– Следишь за мной? – сразу завелся я.

– Живу здесь. – В руках у помощника режиссера был пакет с продуктами.

– Еще пара неприятностей за сегодня, и соглашусь.

– Ага, видно, что ты не в себе. Но нам такие и нужны.

– А я не хочу играть по вашим правилам.

– Да какие правила. Пригодишься на пару раз и хорошо. Не мечтал разве попасть в телевизор?

– В детстве. Так оно прошло.

– Попробуй его вернуть.

– С помощью ваших кукловодов?

– Всё в твоей голове. Ладно, не хочешь, не надо.

– А может… надо.

Я все-таки дал ему свой номер и посмотрел, как он легкой походкой исчезает в парадном подъезде высокого красивого дома.

Темнело, и усталость ломилась в спину, как к себе домой. Хотелось одного – вздремнуть.

Метро я переносил плохо из-за ощущения, будто катаешься в чужом гробу. Сделав на троллейбусе круг по Садовому кольцу, отделявшему суету зерен от суеты плевел, я сошёл у площади трех вокзалов. Здесь жизнь наполнялась особым дорожным смыслом, обгонявшим другие смыслы с криком и гомоном. На Ярославском вокзале я вежливо прикорнул у чьих-то тюков, меня почти не было видно за ними. Тюки пахли соломой, ржаным хлебом и огурцами. Недолго поворочавшись, я отключился.

Приснился странный сон. Я стоял у огромной, в три моих роста, картины. Табличка под рамой смело заявляла: «Спасение «Титаника»». Полотно привлекало обезоруживающим оптимизмом. В разверзнутых небесах парили сытые пухленькие ангелы с золотыми трубами, меж белых облаков вниз взирали божественные лики. А там тяжелые айсберги, прежде обрекавшие корабль на гибель, превратились в столпы послушной воды и замерли. На корабле царило радостное воодушевление. Взволнованные люди заполнили палубы: дети с разноцветными шарами, молодые женщины в светлых платьях, офицеры в белых мундирах, все одинаково счастливы и безлики. В отражении морской воды огромный корабль превращался в Ноев ковчег, на котором встречали голубя с веткой оливы в клюве.

Я открыл глаза разбитый с горечью во рту и мыслью, что такой сон никогда не забыть. Проспал я чуть больше получаса, а показалось – вечность.

Тюки из-под меня забрали, вместо них лежала мятая газета. Думая, что делать дальше, я машинально взял её и принялся разглядывать объявления. Меня заинтересовало только одно: «Прапорщик примет в дар семиструнную гитару т. 713 88 23».

Меня охватила уверенностью, что нужно позвонить по указанному номеру. Возбужденный я вскочил и побежал искать телефон. Свой я оставил дома.

Недалеко снимал квартиру приятель. Нужно было проехать пару станций метро в сторону Сокольников. Решившись, я спустился под землю. Постоял у первого вагона и вошел во второй. Через станцию в дверях появился подросток со спортивной сумкой.

– Шарики-ракеты! – бойко объяснил подросток. – Со свистком!

Принцип действия был прост. Подросток тут же его продемонстрировал. Шарик со свистом пролетел через весь вагон и сморщенный упал на рукав дорого костюма крупного мужчины, беседовавшего с молодой женщиной, напротив меня. Видимо, узрев тот же щекотливый образ, что и я, мужчина брезгливо поморщился. Элегантные усики над верхней губой хищно шевельнулись. Одним движением мужчина стряхнул безмозглую резинку.

Я жизнерадостно улыбнулся, но сразу превратил улыбку в печальную гримасу, заметив вызванную моим участием неприязнь. Крупный мужчина в дорогом костюме посмотрел так, будто готов всадить в меня нож по рукоятку. Я прищурился, сделав вид, что ничего не вижу, и уставился на дверь. Подросток пробрался по вагону, поднял свой самый подвижный экземпляр и вышел.

Подростка сменил молодой негр, при нем была жена и четверо детишек. Негры не часто катаются в подземке целыми семьями, и внимание вагона переключилось на них. Никого не замечая, негры походили на глубоководных пучеглазых рыб, которых не касалась эта реальность. Куда же они плывут, думал я, похоже, что просто мимо.

Я поднялся на выход. Мужик, поймавший шарик-ракету со свистком, опять с неприязнью посмотрел в мою сторону.

– Семь один три восемь восемь два три, – сообщил я ему номер прапорщика.

– Что? – дернулся мужик.

– Телефон моего секунданта.

Со спины меня прикрыла семья негров, выходившая за мной на станции. На платформе я пропустил их вперед и некоторое время в толпе двигался за ними, фантазируя, как бы мне жилось, если бы родился в Африке. Вряд ли бы я поехал туда, где жили белые. Почему? Да потому что их будущее бессмысленно, как девяносто пятая серия бездушной саги, промывающей мозг, из всезнающего «ящика». Банально? Вряд ли вы найдете причину поинтереснее.

На эскалаторе я прошел вперед и встал за двумя молоденькими девицами с формами приятными для созерцания.

– Вот, представляешь, какие бывают совпадения, – о чем-то договорила менее смазливая.

Вторая мельком глянула на меня и добавила:

– Я бы тоже на что угодно согласилась, лишь бы попасть на обложку такого журнала.

Первая только довольно вздохнула.

– Я тоже своего добьюсь, – твердо сказала вторая и как-то мстительно посмотрела на меня, словно я протестовал. С её фигурой и личиком можно было добиться даже больше, чем попасть на обложку глянцевого журнала. Я бы тоже на её месте многого добился.

Мимо проехал вниз совсем юный парнишка с дредами на черепке. Он высокомерно глянул на нас и на темнокожую семейку, словно был двенадцатым ребенком Боба Марли, хотя вряд ли слышал даже о Ли Перри. Провожая его взглядом, я подумал, что любая идея, даже самая красивая и гуманная, может успешно продаваться и морочить людям голову, превращая её в мусорку, которую легче спалить, чем очистить. С этой мыслью я появился на поверхности.

У приятеля было отличное настроение, он радостно встретил меня, распахнув дверь. Пританцовывая, он ходил по комнате и чуть ли не каждую минуту целовал жену в щечку. Они так хорошо ладили, что я даже забыл, зачем явился.

– Вы чего такие радостные? Выиграли в лотерею? Едете в отпуск?

Из комнаты аукнула телевизионная реклама, и я вспомнил.

Телефонная трубка была теплой, словно заждалась меня.

– Але, это прапорщик?

– Нет.

– Вам нужна семиструнная гитара?

– Нет.

– Странно.

– Ничего странного, ты уже восьмой, кто меня сегодня звонит. Если я узнаю, чья это шутка, то разобью об его голову все гитары, которые скоро буду принимать в подарок.

– Ну пока, – попрощался я и положил трубку.

Приятель посмотрел на меня, как на огородное чучело, а потом принялся угадывать и давать советы:

– Поругался с Ритой. На взводе. Ты уж следи за собой, а то, не ровен час, до тебя не докричишься. Сам знаешь, люди здесь сходят с ума быстрее, чем делают вдох-выдох.

– Лапа, беги скорей сюда! – позвала из комнаты его жена. – Наш сериал начался!

– Вот-вот, – сказал я.

– Хороший сериал, – усмехнулся приятель. – В английском стиле, много смешного.

– Конечно, – согласился я, – кто бы сомневался.

– Пошли, посмотрим.

Когда я сел перед телевизором, то чуть не взвизгнул от боли. Вот где уродовали мой мир! Вот где прятался враг, в этой чертовой штуковине. Она оставляла от жизни обрезки, вместо людей подсовывала кукол.

Приятель с женой в обнимку пялились в экран и смеялись как дети. Не хотелось портить их идиллию, только поэтому я не стал накидываться на паршивый ящик. Сходил в уборную, и сам убрался.

На метро я опоздал. Впрочем, ехать никуда не хотелось. Везде неуютно, когда хочется катапультировать на другую планету. Я встал у спуска в подземку и закурил.

Ночь разрешила бродягам появиться на улицах. Они расползались вокруг, как насекомые, обретшие частичку разума. Им не нужны идолы, чтобы цепляться за жизнь. Один из бродяг, двигавшийся мимо, как сломанный заводной медвежонок, остановился и попросил сигарету.

– Ты смотришь телевизор? – угостив, спросил я.

– Да.

– Что смотришь?

– Разное.

– Наверное, все подряд?

– Да.

– А где смотришь?

– Где придется.

– Когда в последний раз?

– Вчера. Сквозь витрину магазина я видел взрыв самолета и большую драку. Люди лезли по головам.

– И что?

– Мне понравилось и то, и другое.

– Подожди.

Я пошел в ближайший ларек и купил два крепких пива.

– Тебе хочется попасть в телевизор? – спросил я у бродяги.

– Как это?

– Сняться в каком-нибудь фильме или передаче. У тебя вид харизматичный. Постаревший Дюдя Лебовски. И кофта такая же.

– В передаче про собак, – беззубо улыбнулся бродяга. – У меня была большая добрая псина, она защищала меня, но её сбила машина.

Это меня растрогало. Подошли еще двое, я угостил всех.

Утро прихватило меня на лавке рядом с бродягой. Мы лежали валетом, как родные братья. Меня тошнило и мутило.

Плохо понимая что и как, я возвращался домой. Мир диктовал условия, по которым я не мог прожить без своего угла. По крайней мере, нужно место, где меня никто не увидит, где можно сварить похлебку и слушать тишину, которую не отнимут.

Только я переступил порог, как Рита со слезами бросилась на шею и заныла, словно в дешёвой постановке. Что я мог сказать? Только одно:

– Прости, малыш, прости.

– Что же будет дальше? – рыдала она. – Ты разлюбил меня?

– Прости, малыш, – твердил я. – Когда я начинаю думать, что жизнь катится к чертям, то всё делаю не как нормальные люди и очень нервничаю. Кому я нужен со своим филологическим образованием? Хочешь, я завтра устроюсь грузчиком, сторожем или на стройку? Я просто схожу с ума от мысли, что не верю этому миру!

– Я не понимаю тебя, – жалобно произнесла Рита. – Почему мы не можем жить, как обычные люди, и просто любить друг друга?

– Любовь, малыш, это не то, что ты себе представляешь, – с трудом говорил я. – Это всегда намного хуже и лучше…

– Я тебя не понимаю, – еще жалобнее повторила Рита.

– Думаешь, я тебя понимаю, когда ты так пищишь, – не выдержал я. – Что с тобой происходит, малыш? Кому ты подарила свои мозги?

Рита заплакала. Иногда от её слёз во мне скреблась жалость, а чаще вырывалось бешенство. В этот раз заскреблась жалость, я стал гладить Риту и говорить о любви.

– Ты ужасно пахнешь, – улыбнулась Рита.

– Я подружился с бродягами. Выяснил, что они любят животных и могут пить сколько угодно, но пойло у них отвратительное.

– Иди, прими душ, потом я тебя покормлю.

– А где твоя сестра?

– Вчера ушла на концерт.

– С теми двумя котами?

– С другим парнем. Она-то хоть позвонила.

– Ты меня ждала?

– Не спала всю ночь. Отпросилась у шефа. Час назад кто-то звонил на твой телефон. Какой-то режиссёр.

− Это по работе.

− Ты нашел работу?

− Почти.

Мы перекусили, выпили вина и легли в постель. Обнялись и уснули. Пусть мир катится, куда ему вздумается, напоследок подумал я, уткнувшись в подушку. Всё равно мне катиться вместе с ним, пока я сплю с женщиной и охраняю наш дом.

Вечером, выспавшись, я в одиночестве наблюдал в окно. Рита ушла в магазин.

Пустой двор, только два старика рылись в мусорном баке. В стороне странный лохматый тип в поношенном пальто тоже смотрел на них. Сначала один старик нашел костыли. Примерил их, повертел в руках и отставил в сторону. Потом другой нашел куртку, попытался в неё залезть, но она была откровенно мала. Странный тип повернулся и ушел. Наконец из глубины мусора старики извлекли какой-то сверток. Надорвали его. Озираясь, быстро сунули в свой пакет и исчезли.

Дурацкая скучная жизнь, равнодушно размышлял я. Можно устроиться на работу и строить карьеру, можно бездельничать и валять дурака, можно даже сойти с ума. Я вот час назад пообещал Рите, что пойду работать на стройку или в статисты, куда угодно. Она обрадовалась и сказала:

– Теперь в нашей жизни всё измениться!