Алиса окликнула меня сонным голосом. Она не знала, что нужно вести себя тише. Казалось, сердце стучало где-то в горле. Я не могла повернуть головы, чтобы посмотреть на дочь. Вот бы дать ей взглядом понять, что лучше нам быть чуть скромнее. Алиса поднялась из-за прилавка, утирая глаза рукавами кофты. Она двинулась мне навстречу на шатающихся ногах, её веки были опущены. Девочка словно бродила во сне. Хотелось очнуться от кошмара, оказаться в своих кроватях, пока Гриша готовит завтрак на всех.

– Мам? Зачем ты?..

Я молчала, округлив глаза. Не могла произнести ни слова и лишь двигала губами, думая, что Алиса сможет по ним всё прочитать. Я взмолилась, чтобы она не спрашивала ни о чём. Стараясь не запнуться о валявшиеся на полу книги, я крадучись приблизилась к дочке. Вот бы она сейчас заткнулась.

– Мама, что случилось?

Я, держа пистолет в правой руке, этой же рукой закрыла рот Алисе, ударив её тяжёлым прикладом прямо по зубам. Она закричала мне в ладошку, и я наклонила ее, уложив на пол. Держала так крепко, что её личико покраснело. Алиса царапала мои руки, и слёзы капали прямо на них.

– Тише, тише… прошу тебя, они там.

Я шептала так тихо, что сама еле различала свои же слова. Алиса перестала брыкаться и посмотрела на меня покрасневшими глазами. В одном из них лопнули капилляры, и глазное яблоко порозовело. Алиса похлопала меня своей похолодевшей ладошкой по руке, и я ослабила хватку, убедившись, что в её рту не затаился предательский вопль.

У меня сбилось дыхание, я хотела обнять дочь, но застыла, прислушиваясь к происходящему внизу. Гул хриплых голосов заставил ощутить животный ужас. Алиса похлопала меня по плечу. Моя умничка всё знает и понимает, почему я так грубо с ней обошлась только что. Она схватила меня за одежду и втащила в магазин, где я смогла наконец-то выдохнуть. Из меня потоком хлынули слезы. Я вытирала их тыльной стороной ладони, сжимающей пистолет до посинения. Алиса гладила меня по щекам, смахивая солёные капли.

Мысль, как молния, прошила мозг: пуль хватит на обеих… я даже поднесла к подбородку дуло, но тут же убрала. Какой же глупости я обрадовалась – Алиса не увидела этого, не придала этому значения. А ведь я хотела как лучше. Всегда, правда, но боюсь, что сдамся первой, оставив Алису одну.

Я убрала пистолет в рюкзак и велела Алисе сидеть за прилавком. Сама же, меряя пол маленькими шагами, прижалась к ограждению над обрывом в кипящую живую пропасть. Высунулась так, что торчал только мой вспотевший лоб и два влажных глаза.

Мертвецы всегда так делают, когда сбиваются в стаю. Они одной рукой держатся за другого, стараясь не отбиться от остальных. Эти слепые пожиратели как правило бредут друг за другом, даже преследуя жертву. Им не было конца, и своими ебучими обгоревшими руками они держались за плечо впереди идущего, обычно самого злобного. Мутировавшего, похожего на самого дьявола.

Они не знали о нашем присутствии. Выползли наружу из своих теней, пока на небе не появилось яркое солнце, превращающее каждого из них за считанные часы в лужицу расплавленной плоти. Поэтому они так любят тьму – мать, их породившую. В тени они прячутся и ждут.

Я вернулась за укрытие и припала спиной к стене. От страха покрылась потом, каплями сбегающим прямо в задницу. Я прикрыла рот руками, чуть не закричав. Мельком заметила взгляд Алисы и повернула голову в сторону, словно это что-то изменило бы. Всё равно эта бедная девочка видит, как её единственный защитник медленно теряет рассудок.

Всего полгода назад мы нарывались на мертвецов, и вот снова – их много, и они никогда не насыщаются. Я видела, как они рвут зубами человеческую плоть, тянут жилы и ломают кости. Это видела и Алиса. Не должна была, но так уж случилось.

Хуже войны только её последствия.

Я на четвереньках, как трусливая псина, заползла в магазин и закрыла стеклянные двери изнутри. Подпёрла их двумя стеллажами с книгами, двигая по миллиметру эти тяжести, лишь бы не скрипнули. Алиса поджала колени, сидя в тени. Её худое тельце тряслось, и я думала, что больше она боится за меня, чем из-за чудовищ снаружи.

Я подумала, а может быть и здесь помимо окон есть стеклянный прозрачный потолок? Если бы мы смогли его разбить, то солнце загнало бы их снова во тьму, и мы с Алисой выбрались бы тем же путём. Я аккуратно отцепила Алису, схватившуюся за меня как маленькая обезьянка, и на цыпочках добралась до выхода.

Пришлось немного отодвинуть стеллажи, чтобы открыть дверь и выбраться наружу. В потолке было стекло, но это совсем маленький купол, который пустит недостаточно света. И вдруг я вижу – мертвецы поднимаются выше по этажам. До восхода от силы минут пятнадцать, и солнце зажжётся в небе так, чтобы его свет прольется ровно на головы этих чудовищ. Я рванула обратно и задвинула стеллажи, стекло дверей затрещало и чуть не потрескалось. В книжном отделе стало темно из-за баррикады, и это либо спасёт нас, либо окончательно погубит. Среднего не дано.

Алиса сжалась, а потом громыхнул этот хрип. Он звучит уже так близко! Хруст грубой, покрытой коростами кожи похож на раздавленный мешок с сухарями. Мимо выхода промелькнул один из них, даже не повернувшись в нашу сторону. За его плечо держался ещё один, у него нет головы, и из шеи торчит что-то наподобие сломленного ствола дерева. Потом и третий – они тянулись друг за другом мимо нас, создавая цепочку.

В горле пересохло. Сухие губы слипались, и я даже не могла сглотнуть застрявшую где-то у гланд вязкую слюну. Их вонь просочилась сквозь узкую щель между стеклянными дверьми. Алиса зажала половину лица рукавами кофты. Она помотала головой, но я не смогла понять, что это значит. Я села ещё ниже, прижавшись лбом почти к самому полу. Безумно хочется, чтобы день быстрее начался.

На часах 5:46. Солнце уже должно появиться из-за горизонта и медленно стремиться к своему зениту. Змейка из мертвецов стала ускоряться, и вот последний из них прошаркал рядом, унося за собой гнилостно-сладкий запах. Стало легче дышать, но сердце всё равно колотилось внутри как отбойник. Мертвецы прячутся в тени, в прохладе, и выйдут только к ночи. Алиса привстала, и я не успела её остановить, прежде чем она высунулась из-за кассы. Я боялась, что кто-то из них мог отбиться от основной толпы и плестись позади всех, но больше никого за стеклом не появилось. Алиса хотела перешагнуть через меня, я ей не позволила.

– Куда ты?

– Хочу проверить.

– Они ушли, – шептала я, после каждого слова сглатывая слюну. – Посидим ещё.

– А если нет?

– Тогда тем более остаёмся здесь.

Я дёрнула Алису за рукав, и та чуть не упала, опёршись рукой на моё плечо. Алиса села чуть поодаль и скрутила руки на груди, выпятив нижнюю губу. Я знала, что она обижается не по-настоящему, но видеть её такой всегда неприятно. Меня это порой злило, и даже сейчас гнев брыкается в груди.

– Чуть позже проверим. Главное – это безопасность, верно, Алис?

– Угу, – не меняя позы и выражения лица промычала Алиса. – Но я хочу сама посмотреть.

– Зачем?

– За тем, что могу сама. Я тоже могу проверять.

Права ли она? Наш опыт жизни отличался, но вот опыт выживания был одинаковым, и могу ли я корить дочь? Она старается сделать всё, что в её силах. Наверное, это с какой-то стороны неправильно, но судить некому, у меня всё ещё на плечах ответственность. Так? Гриша…

Становилось жарче. Солнце поднялось, и теперь его лучи пробивались сквозь летающую пыль в торговый центр. Внизу послышались шипение и рыки, видимо, кто-то из мертвецов попал под свет. Я покрылась томительной испариной, и голова отяжелела. Мы не выспались этой ночью и испытали большой стресс. Я должна думать о нашем спасении, но верные мысли всё не идут. Алиса так и уснула в позе «обиды», склонив голову к груди. Я медленно уложила её на расстеленный спальный мешок. Пусть поспит. Может, забудет хоть ненадолго, что случилось этим утром. Мы слишком хорошо знаем, что это за страх. Слишком хорошо.

Снова наступила тишина. Это тошнотворное отсутствие звуков, и порой кажется, что совсем оглохла. Только в таком состоянии начинаешь слышать саму себя, свои потаённые мысли, самые темные. Ты их стыдишься, но от этого они никуда не исчезают. Мысли копятся, крепнут и превращаются в навязчивую идею. Найти для себя оправдание с каждым разом становится всё труднее.

Думаю, стоит вернуться ровно тем же способом, что и привёл нас сюда – через маленькое окошко. В середине дня, когда солнце не даст нечисти забрать нас.

– Да, Алиса?

Девочка, свернувшаяся калачиком и обнявшая колени, тихо хмыкнула во сне. Она со мной согласилась, но я уверена, что, проснувшись, она этого не вспомнит. Оно и к лучшему. Не за чем ей знать, что придётся пройти через всё это ещё раз.

– Алиса, вставай. Нужно уходить, срочно.

Алиса резко соскочила с места, и я даже немного испугалась. Кажется, она проснулась лишь в тот момент, когда выпрямились её ноги, а до этого разум ребёнка спал.

– Что, мама? Ты что-то сказала?

– Да, мы уходим.

– Сейчас?

– Да, – ответила я немного резко и раздражённо. – Сейчас.

Алиса молча собрала спальный мешок и закинула портфельчик на костлявые ручки. Я надела рюкзак на горящие огнём плечи в тех местах, где лямки уже продавили бордовые колеи на бледной коже. Стеллажи сдвинули ровно настолько, чтобы протиснуться между стеклянными дверьми. Внизу было совершенно тихо, будто чудовища уснули, готовясь ночью снова выползти и слоняться в поисках жертвы.

Я крепко держала Алису за руку. Мы спустились по эскалаторам на первый этаж. По телу бегают мурашки, и мы обе идём ровно посередине холла, стараясь не приближаться ни к одной витрине. Нашли тот же коридор, что и привёл сюда. Маленькое окошко оказалось чуть выше, чем я помнила. Снаружи нам помог более высокий уровень земли, а тут я до проёма не дотягивалась вовсе, и поэтому свалилась, впервые пролезая внутрь. Благо, рядом стоял складной стул, и я пододвинула его поближе к стене. Высунула голову из окна и осмотрелась. Никого и ничего, и лишь трава на уровне моего лица пахнет сыростью.

Я помогла Алисе пролезть и протолкнула свой рюкзак прямо за ней, но только моя ноша пропала из поля зрения, как стул под ногами скрипнул и сложился. У него отлетела ножка, и я свалилась прямо на копчик с такой силой, что клацнули зубы. В голове помутилось, и я подумала, что сейчас потеряю сознание, но боль в пояснице не дала даже закрыть глаза. В главном холле послышался хрип, недовольное рычание. Сломанный железный стульчик эхом оповестил всех внутри, что здесь кое-кто решил по-тихому уйти и не попрощаться.

Шаги сливались в марш, я не желала знать, как близко они были, и поэтому просто прыгнула на стену, решив, что это как-то поможет добраться до сраного окошка. Но я даже кончиками грязных пальцев не дотянулась до подоконника, и лицо Алисы в проёме окна похоже на картину какого-то художника, решившего изобразить на полотне и испуг, и непонимание.

– Мама!

– Руку мне!

Алиса протянула свою ручку, но это было глупо. Если бы я хоть немного за неё могла зацепиться, то скорее свалила бы свою дочь обратно вниз и обрекла нас обеих на верную гибель.

– Нет, убери. Быстро, лямку рюкзака!

– Какого, мама? – в голосе Алисы уже чувствовалась дрожь.

– Любого! Быстрее, блядь!

Розовая лямка свисла с окошка, и я крепко ухватилась за неё.

– Упрись ногами в стену и держи изо всех сил! Не отпускай, пока не скажу!

Пока не скажу своей дочери, чтобы она бросила маму, чтобы та пропала во мраке мёртвых тел, вереща как свинья на убое. Пока я этого не скажу?

Я дёрнула лямку, она казалась прочной, руки Алисы побелели от напряжения. Она пыталась заглушить в себе плач, но сквозь плотно сомкнутые веки катились крупными каплями слёзы. Я упёрлась ногами в стену и чуть подтянулась вверх, уцепившись рукой за бордюр с той стороны. Я выползла наполовину наружу, и Алиса упала головой назад, когда я отпустила лямку её рюкзака. Клянусь, лодыжкой я ощутила жар дыхания и вонь мертвечины, но успела подтянуть ноги прежде, чем их кто-нибудь схватил.