Итак, юноша с головой окунулся в развесёлую студенческую жизнь с её забавами, шумными пирушками и прелестными барышнями. Но господин Щековских не был бы собой, если бы и тут не ухитрился всё испортить. В те времена он с завидной регулярностью посещал весьма популярное в Лупхоллене заведение, именуемое «Голодный селезень». Но не дешёвая закуска и хмельное пиво манили его. Нет. Прелестная разносчица Беатрикс, с её светленькими локонами и румяными щёчками занимала все его мысли. И вот однажды, желая понравиться вышеупомянутой особе, Майнстрем был так неосторожен со словами, что умудрился не только сделать витиеватый комплимент девице, но и как бы невзначай обидеть самых именитых магистров своего университета. Возможно, любому другому студенту это и сошло бы с рук, но ведь мы говорим не о ком угодно, а именно о господине Щековских! Доподлинно неизвестно, расслышала ли прекрасная разносчица комплименты юноши, но вот о чём говорить можно с полным знанием дела, так это о том, что их по достоинству оценили магистры университета, которые как на грех оказались в том же заведении. А уже на следующее утро студент Майнстрем Щековских был исключён из университета.

О возвращении домой и речи быть не могло. И дело даже не в гневе отца. Возвращаться было попросту некуда, так как отныне семья ютилась у многочисленных родственников. Тогда-то и оценил Майнстрем всю силу родственных связей. Его кузен Хемиш в то время был удачно пристроен на королевскую службу в должности стражника. И дела его шли весьма неплохо, пока… Но не будем забегать вперёд!

Итак, несостоявшийся магистр изящной словесности перешёл на службу его Величества Федерика Отважного.

И вот, около года назад (тут уж мы можем говорить более-менее определённо) незадачливому стражнику довелось (не по своей отметим воле) принять некоторое участие в судьбе принцессы Флоримель. В награду же её Высочество милостиво распорядилась вернуть господину Майнстрему Щековских место в университете. Более того, она же изъявила уверенность в том, что молодой человек столь прогрессивных взглядов непременно сможет внести весомый вклад в дело воспитания и обучения нации, а по сему, должен сам возглавить кафедру.

Но как бы не радовался назначению Майнстрем, его ликование и на сотую долю не ровнялось восторгу кузена Хемиша. Извести о том, что Майнстрем останется в Лупхоллене и даже не приблизится к новой кузне, буквально привело его в восторг. Руководствовался он, конечно же, исключительно благими побуждениями (неизвестно, правда, о чём Хемиш беспокоился больше, о судьбе кузена или о сохранности новой кузницы, предшественницу которой спалил будущий магистр), однако с этого дня начался отсчёт новым злоключениям Майнстрема.

Но, справедливости ради, скажем, что несчастия магистра проистекали в основном из его собственной несдержанности и пылкости. Так, принимая почётную должность из рук самой принцессы Флоримель, Майнстрем не упустил-таки случая уязвить самолюбивую напыщенность некоторых видных магистров университета, откуда, как мы уже говорили ранее, был изгнан за свои вероломные взгляды.

И вот, когда в парадной зале дворца её Высочество вручала Майнстрему Щековских почётный титул магистра изящной словесности, он не придумал ничего лучше, чем сказать, что надеется найти в лице принцессы Флоримель не только покровительницу наук, но и соратницу в борьбе барышень за право получать образование наравне с молодыми людьми.

Нечего и говорить о том, что магистры и в первую очередь Верховный магистр Триангулюр Эксесс, сжимая кулаки в беззвучном негодовании, вынуждены были согласиться. И тогда Майнстрем совершил роковую ошибку. Не умея остановиться во время, он вызвался стать первым магистром, кто примет на свой курс благородных девиц. Это была фатальная ошибка, расплачиваться за которую магистру предстояло дважды в неделю, по средам и пятницам.

Сегодня как раз была среда…

* * *

– Приветствую вас! – пробормотал, едва отдышавшись, Майнстрем.

Ответа не последовало, вместо этого первые ряды начали спешно прятать в многочисленных складках юбок зеркала, гребешки и флакончики самых разных форм и размеров, о назначении которых однозначно свидетельствовало удушливое облако разнообразных ароматов, повисшее в аудитории. Последние же ряды не отреагировали на появление магистра вовсе и продолжали беседовать, изредка обмахиваясь веерами всевозможных цветов и фасонов.

– Здравствуйте! – произнёс магистр несколько громче, и теперь смог наблюдать, как в движение пришли средние ряды.

– Итак, мы начинаем! – Майнстрем уже привык к тому, что последние ряды включались в работу только к середине (а то и к концу) его выступления (если, конечно вообще удостаивали магистра такой милости!).

– Сегодня мы с вами будем говорить о таком искусстве словесности, как риторика. Осмелюсь предположить, уважаемые, что само это слово мало что скажет вам, – Майнстрем окинул пёструю аудиторию взглядом и тут же внутренне содрогнулся…

– Ну почему же, магистр? – заулыбался пухлый розовощёкий юноша на первом ряду. – Риторика – это одна из древнейших наук, известных просвещённому обществу. Я где-то читал, что ещё древние мужи…

– Достаточно, Пенсбери, – прервал молодого человека магистр.

– Меня зовут Менсбери… Тюхтий Менсбери… – понурился студент.

Конечно, Майнстрем прекрасно помнил это имя. Впервые он услышал его ещё на собеседовании. В тот день, когда от череды пёстрых нарядов, вееров, шляпок с перьями, такими длинными, что они то и дело норовили пощекотать магистра по носу, а также калейдоскопа улыбок, жеманных поз и кокетливых взглядов, это имя прозвучало для Майнстрема подобно далёкому раскату приближающейся грозы, обещающей свежесть и прохладу. Однако магистр, по всей видимости, запамятовал, что с грозой приходит и молния, и ливень, и ещё масса всяческих неудобств…

До сих пор магистр Щековских не был уверен, что не совершил в тот раз очередной фатальной ошибки, приняв на свой курс этого выскочку. Менсбери постоянно заваливал несчастного преподавателя вопросами, ответить на которые тот нередко и сам затруднялся. А уж как внимательно он слушал! Так внимательно, что ни одна оговорка, ни одна неточность не могла остаться незамеченной. Это было сущее наказание. Всякий раз, поднимаясь на кафедру и видя неизменного Мейнсбери в первых рядах, магистр испытывал чувство, схожее вероятно с переживаниями висельника, поднимающегося на эшафот. Но, несмотря на всё это, присутствие молодого человека вселяло в Майнстрема некоторую уверенность, поскольку избавляло от неловкости, неизбежно возникавшей, когда магистр изящной словесности появлялся на собственных лекциях, в аудитории, полной барышень.

– Итак, – Майнстрем развернул записки. – Среди всех многочисленных правил риторики, которые сформулированы на сегодняшний день её теоретиками и практиками, можно выделить три, которые, на мой взгляд, представляются наиболее существенными: тезис, или лозунг, изящество и план.

Выходя на высокую трибуну, оратор должен полностью осознавать разницу между тем, что понимается в риторике под «тезисом» и «лозунгом»…

На этом, к ужасу лектора, первая часть записок обрывалась, а внизу страницы красовались какие-то каракули, отдалённо напоминающие женский профиль.

Майнстрем, стараясь сохранять невозмутимость, несколько раз оглядел все записи, вспомнил про очки и немедленно нацепил их на нос. Положение его от этого никак не изменилось – в проклятом пергаменте не только не появилось ни одной новой строки, но и те, что были, стали расплываться. Магистр откашлялся и налил воды из кувшина.

– Итак, тезис… – барышни продолжали заниматься своими делами, но треклятый Менсбери так и буравил магистра взглядом. – Тезис мы будем понимать как мысль, которую оратор намерен доказать…

Менсбери отложил перо, уставился на лектора и поднял руку. Майнстрем же предпочёл этого не заметить и продолжил:

– Другими словами, тезис есть мысль, которую следует доказать аудитории… Оратор, не знающий этого положения, не доказывает свои мысли, а только объявляет их, озвучивает с трибуны, поэтому нередко выступление оратора, мало подготовленного в риторике, сводится к выкрикиванию отдельных мыслей, слов, призывов при полнейшем отсутствии каких-либо обоснований или доказательств. Таким образом, мы с вами подходим к понятию «лозунг»…

Менсбери затряс рукой, Майнстрем видел это краем глаза, предпочитая не встречаться со студентом взглядом, поэтому просто перевернул лист пергамента. Строки по-прежнему плясали, но магистр всё-таки ухитрился прочесть кое-что.

– Следовательно, – продолжил он с важным видом, поправив очки, – Лозунг мы станем понимать, как своего рода призыв, краткую фразу, не требующую никаких доказательств…

Менсбери уже приподнялся на своей скамье и тряс рукой с такой одержимостью, что на лбу у него выступили капельки пота. Майнстрем опорожнил кувшин, ещё раз осмотрел свои жалкие листки и прочитал:

– Таким образом, правила риторики требуют, чтобы выступающий оратор…

Тюхтий Менсбери тем временем покраснел и начал задыхаться, но всё ещё не оставлял попыток привлечь внимание лектора. Игнорировать его далее было просто опасно. Майнстрем принял утомлённый вид и снял очки.

– Что вы хотели, Ленсбери?

– Я… Я… – студент шумно сглотнул. – Я Менсбери, магистр… Я хотел… пример, если возможно…

– Вы хотите пример? – Майнстрем закатил глаза, всем своим видом стараясь показать крайнюю степень скуки, хотя в тайне был рад, что на этот раз так легко отделался. – Извольте же, господин Сенсбери.

Магистр задумался на мгновение, протёр очки мятым носовым платком и начал:

– Итак, если тезис, это мысль, требующая доказательств, то звучать он будет примерно так: «Самые лучшие, роскошные диадемы делает господин Коко с улицы…» – магистр ещё не успел закончить фразу, когда почувствовал, что в аудитории стало непривычно тихо. Пугающе тихо. Майнстрем опасливо оглядел зал. В первый раз в жизни к нему было приковано столько заинтересованных женских взглядов. Однако магистр решил не останавливаться. – Тогда как лозунг – это лаконичное яркое высказывание, часто рифмованное – будет, в данном случае, примерно таким: «Стать красавицей легко с диадемой от Коко»…

Признанный мастер ораторского искусства, Марк Туллий Цицерон, определил хорошего оратора как человека «кто любой вопрос изложит со знанием дела, стройно и изящно». Магистр же Майнстрем смог бы кое-что добавить к этой формуле: «Следует всегда говорить о том предмете, какой интересен будет слушателям». Печально только, что к выводу этому магистр изящной словесности пришёл опытным путём…

Не успели последние слова господина Щековских отзвучать в непривычно гулкой тишине зала, как всё вокруг пришло в движение. Знатные барышни, эти изящные создания, каждая из которых вполне могла бы стать музой живописца или ваятеля, подобрав свои пышные юбки, бросились к выходу со скоростью, которой позавидовал бы и королевский скороход. Шелест платьев… нет! грохот упавших кресел и стульев, отброшенных с решимостью, не предполагающей возражений… Майнстрем не нашёл в себе сил встать на пути лавины (кроме того, это было бы просто самоубийством)… Пару минут, и аудитория опустела.

Когда стук каблучков, более напоминавший камнепад в горах, стих в коридоре, магистр отважился приподнять голову из-за кафедры, где укрывался всё это время. В аудитории царил хаос, какой мог бы оставить средних размеров ураган, если бы ему вздумалось пронестись в отдельно взятой комнате: столы были сдвинуты, стулья, кресла и лавки перевёрнуты.

– Менсбери? Менсбери, где вы? – неуверенно позвал Майнстрем.

– Я здесь, магистр Щековских… – бледный, словно полотно, юноша поднялся из-под перевёрнутой вверх ногами лавки.

– Менсбери, а что случилось? Почему все ваши сокурсницы так… Так… – Майнстрем не нашёл подходящего слова.

– Магистр, неужели вы никогда не слышали про ювелирный салон господина Коко, что на Площади Победителей? – спросил студент всё ещё дрожащим голосом.

– Не знаю… Возможно, я слышал об этом что-то, вот и привёл пример с первым, что всплыло в голове.

– Это новый ювелирный салон, магистр, а ваш пример… Простите, если говорю что-то лишнее, но пример ваш…

– …Не слишком удачен, – закончил за него Майнстрем. – По крайней мере, для нас, поскольку, похоже, я только что обеспечил господина Коко постоянными клиентами.

– Магистр, – Менсбери смотрел на него с нескрываемым восхищением. – Это и есть разница между лозунгом и тезисом, о которой вы говорили, да?

– Не вполне уверен, Тюхтий… Думаю, для этого явления названия пока ещё не придумали…