Иное утро (страница 41)
– Дело в том что “реальность” остается “реальностью” только потому-что в разуме бога она существует, а разум бога это концентрат вселенской информации, а вот она уже лишь результат человеческих дум. Стол имеет форму стола потому-что вы так думаете. Яблоко такое только лишь потому-что оно для вас такое. И реальность “существует” только потому-что у вас есть определение этой “реальности” и “существования реальности”. Понятие шара как идеальной структуры в космосе образовались только лишь из того что вы придумали гравитацию. В мое время мы и понятие не имели о каком-то там “касмасе”, и мы, следовательно, не знали что вон тот огненный шарик на дневном небе такой же как и те костерки на ночном. Я из другого времени, из племенного строя и мне попросту сложно такое воспринимать, поэтому Боги и избавляются от человечности – как бы парадоксально это не звучало – чтобы быть человеком и дать людям быть людьми. Парадоксы исчерпывают сами для себя. Но, как я уже сказал ранее, я из другого времени и уже не могу помнить все то что вы открыли за это время – мне нужна замена. Я проснулся и море, те незыблемые столбы моего разума, разлилось на вашу реальность, поэтому то все и пошло… так сказать, по одному месту.
– Подожди… ты говоришь про то что вот это все придумали мы?
– Вот, вот, про это я и говорил. Это сложно объяснить более удачным языком. Хотя… – Тунсцентс поднял голову к небу и всем своим видом показывал что думает. Спустя минуту он стукнул кулаком о ладонь и вскрикнул. – О! Придумал! Знаешь такое выражение как: “Мы то что мы едим”?
– Нет…
– Да, да, ты все верно поняла. Мы существуем потому что думаем что существуем. Это цикл который невозможно как-то порушить или, как-то, найти изначальную точку, но со смертью бога нарушается цикл несоздания.
– Но ты говоришь раньше были другие боги.
– Я опять-таки все улегчаю для тебя, для того чтобы ты поняла вообще всю серьезность своего будущего решения. Но, – Тунсцентс встал с пенька и с необычной легкостью упал на махровую кушетку, – но давай немного отдохнем.
– Ты так и не объяснил что мне нужно делать чтобы помочь Арфо.
– Для начала – отдохнуть, – Тунсцентс провел двумя пальцами в воздухе и указал на такую-же кушетку как у него, но уже, и почему-то, напротив Тимии, – сядь. Или лягь. Без разницы. Сколько ты уже бегаешь вот так?
Тимия посмотрела на синее покрытие седалища, провела по нему рукой и что-то внутри засвиристело, заропотало, что-то столь далекое и изначально скрытое, но такое знакомое и казалось бы, раньше, близкое.
– Как мне его спасти? – сказала она тихо.
Тунсцентс тяжело вздохнул.
– Арфо сделает вас богами, ну…постарается сделать как он думает “богами” и уберет из существа понятие “зла”. Только вот дело в том что до момента пока ты его не убьешь, он останется человеком, а раз он человек…Ну ты и сама понимаешь, верно? Не стану еще раз объяснять что такое мнение. Но скажу каково оно влияет на вашу “реальность” и почему монстры выбрались из клеток. На момент твоего первого… перехода Арфо уже был тут, Арфо уже примерял тиару господства, и Арфо еще был человеком.
– К чему ты…
– Человеком, когда стоило было бы быть богом. И знаешь еще что? В этом виновата ты. Во всех страданиях, во всех смертях, во всем “не том” что произошло в реальности – виновата лишь ты одна, – продолжил он говорить, – так что, прошу, сядь и слушай меня внимательно.
В Тимии взорвалось несколько солнц гнева, но она сжала руку в кулак и смогла вытерпеть такие обвинения. Или быть может потому смогла, потому что и сама так изредка думала. Такая мысль была даже не ничтожным червичком в разуме, а скорее – микробом, и Тунсцентс смог его превратить в змея.
– Тимия, сядь, – повторил он.
– Иди…– Тимия все сильней сжимала руку и непонимала откуда в ней такое желание накинуться с кулаками на этого человека. За все свои двадцать семь лет она ни разу и ни с кем не дралась, но тут…Она набрала воздух в грудь и медленно выдохнула.
– Вот про это я и говорю. Твой эгоизм, твой нарциссизм, твое нежелание принятие роли “благоразумной девочки” и привело нас в упадок, – сказал Тунсцентс и повилял указательным пальцем в воздухе. – Ну что ты корчишь такие гримасы, девочка? Неприятно осознавать себя виновником?
– Я ни в чем… – хотела была она солгать, но сама себя же остановила на полуслове. Выдохнула еще раз и покорно села на кушетку напротив бывшего бога.
Тунсцентс же провел по ней смиряющим взглядом, а после улыбнулся.
– Брось, это просто шутка. Я не способен кого-то осуждать, или быть субъективным, – сказал он и хлопнул в ладоши. – Ну… был не способен. И теперь могу понять почему Винсента принудили сделать то что он сделал. Понимаю, но… так же как и ты, я делать этого не стану. Я не стану заставлять тебя исполнить свой долг, поначалу, но предложу тебе, для начала, другой вариант. Абсолютно иной, такой вариант о котором ты и задуматься не могла в силах… в силах собственного ограниченного мышления.
– Но ты ведь можешь, да? – съязвила Тимия. – Ты ведь всемогущ.
– Всемогущ, да не совсем, – он опять рассмеялся. – Я могу лишь говорить… тут только говорить, но нам и этого хватит. А так то все легко, как дважды два, знаешь? Просто, ранее, он был для тебя закрыт. Но и для Арфо тоже. И закрыт специально. Но тут ты и сама понимаешь почему, верно? Ладно, ладно, – Тунсцентс развел руками, – ближе к делу, да? Я хочу, и могу предложить… иной исход событий, тот исход который… более удовлетворит всех.
Тунсцентс сделал паузу, но Тимия покорно молчала и слушала, он кивнул и продолжил:
– Ты, Тимия Шульц, станешь новым богом взамен Арфо, – сказал Тунсцентс щелкнув пальцами. – Взойдешь на сияющий трон во тьме и сделаешь СЕБЯ ошибкой, а Арфо – своим палачом.
Тимия спрыгнула с кушетки ошеломленная.
– Но, но, но… – запиналась она в взрыве мыслей, – но мне тогда придется заставить его…
– Не то что заставить, это просто выражение такое. Арфо сейчас наполовину слит с океаном, он есть все сущее что нас окружает. Тут скорее будет уместно выражение…
– Самоубийство?
Широкие и густые брови Тунсцентса неожиданно поднялись вверх, в его глазах загорелся огонек и впервые казалось что он улыбнулся, и удивился, по настоящему.
– Если говорить на общепринятом языке, – сказал он, – то да, это скорее всего будет похожим на самоубийство, но и тут не стоит себя проецировать на данное понятие. Ведь… впрочем неважно, – и он опять улыбнулся.
Тимия молча смотрела на пожухлую траву и думала сможет ли она это сделать. Что бы там Тунсцентс не говорил, но это в любом из понятий будет считаться суицидом. Даже если она воссоздаст жизнь Арфо как полноценного человека, а себя сделает ошибкой, то она будет просто сейчас на месте Арфо и… И сделал бы он это по своей воле?
Луна окончательно закатилась за бортик мира и исчезла в черноте, и только лишь звезда, одна звезда, и костер, один костер, освещали поляну на которой уже стояли две кушетки, тумба, лежал турецкий ковер и стоял, чуть покосившийся, фонарь без света.
Ч7.
Это была предновогодняя неделя и люди в супермаркетах быстро сходили с ума. Огромные толпы семей с детьми ринулись в магазины в самый из последних дней перед самым из последних лет их прошлой жизни. Этот год уходил, но следующий и не думал начинаться, или думал, но уже по другому. Но они этого не знали и сносили стенды с подарками.
Жены выбирали подарки мужьям, мужья – женам, вместе – детям, а эти самые дети… они попросту радовались празднику и подаркам их ждущим. Но как и всякое что-то хорошее у этого хорошего есть обратная сторона. Это стороной были те семьи без семьи, и те мальчики на пыльных чердаках смотрящие на поблескивающие лампочки торговых центров.
У них никогда не бывает нового года или дня рождения как это принято в фильмах или иногда в реальности, у них были только самые стандартные подарки на которые хватало муниципальных денег. Или спонсоров. Но к спонсорам в приюте относились с… недоброй опаской. И у них на это были абсолютные права, в связи с прошлыми прегрешениями прошлого заведующего. Проступки этого человека однако Арфо не волновали, он просто хотел той навязанной телевизором доброты, и хоть ему было на данный момент шестнадцать лет, возраст в котором подростки обычно думают что все в жизни упадет с неба, он знал что этого счастья он сможет добиться только своими силами.
Они расстались в Венерой полгода назад, а если быть точнее – это она его бросила. Бросила когда узнала что это именно он позвонил в полицию в тот день и их вернули на богадельни. Сентябрь почти что сразу же переехал в другую комнату. А вот Июлю повезло и его забрала приемная семья. Он пытается держать связь, но письма его приходят все с более и более длинными интервалами. В итоге своей ошибки он оказался один в канун нового года на сыром и холодном чердаке, но только тут и мог почувствовать себя живым. Холод помогает понять что жизнь, вот она, течет в твоих венах, разгоняя кровь по телу, жизнь она в поднявшихся белесых волосках на теле, в холодном воздухе обжигающем гортань, и сигаретах клонящих в сон.
А с другой стороны у него была только его вера в лучшее будущее. Будущее которое наступит после двух вот таких вот чужих праздников.
Он это понимал, и ему от этого было только тяжелей.
“Нельзя смиряться с собственной слабостью”, – говорили герои боевиков. Но то герои фильмов где у актеров большие красивые дома на больших и красивых пляжах залитых большим и красивым солнцем.
Раньше это вызывало зависть, теперь – смирение.
Приходилось забыть что на данный момент ты слаб и просто помнить о том что время оно, так или иначе, идет вперед, и быть может в будущем будет лучше, но пока ты это будущее не догнал – тебе нужно смириться.
С годами он также понял людей которых он так сильно когда-то ненавидел. Воспитатели, хоть и не воспитывали никого тут и не умели воспитывать – уходили, а на их место приходили более умные, образованные, честные и добрые люди. Просто ему не повезло очутиться тут в данный момент… но смысл ли расстраиваться из-за этого? Нет, конечно же, нет. Чердак закрыт уже как месяц, а после нового года сюда отправят бригаду ремонтников, но мог ли он это знать в тот день когда чистил то тонированное окно? Не мог. И не мог смириться тогда. Ведь для смирения у тебя должен быть хоть какой-то лучик надежды. Хоть и в руках бесконтрольного Фатума.
Тут было холодно и сыро, тут было тяжело и горестно, но тут он мог четко понимать свою цель – добиться своего участия в тех новогодних гонках с детьми за подарками матери. Это далеко, но это возможно.
Но в приюте были не только одни сплошные кошмары смирения и одиночества, тут были и хорошие моменты. Их было мало, но они были, и выкуривая очередную сигарету Арфо с болью в голове пытался их вспомнить.
То был момент когда ему стукнуло шесть, и момент стукнул его по двум ребрам переломов их. Обычные детские игры чреваты последствиями, о которых дети не имеют ни малейшего понятия. Двухметровый шкаф, игра в прятки, оставшиеся две секунды и рельефные детали старого трактора в сарае спрятанные под турецким ковром дали мальчику три недели в стационаре, а первые дни – в боли. Но то воспоминание было хорошим, было светлым, не из-за того что он смог поесть нормальной еды и побыть в тишине, а потому что он был не один.
Это был пятый день. Арфо полусидя лежал в кровати и рисовал в альбоме когда в палату вошел долговязый черный мужчина – его лечащий врач.
– Здравствуй, Арфо, как делишки? – спросил он стоя в проходе, а за его халатом пряталось какое-то, нервно выглядывающее из-за спины, существо с длинными черными волосами. Доктор не сводил взгляд с мальчика и молча ждал от того ответа.
– Хорошо, – ответил Арфо прижав к груди рисунки, – болит немного.
– Значит все нормально. Боль естественна и помогает человеку понимать какие внутри него проблемы, а мы существуем для того чтобы…– доктор мягко ударил себя ладонью по лбу, – опять я начинаю, прости.
– Да ничего. А это…
– Это, – доктор развернулся и положив руки на плечи девочки аккуратно вывел ее перед собой, – это Тимия Шульц. Тимия поприветствуй своего соседа.
– П-Привет! – сказала она громко, но отводила глаза в сторону и смотрела себе под ноги.
– Привет… – тихо ответил Арфо не понимая ситуации.
Доктор мягко улыбнулся.
– Она побудет с тобой некоторое время, тоже на реабилитации. Ты ее не обижай, хорошо? – сказал он.
– Надо мне… – ответил Арфо фыркнув.
Доктор рассмеялся.
– Надо не тебе, а мне. Хотя и тебе то же не помешает компания.
– Я и один неплохо справлялся.
Тимия отдернула рукав доктора, видимо хотела что-то сказать по-секрету, и тот, повинуясь своей должности детского доктора, наклонился, состроил гримасу серьезности, но она тотчас исчезла и он улыбнулся.
– По коридору направо и в конце вторая дверь, – сказал он шепотом но Арфо расслышал.