Выбор (страница 16)
Ольга прошлась от стены к стене, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок. Она остановилась возле зеркала, разглядывая свое отражение: «Да, Будана права. Слишком много в лице болезненной бледности. Глаза потухшие. Может, и на самом деле завести сердечного дружка». Грешные мысли зашевелились, неся искушение. Ольга смутилась, отгоняя от себя напасть. Рука сама собой коснулась лба в привычном крестном знамении. С иконы на нее смотрел Христос проницательным, но равнодушным взглядом.
Леонтий появился в дверях, мягко ступая, опустив глаза в пол. Он всем своим видом демонстрировал смирение и покорность, как и подобало истинному христианину.
– Что-нибудь еще нужно, матушка? – Будана понимающе посмотрела на княгиню, выглядывая из-за плеча священника.
– Нет, спасибо, ты свободна. – Ольга величаво махнула рукой, выпроваживая служанку. Присутствие священника всегда придавало ей ощущение собственной значительности.
– Присядь, – Ольга обратилась к Леонтию, давая понять, что разговор может быть длинным. Из потертой рясы священника на груди вытянулась нить, свернувшись петелькой, напоминавшей червячка, она вызывала умиление легкой неухоженностью.
– Что печалит мою госпожу? – Леонтий откинулся в предложенном ему кресле, готовясь к продолжительному разговору.
– Я прошу тебя, чтобы эта беседа осталась между нами. – Княгиня смущенно улыбнулась, понимая, что подобное напоминание лишнее.
– Конечно, госпожа. Мне особо и разговаривать не с кем. – Леонтий усмехнулся, разочарованно вздохнув.
– Я понимаю, – согласилась Ольга. – Не принимают бояре чужака. Не считают своим.
– Я бы сказал, ревнуют, матушка. За вашу благосклонность идет борьба нешуточная. Вы только не замечаете.
– Да полно тебе, – картинно возмутилась княгиня. – Я о другом хочу поговорить. Правда, слов нужных не подберу.
– А вы без подбора. Как на язык ляжет. – Священник поерзал в кресле, приготовившись слушать.
– Сегодня мне стало известно, что Марфа изменяет Святославу. – Ольга поморщилась. Леонтий молчал, ожидая продолжения. Княгиня вновь замялась.
– Кто тот нечестивец, что связал себя грехом прелюбодеяния с замужней женщиной? – Леонтий прервал паузу, казавшуюся неестественно затянутой, выручая собеседницу наводящим вопросом.
– Наверное, это уже не важно, так как Марфа поклялась мне, что рассталась с ним. – В задумчивости Ольги чувствовалось волнение, но не за оскорбление, нанесенное сыну.
– Я давно уже перестал удивляться вольным взаимоотношениям между мужчинами и женщинами Руси. Нет-нет, не поймите это как оскорбление, – поспешил оправдаться Леонтий. – Везде свои обычаи. Мне удивительно другое. Что кто-то осмелился унизить князя, вступив в связь с его женой. Огромное честолюбие заставляет Святослава всегда и во всем быть победителем. А измена жены – поражение. Причем в самом существенном для мужчины.
– Если тебе интересно, соперник – волхв Везнич. – Ольге не хотелось называть имени, но она сделала это, стараясь быть предельно откровенной.
Леонтий улыбнулся с некой удовлетворенностью.
– Я всегда говорил, что основные носители скверны являются и основными носителями порока. А что, Святослав в курсе этой щекотливой ситуации?
Княгиня ждала такого вопроса, но не знала, как на него ответить.
– Я не заметила в нем перемен. Во всяком случае, он так же беззаботен и безответственен. Конечно, если ему это не безразлично.
Леонтий непроизвольно прикусил губу, пытаясь выстроить логическую цепочку в поведении Святослава.
– Нет ли в этом промысла Божия? Не дает ли нам Всевышний шанс обратить князя к христианству. Любое горе – это прекрасная возможность задуматься о Боге, но надо действовать наверняка. Так знает Святослав о случившемся или нет? – прервал свои размышления священник.
– Думаю, что Святослав не знает, но не уверена. – Княгиня пожала плечами, все еще не понимая, как измена Марфы может подтолкнуть Святослава к принятию христианства.
– Хорошо. С князем не нужно разговаривать на эту тему. Подобная новость его однозначно взбесит. Осторожность нам не повредит. И неплохо бы заручиться поддержкой Марфы.
– Я боюсь другого. – Княгиня смутилась, понимая, что ее мысли далеки от возвышенных, но бремя заботы о государстве вынуждало думать о мирском. – Может, все не настолько страшно и опасность уже позади. Любое неосторожное слово способно разрушить мир, который я так тщательно строила. Союз Святослава и дочери Асмуда не просто брак. Он гарантирует стабильность в государстве. Это противовес Свенельду. Воевода спит и видит себя на киевском престоле. Если брак сына расстроится, Свенельд получит преимущество.
– Не будем гадать, матушка. Пришлите Марфу ко мне. Я поговорю с ней, и, думаю, многое станет ясно. Я уверен, со мной девушка проявит откровенность. Да и раскаяние в грехах всегда кратчайший путь к Богу. Если Всевышнему будет угодно, Марфа сможет сделать шаг к христианству.
– Да, ты прав. Марфа чувствует себя виноватой. Возможно, твой разговор с ней получится. Ну а со Святославом как-нибудь разберемся.
Княгиня благодарно посмотрела на священника, радуясь приходящему спокойствию.
* * *
Торопиться не хотелось. Утро замерло возле чудесной границы, когда последняя прохлада смешивается с наступающей жарой, создавая неповторимый атмосферный контраст. Леонтий катнул носком ботинка небольшой камешек, весело проскакавший пару шагов, оставляя за собой кудрявый шлейф из разбуженных пылинок.
Священник мысленно поблагодарил Господа за чудесное утро и за все то, что он даровал ему в этой жизни.
Жара стремительно захватывала власть, подгоняемая встающим солнцем. Путь до церкви не занял много времени. Деревянный купол отливал желтым цветом строганых досок, начавших местами темнеть под воздействием солнца и дождя. Леонтий перекрестился, ощущая прилив уверенности. Небольшое бревенчатое сооружение, с трудом называемое церковью, все же вызывало в душе священника чувство радости. Счастье наполняло его в этом месте, где он являлся единственным и полноправным хозяином. Даже Ольга, распорядившаяся построить храм, была лишь рабой господней в святых стенах, всецело покоряясь византийскому священнику. Количество прихожан медленно, но неуклонно росло, привлекая все большее внимание людей. Миролюбивый и богобоязненный батюшка не вызывал у киевлян опасений, любви или других эмоций, разве что незначительное любопытство, как всякая чужеземная диковинка.
– Здравствуйте, батюшка, – звонкий женский голос вывел Леонтия из состояния задумчивости.
Молодая женщина, из-за спины которой стеснительно выглянула юная девушка, озорно сверкнув огромными глазами, почтительно поздоровалась со священником. Леонтию нравился простой, по-детски наивный народ в Киеве, резко контрастирующий с напыщенными жителями Константинополя, представлявшими себя центром вселенной. Скромная деревянная церковь, украшенная несколькими, привезенными из Константинополя иконами, казалась милей и естественней грандиозных храмов, одетых в золото и внутри, и снаружи. Это было по-настоящему близкое к Богу место.
Священник приветливо кивнул прихожанкам, демонстрируя открытую, счастливую улыбку. Корзинки с едой, находящиеся в руках женщин, вызвали у Леонтия приступ смущения. Из-под белого платочка виднелись хлеб и молоко. В другой корзинке лежали яйца и запеченная тушка курицы.
– Примите, батюшка, – женщины учтиво заглядывали в глаза Леонтию, – и помолитесь за благополучие наших семей.
– Благослови вас Господь. – Леонтий перекрестил принесших дары, вкладывая в жест показное старание. – Я буду молиться за вас.
Молодуха игриво отвела взгляд от священника, пряча нескромный интерес к нему как к мужчине. Леонтий смутился. Он был совсем не старым и довольно привлекательным – с правильными чертами лица, умным взглядом и ладной от природы фигурой. Ему часто выказывали симпатию прихожанки. Он даже подозревал, что некоторые из них уверовали во Христа благодаря влюбленности в него. Ему как священнику казалось это небольшим грехом за приобщение язычников к христианству, но все же смущало как мужчину.
Это смущение явно проступило на ангельски умиротворенном лице Леонтия, и ему стоило немалых трудов, чтобы скрыть невольные мирские чувства. Старшая из женщин заметила неловкость священника и торопливо потащила прочь молодую искусительницу, цепко ухватив ее пальцами за рукав.
Леонтий с облегчением скрылся за массивными дверями, украшенными искусной резьбой, в которой смешались языческие орнаменты с христианскими символами. Полумрак, царивший в церкви, рассеиваемый слабыми огнями восковых свечей и робкими лучами солнца, пробивавшимися сквозь небольшие окна, расположенные вверху, успокоили Леонтия.
Кирилл – мальчик, выполнявший роль служки, – кивнул в знак приветствия вошедшему священнику и продолжил со сосредоточенным усердием мести земляной пол.
– Прими дары добрых людей, – Леонтий протянул корзинки мальчику. – Поешь, если голоден.
Кирилл с нескрываемым удовольствием принял подношения из рук священника, непроизвольно облизывая губы при виде аппетитной еды. Чувства голода он не испытывал, но румяные корочки на хлебе и курице соблазнительно приглашали их съесть.
Леонтий не обратил внимания на мальчика. Ему была безразлична судьба подношений. Княгиня выделяла достаточное содержание, позволявшее не чувствовать себя стесненным.
Леонтию хотелось помолиться, чтобы милое женское личико, с интересом глядевшее на него, исчезло из сознания. Он поспешил к иконам и опустился на колени, страстно шепча молитву. Чем яростней он шептал и старательней отбивал поклоны, тем легче ему становилось. Соблазнительный образ таял в глубине сознания.
Марфа возникла внезапно.
Леонтий заметил ее, лишь поднявшись, утомленный и умиротворенный молитвой. Девушка смиренно ожидала, когда он освободится.
– Добрый день, княжна, – Леонтий учтиво склонил голову. Воспитанный при Константинопольском дворе, священник с молоком матери впитал дворцовую манеру общения, так нравившуюся Ольге.
Марфа смутилась в ответ на церемониальную учтивость священника.
– Добрый день, отец Леонтий…
– Я знаю, для чего ты здесь. – Леонтий, поняв свою ошибку, сменил тон на более доверительный: – Я понимаю, что тебя гнетет твой поступок и ты в смятении. Поделись тревогами, и мы вместе, с божьей помощью, найдем путь к душевному умиротворению.
Речь священника была спокойной, наполненной нескрываемым сочувствием. В глазах девушки сверкнули искорки храбрости, проступающие сквозь робость и отчаяние.
– Да, батюшка, я расскажу. – Марфа запнулась, пряча вдруг проснувшуюся торопливость, но через мгновение уже говорила без остановки, сбивчиво и страстно: – Я виновата, очень сильно виновата. Перед своим мужем, перед своим сыном, перед матушкой-княгиней.
На глазах у Марфы наворачивались слезы. Леонтий положил руку ей на плечо, пытаясь унять охватившую девушку лихорадку.
Марфа вздрогнула от нежданного прикосновения, но это позволило ей не разрыдаться.