А как и после сего прощения царевна София не преставала заводить подобные бунты и умышляла на жизнь своего брата и Государя, то Монарх, в открывшийся один из таковых заговоров, желая узнать от ней самой некоторые обстоятельства, приехал в монастырь, вошёл к ней с сверкающими от гнева глазами, начал уличать её в новых на жизнь его умыслах и требовал её признания и ответов на вопросы свои. Сколь ни явны были Государевы улики, но она, однако ж, ни в чём не признавалась. Её гордость пробудилась, так сказать колкостию Монарших упреков, и она, в оскорбительных выражениях, начала обвинять в смятениях самого Государя. Такая непризнательность и непокорность с её стороны, соединённый с колкостию ответов, вывели Монарха из терпенья. Он в крайней запальчивости сказал, что одна смерть её доставит ему безопасность. «Умри, злодейка!» – и выхватил на поражение её меч. В это самое время бывшая при царевне в услужении двенадцатилетняя девушка, остановилась между Государем и царевною, бросилась к ногам Государевым и, ухватившись за них, вскричала: «Что ты делаешь, Государь, смотри, она родная тебе сестра!». Слово это остановило его и он, помолчав с минуту, опять простил мятежную и непокорливую сестру, а девушку поцеловал в голову, говоря: «спасибо, девочка, я тебя не забуду!».

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848. С. 78

Некоторые уверяют, что царь хотел казнить её, оправдывая своё намерение словами: «Пример Марии Шотландской, идущей из темницы под меч палача по приказанию сестры Елизаветы, королевы английской, указывает, что и я должен подвергнуть Софию моему царскому правосудию». Тем не менее, и в этот раз брат простил преступную сестру, только в наказание сослал её в дальнейший монастырь.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 179

…Его Величество представя Себе все ея покушения на отнятие у Него жизни, все на тот же конец воздвигаемые ею бунты, все постановляемыя ею намерениям своим препятствия, и виновною пролития толикой крови и смятений, волновавших всё отечество, и что, наконец, не мнил Он остаться в спокойствии, покуда останется она живою, решился в первом движении гнева Своего избавится oт нея смертию же её. Он открывается о сём Лефорту и представляет в пример славную Елизавету, Королеву Англинскую, казнившую публично и за меньшее несравненно преступление Шотландскую Королеву и ближнюю, свою родственницу Марию Стюарт. Но сей Великий человек порочит поступок Елисаветин, яко такой, которой сделал вечное пятно славе ея, и склоняет Его на милость к виновной сестре Его. Она, ответствует во гневе Государь, она многократно с четырнадцати ещё лет своих возставала на жизнь Мою. Пускай так, возражает любимец, но Вы при всём том не должны умерщвлять её, естли только Ваше Величество не почитаете мщения дороже славы Своей. Туркам и варварам одним, заключил Лефорт, свойственно омокать руки свои в крови родных своих, но Христианскому Государю иметь должно совсем иныя чувствования.

Монарх сею толико дружескою речью смягчается, обнимает его и говорит: прощаю, прощаю её. А дабы дать ей почувствовать всю цену милостей Своих, удовлетворяется наказать её одним выговором. Он берёт c Собою сего друга Своего и едет c ним к ней в монастырь, уличает её в преступлениях против Себя и отечества. Но София слезами и красноречием своим извлекает и у Него слёзы, и Он, выходя от нея, говорит Лефорту; как она умна; но жаль, что столь же и зла.

Голиков И.И. Историческое изображение жизни и всех дел славнаго женевца Ф.Я. Лефорта. М., 1800. С. 159–160

Царь сам допрашивал её касательно этих посягательств; не известно ещё, что она отвечала, но то верно, что царь оплакивал тогда как её, так и свою судьбу.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 179

Во время всего того правления царицы Натальи Кирилловны царевна София была в Девичьем монастыре и содержана была по обыкновению со всеми дворцовыми доместики. Также и брат ея – царь Иоанн Алексеевич и сестры ея к ней свободно ездили.

Куракин Б.И. Гистория о Петре I и ближних к нему людях. 1682–1695 гг. С. 239–240

С половины сентября начался новый розыск. Из разных монастырей велено было свезти стрельцов; затем иных разместили по московским монастырям, а других содержали в подмосковных селах под крепким караулом. Число всех содержавшихся стрельцов было 1714 человек.

Костомаров Н.И. История России в жизнеописаниях её главнейших деятелей. С. 345

Желая показать, что стены города, за которые стрельцы хотели силой проникнуть, священны и неприкосновенны, государь велел всунуть брёвна в ближайшие к воротам бойницы и на каждом бревне повесить по два мятежника. Таким способом казнено более 200 человек. Едва ли столь частый частокол ограждал какой-либо другой город, какой составили стрельцы, перевешанные вокруг Москвы.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 506

30 сентября у всех ворот московского Белого города расставлены были виселицы. Несметная толпа народа собралась смотреть, как повезут преступников. В это время патриарх Адриан, исполняя предковский обычай, наблюдаемый архипастырями, просить милости опальным, приехал к Петру с иконою Богородицы. Но Пётр был ещё до этого нерасположен к патриарху за то, что последний повторял старое нравоучение против брадобрития; Пётр принял его гневно. «Зачем пришел сюда с иконою? – сказал ему Пётр. – Убирайся скорее, поставь икону на место и не мешайся не в свои дела. Я побольше тебя почитаю Бога и Пресвятую Богородицу. Моя обязанность и долг перед Богом охранять народ и казнить злодеев, которые посягают на его благосостояние». Патриарх удалился. Пётр, как говорят, собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам в селе Преображенском.

Костомаров Н.И. Русская История России в жизнеописаниях её главнейших деятелей. С. 346

Возле ряда солдатских домиков в Преображенском протекает река Яуза, разделяя это селение на две части; на противоположном берегу сотня осуждённых в небольших московских телегах (которые москвитяне называют извозчичьими) ждали смертной казни. Для каждого преступника телега, при каждой телеге солдат. Не было там священника, чтобы преподать духовную помощь, как будто бы осужденные не были достойны этого религиозного обряда; однако ж каждый из них держал в руках восковую свечу, чтобы не умирать без освящения и креста. Ужас предстоящей смерти увеличивали жалостные вопли жён, стоны и раздирающие вопли умиравших поражали громаду несчастных. Мать оплакивала своего сына, дочь – судьбу отца, несчастная жена – злой рок мужа; с их рыданиями сливались вопли тех женщин, которые, по разным связям родства или свойства, заливались слезами. Когда кого-либо из осуждённых лошади быстро уносили на место казни, рыдания и вопли женщин увеличивались; они, стараясь догнать их, оплакивали жертву разными, почти сходными одни с другими, словами (передаю их так, как мне их перевели): «Для чего тебя так скоро отнимают у меня? Зачем покидаешь меня? И в последний раз поцеловать нельзя? Не дают мне попрощаться с тобой в последний раз?». Этими печальными причитаниями несчастные женщины провожали своих друзей, которых догнать уже не могли. 130 других стрельцов были приведены из деревни воеводы Шеина. По обеим сторонам каждых городских ворот стояла двойная виселица, на каждую из них было повешено в этот день по шести мятежников. Когда все были приведены на места казни и отдельными кучками, по шесть человек в каждой, разведены по отдельным двойным виселицам, его царское величество, одетый в польскую зелёную шубу, в сопровождении благородных москвитян подъехал к воротам, при которых, по приказанию его царского величества, остановился экипаж господина императорского посла, в котором сидели вместе с послом императора представители Польши и Дании. Возле них находился генерал Лефорт с начальником стражи генералом фон Карловицем, проводником его царского величества в его проезде через Польшу. Многие другие иностранцы вместе с москвитянами стояли также около ворот. Тогда начали читать приговор, причём царь заметил присутствующим, чтобы вникали в его содержание с особенным вниманием. Так как палачу было не под силу перевешать стольких преступников, то царь велел нескольким офицерам помогать ему. Преступники не были ни связаны, ни закованы, но они были в колодках, затруднявших ходьбу, так как нога толкалась об ногу, тем не менее идти всё-таки можно было. Преступники сами всходили по лестницам к перекладине, крестились на все четыре стороны и (по обычаю страны) опускали на глаза и на лицо саван. По большей части осуждённые сами надевали себе петлю на шею и бросались с подмостков: в числе тех, которые искупили своё преступление смертью на виселицах, насчитали 230 человек, самих ускоривших свой конец.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 507–508

Тела казнённых лежали неприбранные до весны, и только тогда велено было зарыть их в ямы близ разных дорог в окрестностях столицы, а над их могилами велено было поставить каменные столпы с чугунными досками, на которых были написаны их вины; на столпах были спицы с воткнутыми головами.

Костомаров Н.И. История России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. С. 346

Неподалеку от Новодевичьего монастыря поставлено было тридцать виселиц, представлявших вид четвероугольника, и на них затянуты петлей головы 230 стрелков, достойных более жестокой казни; трое зачинщиков опасного возмущения, которые написали просьбу, приглашая Софью к управлению государством, повешены на стенах помянутого монастыря близь окна Софьиной спальни. Середнему из этих висельников вложена была в руки бумага, сложенная по форме челобитной. Это для того, чтобы сознание прошедшего угрызало Софью непрестанною тоской.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 509

Известно, что после (нового в 1689) стрелецкаго розыска царевна Софья и Марфа были пострижены в монахини, одна в московском Новодевичьем монастыре, где и прежде содержалась, другая в Успенском девичьем, в Александровской Слободе. Пред кельями Софьи по повелению царя было повешено 195 человек стрельцов. У самых окон висели трое с челобитными в руках. Князю Ромодановскому царь дал собственноручное наставление: кого «пропущать» к Софье: «Сестрам, кроме Светлой недели и праздника Богородицына, который в поле живёт (храмовой праздник монастыря), не ездить в монастырь в иные дни, кроме болезни (Софьиной). Со здоровьем (спрашивать о здоровье) посылать Степана Нарбекова или сына его, или Матюшкиных; а иных, и баб и девок, не посылать; а о приезде брать письмо Фёдора Юрьевича (Ромодановскаго). А в праздники, быв, не оставаться; а если останется, до другаго праздника не выезжать и не пускать. А певчих в монастырь не пускать: поют и старицы хорошо, лишь бы вера была, а не так, что в церкви поют: спаси от бед, а в паперти деньги на убийство дают».

Забелин И. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII ст. С. 173

В статье о дворцовых расходах 1689 г. записано: для караула в Новодевичь монастырь подполковнику и капитану на 132 рубли 16 алт. 3 день[ги]; солдатам 100 человекам на 518 р. 30 алт. В отчётах расходов на 1700 год к иноке Сусанне в Новодевичь монастырь означено: мёду, пива, браги, квасу, уксусу, лимонов, яблок, патоки, рыбы, икры, с хлебеннаго двора пирогов, масла и прочих запасов, шло в год на 5144 р. 15 алт. пол-четыре деньги.

Аристов Н. Московския смуты в правление Царевны Софьи Алексеевны. Варшава. 1871. Примечания. С. XLIV

Сохранилось в обители много воспоминаний о Софии Алексеевне; показывают богатыя ея иконы, рукоделья, книги. Вот место, где уже облечённая в монастырскую рясу, она присутствовала при церковной службе с монашеским посохом в руках и с мечтою в душе о царском скипетре; вот узенькая дверь в соборе, скрывающая подземный ход, по которому спускалась к Москве-реке игуменья Сусанна для тайных совещаний со стрельцами; вот и покрытая чёрным бархатом гробница монахини Сусанны… Царевна не оставила по себе дурной памяти, – измученная властолюбивыми замыслами, она мирно жила между монахинями.

Снегирёв И. Историческое описание московскаго Новодевичьяго монастыря. С. 111