Я все еще жив! (страница 4)
София рядом. Мама рядом. Настоящие ли мы? Мне всё равно. Главное – это счастье, которое мы испытываем… и, если Они скажут мне, что это Рай – я поверю. Да. Меня вернули к жизни. То, что было, теперь не имеет никакого значения. Мы едим пирог с курицей и грибами. Мы счастливы. Наш дом великолепен. Горы… речушка шумит… вечность…
Репетитор
Он давно не слушает классику, не ходит в кино, не читает хороших книг. Все, что нужно он уже услышал, увидел и прочёл. Ему говорили, что классика в различных проявлениях полезна в развитии чувств, мол, человек от этого богаче. Но со временем он убедился, что это богатство необходимо для того, кто им обладает, а, что до остальных, то их это богатство (души наверно), в лучшем случае, не интересует.
Он редко выходил из дома – только за продуктами. Работа была им выучена до автоматизма. Он принимал учеников у себя дома и преподавал английский. На скромную, неброскую жизнь сорокалетнего холостяка ему хватало.
Но, если быть предельно честным, то, не всё высокочувственное его покинуло. Книги? Да, они были. Но больше всего он боялся заглянуть в свою очень старую тетрадь со стихотворениями и ценными мыслями.
Что же так пугало в этой тетради? Всякий раз, ловя себя на мысли, что было бы интересно взглянуть на свои записи, он морщился и поспешно отходил от книжной полки, где пылилась эта тетрадь, между малым сборником сочинений Довлатова и «Персидскими письмами». Ну, казалось бы, возьми и выбрось. Но что-то его удерживало… Неужели я был таким когда-то, думал он, и вновь погружался в избранную амнезию от всех попыток сознания пробудить в нем былые чувства.
Человек должен быть жестким, говорил он себе, говорил так до тех пор, пока к нему не записалась одна очень милая ученица, только что окончившая ВУЗ и желавшая подтянуть знание английского.
Она была очень красивой, очень. И если бы не его привычка не рассматривать учеников, он бы с порога углядел в ней то прекрасное, что хранит в себе женская молодость.
– Вы действительно окончили Ин. Яз? – спросил он на первом занятии.
– Да. Действительно.
– Но вы ведь совсем не знаете языка? Как же вам выдали диплом?
– А я училась на международные отношения, – ответила она без стеснения.
– Хотите сказать, что в вашей профессии можно обойтись без английского?
– Почему же? А зачем я тогда записалась к вам?
«И зачем она со мной кокетничает?», – подумал он.
– Ну что ж, преступим?
– Я вся – внимание!
Когда урок был окончен, он все же взглянул на неё. Вдруг, что-то екнуло в груди и ее глубокие карие озёра расплескались внутри. Но по старой привычке, он отмахнулся от возникшей вспышки, как от старых воспоминаний и поспешно проводил ее до выхода.
***
На втором занятии, он все же оглядел ее у порога. В этот раз его поразила белизна ее кожи и чрезвычайная красота пальцев рук. «Ну, старый извращенец! Прекрати», – приказал он себе и лицо его отразило напряжение.
– С вами все в порядке?
– Да, все хорошо. Это гипертония, не тревожьтесь.
– Может мы перенесём наш урок?
– Ни в коем случае!
Спустя полчаса второго занятия, он успокаивал ее, поскольку она не выдержала напора требовательности к ее воле изучить язык.
– Ну, не тревожьтесь вы так, ради бога! Да я… я ведь… из лучших побуждений только.
– Я не привыкла к такому.
– Да как же вас учили?
– Как ни странно в университете были лояльны.
– Вы очень красивы. – стоило ему это сказать, как дрожь охватила все его тело, казалось сердце должно было выпрыгнуть с места.
– Спасибо. – ответила она, никак не смутившись.
«Что за чудо. Что за ангел!», – подумал он и ненароком задержал взор на своей старой тетради со стихотворениями.
– К следующему уроку я хочу кое-что подарить вам.
– Да? Спасибо! И что же это?
– Как вам сказать… на первый взгляд безделушка, но для меня она ценна.
– Вы что? Я оценю! Правда, правда! Подарите сейчас, если это у вас.
Он с минуту думал об этом и решил, что так, пожалуй, будет даже лучше.
– Подарю сейчас. Только позвольте кое-что добавить?
– Да, конечно.
Он попросил ее закрыть глаза. Взял тетрадь и прошёл с ней в спальню. И там, о, боги, он написал… стихотворение. Когда он вошёл бесшумно в гостиную, она все ещё не открывала глаз. Он стоял и смотрел на неё, и вдыхал запах ее прекрасного тела.
– Откройте глаза. – она открыла их, – то, что я подарю – это я. Это моя душа, жизнь, если угодно.
Она очень смутилась, но поблагодарила.
Он проводил ее, счастливый, наконец-то счастливый за долгое-долгое время. Его бледное лицо дрожало словно беспокойная морская гладь. Больше он ее не увидит. И забудет раз и навсегда о своей тетради.
Она
День первый
Новости пестрили пугающими прогнозами. Кто-то из эзотериков, а может, и пророков, выдал следующее: «Грядет апокалипсис. Антихрист грядет». Правда, Яков не обратил на это внимания. Не то чтобы он был нерелигиозен, но он делал то, что предписано церковью, по старой привычке – быть трепетным к Богу и послушным наставлениям отца, который, однако, не гнушался ремня и пощечины, дабы наставить сына на путь истинный. Отец Якова нередко говорил, что лично читал в Библии о правильности своих методов воспитания, что и цветных полагается наказывать, ибо черное – есть зло.