – Давайте рассуждать об интересах, а не прихотях.

Адальберт не смог скрыть гримасу, характерную для учителя, недовольного ответом ученика.

– Конечно, вы сами во всем прекрасно разбираетесь, но позвольте поделиться кое-какой информацией, накопленной за годы общения, сбора и систематизации…

Недоверие не сходило с лица монаха.

– Да, да, поверьте, империя знает все и обо всем. Я сам иногда бываю в шоке от этого. Например, я вовсе не уверен, что вы не византийский шпион. Шучу, конечно, – поспешил добавить Феофил, – но каждая шутка может превратиться в правду.

– Уж не планируете ли вы меня завербовать? – Адальберт гордо вскинул голову.

– Неплохая мысль. – Епископ усмехнулся: – Но боюсь, нереализуемая. Я хорошо знаком с вашей биографией, и в ней нет даже намека на то, что из вас можно сделать агента империи. Я уже сказал и повторюсь снова. Мне кажется… Скорее, я уверен, что в данной ситуации мы гораздо более союзники, чем соперники.

В лице Адальберта пропало напряжение.

«Хороший момент для восприятия нужной информации», – подумал Феофил, торопясь сказать, что хотел.

– В Киеве не так все идеально, как кажется. Существует масса скрытых противоречий, в которых вы сможете найти для себя поддержку… Княгиня – это плохой вариант. – Повысив голос, епископ перебил готовое сорваться с губ монаха возражение: – Обратите внимание на Све-нель-да. – Имя, произнесенное по слогам и полушепотом, должно было звучать, по мнению Феофила, многозначительно.

– Что такого в этом воеводе, привечающем в своем доме языческих колдунов?

– Ну, у каждого человека может быть увлечение. Простим ему эту слабость. Суть в другом. Свенельд – потомок Аскольда!

– Ну, и?.. – не понял Адальберт.

– Аскольд правил Киевом до Олега, Игоря и Ольги. Воевода втайне считает себя более достойным занимать великокняжеский трон. Кроме того, как вы знаете, я живу в доме Ольмы – крещеного купца. Улавливаете мысль?

– Если честно, нет. И мне бы хотелось без загадок. У меня и так голова болит от избытка проблем.

– Хорошо. Кратко: Ольма построил и содержит на свои средства церковь Николая Угодника. Не всем известно, но церковь построена на месте захоронения Аскольда. Улавливаете мысль? – вновь не удержался от загадки Феофил, но, поняв, что монах не намерен участвовать в игре, торопливо продолжил, пытаясь замять свою неловкость: – Аскольд был крещеным. Совместите ненависть Свенельда к роду Рюрика с крещением его отца, и вы сможете заполучить могущественного союзника, продвигающего ваши интересы при дворе княгини.

Феофил облегченно вздохнул, видя, как изложенная им мысль плодотворно приживается на подготовленной почве.

* * *

Святослав смотрел на мать исподлобья и вызывающе улыбался. Ольга хорошо знала этот взгляд. Он всегда принимал вид колючего ежа, скрывая смущение за дерзостью. Вот и сейчас, слушая наставления матери, Святослав глубоко упаковал стыд под маску равнодушия.

– Как ты можешь? – У Ольги не получалось сдерживать бешенство. – Опоздать на совет, где ты являешься главным. Тебе двадцать пять лет, и ты князь. Пора править страной, а не развлекаться со своими дружками.

Гнев Ольги делал ее голос визгливым, похожим на причитания рыночной торговки. Она понимала это, но не могла справиться с эмоциями. Картина будущего Святослава, тщательно выстроенная в голове сразу после его рождения, распадалась на части. Опоздание сына, измена Марфы – всего было слишком много. Нервное напряжение достигло точки кипения.

– Матушка, ты успешно справляешься со всеми государственными делами, и мне остается только с удовольствием наблюдать, как благодаря тебе процветают наши земли, – Святослав демонстративно льстил княгине. Ольга еще сопротивлялась, но первый эмоциональный накал спадал, уступая место доводам.

– Если ты считаешь, что это правильно, когда государством управляет мать при взрослом сыне, то заблуждаешься. У нас множество врагов, как внутри княжества, так и за его пределами. Слабая женщина не может справляться с непомерным грузом ответственности.

– Матушка, не называй себя слабой женщиной. Семнадцать лет ты успешно командуешь. Русь достигла небывалого процветания. Люди счастливы видеть тебя на княжеском троне. – Искренность светилась в лице Святослава. – Как бы я ни старался, ты гораздо лучше управляешься с делами. Я не пойму, где мое место? Я не знаю, что бы мог решать без тебя? Если ты думаешь, мне это нравится, то ошибаешься. Посмотри вокруг. Везде ты. Меня нет!

– Я не успеваю все, что хотелось бы. Иногда требуется мужской характер и решимость. Я мечтаю быть просто помощницей тебе, а не мудрой правительницей. – Ольга старалась говорить уверенно, хотя сама сомневалась в том, что способна отказаться от власти. Управление княжеством доставляло ей удовольствие, наполняя жизнь ощущением значимости. Новые доводы всплыли в голове: – Наше государство слишком раздроблено и раздираемо противоречиями. Общины враждуют с князьями, князья разоряют народ. Нет единой, связующей всю страну идеи, которая заставит народ уважать своих правителей, а правителей поставит на место.

– Я точно такой идеей не являюсь, – усмехнулся Святослав.

– Христианская вера. – Ольга говорила эти слова вкрадчиво, наблюдая за реакцией Святослава. – Вера в единого бога, в единого правителя, наместника этого бога на земле, сплотила бы народ и укрепила власть.

– Мама, ты снова об этом Христе. Когда ты поймешь, что меня это не интересует. – Святослав начал ходить по комнате, вынуждая Ольгу крутить головой.

– Никогда! Твоя задача как князя – сплотить людей. Что может быть для этого лучше христианства?

– Христиане сильны единством, это правда. Единством стада овец, где каждый слаб поодиночке. Любой из моих воинов не боится умереть, для него счастье попасть в цветущую, наполненную удовольствиями вырию после смерти. Перун покровительствует дружине и ведет ее к победам. Христианин боится смерти. Боится попасть в свой ад. Христианин вечно виноватый, погрязший в грехе, как ни старается быть праведником. Ему один путь после смерти – вечные муки. – Святослав скривился, словно лично их испытывал.

– Все не так. – Ольга не раз слышала этот довод, но никогда не могла понять страха людей перед адом. – Праведная жизнь гарантирует вечное блаженство после смерти. Живи, соблюдая законы божьи, и обеспечишь себе достойное загробное существование.

– Как можно быть праведником воину? Все, что ему любо в этой жизни, все, для чего он живет, – это грех. Любить женщин – грех. Выпить хмельных напитков и пожрать от пуза – грех. Убить противника – грех. Забрать добычу у поверженного врага – грех. Даже просто хотеть всего этого грех. Так где же будет воин после смерти? Гореть вечным пламенем в христианском аду. Вот почему христиане боятся смерти и бегут с поля боя при первой возможности. Если я окрещу свою дружину, я не смогу воевать.

– Но ведь точно так же ничего не боятся и обычные люди, не воины. Они погрязли в пороках и грехах. Христианство несет покорность и смирение. Кроме ада есть еще и рай.

– Не смеши меня со своим христианским раем. Какое может быть в раю блаженство, если там нельзя драться, пить, жрать и с девками веселиться. Грешить, по-вашему. Это пустой спор, матушка, я никогда не смогу окрестить свою дружину и тем более окреститься сам, но я обещаю тебе впредь не опаздывать на советы без уважительной причины. – Святослав хитро улыбнулся и, несмотря на молчаливый протест матери, вышел из комнаты.

Ольга подумала вернуть сына, чтобы поговорить о Марфе. Ей не давала покоя ее измена, но сомнения о том, должен ли знать правду Святослав, останавливали.

«Наверно, пока так лучше», – решила Ольга, провожая взглядом уходящего сына.

* * *

Ольга смотрела на обстановку в своей комнате, словно не узнавая знакомых предметов. Взгляд скользил вдоль стен, ни на чем не задерживаясь, существуя отдельно от разума, поглощенного мыслями о Святославе и Марфе. На столике у окна стоял тазик с водой и валялось скомканное полотенце, оставшиеся после утреннего туалета. Княгиня сжала в кулаке влажную ткань, приходя в себя.

– Это что такое? – Гневные нотки потревожили тишину, обрушившись на Будану.

– Сейчас все уберу. Простите, матушка. – Служанка кинулась к Ольге, подхватывая полотенце, брошенное на пол.

Ольга опустилась в кресло, растирая рукой лоб, где начали созревать первые крупицы боли.

– Вид у вас нездоровый, – заметила Будана, с излишней пристальностью рассматривая лицо хозяйки. – Может, желаете чего?

Княгиня промолчала, вслушиваясь не столько в слова, сколько в бархатистый тембр голоса служанки, действующий успокаивающе.

– Опять вас эти бояре с воеводами нервируют, – ворчала Будана. – В могилу свести свою госпожу задумали, злыдни. Не понимают, что одинокой женщине внимание и забота нужны. Так ведь нет, все норовят проблем целую гору на женские плечи навалить. А мужика-то нету. Пожаловаться некому. Все сама, да сама.

Ольге стало весело от этих причитаний и вспомнился мужчина, с которым она могла быть откровенной.

– Пригласи Леонтия. – Княгиня внимательно посмотрела на служанку, моментально прекратившую болтовню. – Надеюсь, он еще не успел покинуть дворец.

– Угу, – буркнула девушка, выходя из комнаты с полотенцем в руке и тазиком под мышкой.