Паблик [Публичная] (страница 18)
– Нет, Марат. Настоящая сила не может быть злой. Разве что только кажущаяся. Иначе бы мир уже давно перестал существовать. Сила – это уверенность, правота, справедливость. Ей нет нужды злиться, она может позволить себе быть доброй. Как медведь в русских сказках. Он добр потому, что ему нет резона быть злым, ведь нету силы, которая могла бы ему реально противостоять. Потому он – мудрец, защитник, старейшина. А та сила, что несет зло – слабая. Она не может не злится. Оттого, что понимает всю свою уязвимость, чувствует, что не за горами кара, возмездие.
Я просто сидел и молча хлопал глазами. Переваривал. Как эта девочка, которой едва за двадцать, не только смогла понять такие сложные вещи, но еще и выразить их словами? Да так здо́рово, что даже во мне, Марате-нигилисте, зародилось сомнение. А ведь мы почти ровесники… И насколько по-разному мы видим этот мир.
– Все же я бы на тебя посмотрел, если бы ты как-нибудь встретилась с медведем в лесу. Один на один со всей его добротой.
– Мое мнение бы не изменилось. Даже если бы он меня растерзал.
– Да ну?
– Ну да.
Она помолчала.
– Люди слишком много о себе возомнили. Испокон веков медведь был хозяином леса. Там не было никого сильнее. Пока не появился человек, который посчитал, что теперь это его лес. Он стал ходить туда с оружием. Как ты считаешь, медведь что, должен оставаться дружелюбным, когда в него стреляют?
– Нет. Но человеку нельзя иначе. Он тоже должен за себя постоять.
– С этим я не спорю. Но мы о другом говорили. О злом медведе. А он действительно стал злым. Потому что в нем появился страх. От осознания того, что он теперь больше не самый сильный. Оттого этот зверь и перестал быть добрым…
Она помолчала.
– Страх уничтожает добро, Марат, он его разлагает. Но только это не вина медведя. И не особенность его вида. Это результат прихода в лес беспардонного человека, которому всегда всего мало.
Я окончательно обалдел. Какое-то время мы просто сидели молча.
– Ты хочешь сказать, что я и есть твой добрый медведь?
– Да, Марат. Ты очень добрый. И сильный.
Она немного помолчала.
– Ты – хороший.
…
Сердце мое снова сжалось. Как же так вышло, что Светлячок все это во мне увидела? То, чего я сам в себе никогда не смогу разглядеть. Потому что этого просто нет. Я совсем другой…
Сколько трогательных мгновений она подарила мне за наш совместный год? Моя душа согревалась в ее присутствии. И как жарко тело реагировало на нее первое время. Почему всему этому суждено было развеяться?
Я вспомнил сегодняшний вечер. Страстный, почти агонический. Я не мог больше с собой бороться, такие войны мужчина никогда не выигрывает. Ему остается только одно – сдаться и посмотреть, что из этого выйдет. Так я и решил поступить. Оказалось, что скорпиону по имени Елена Маяковская тоже не чуждо ничто человеческое: сегодня она была трепетной, сентиментальной и даже пыталась убедить меня в том, что не монстр. Но почему, собственно, меня это так волнует, ведь между нами нет ничего, кроме влечения? К тому же, Марат, не следует забывать о главном: тот, кого способен привлечь монстр, сам должен быть монстром хотя бы частично. Жирафу не увлечь носорога.
Между тем в моей голове продолжали звенеть ее слова: «Ты и понятия не имеешь, почему я так живу, и что со мной станет, если я хоть попытаюсь что-то изменить. Так что не думай, что имеешь право судить меня». Маяковская была по-настоящему расстроена, не думаю, что она смогла бы такое сыграть. Да и зачем ей? В конце концов, своего она и так добилась – я пришел, мы делали то, к чему она так стремилась, делали весь вечер. Делали полночи. Будем продолжать делать одному богу известно сколько. Пока не наскучим друг другу. Она понимает, что я пришел к ней не в последний раз. Тогда зачем ей театр? Нет, должно быть, это была правда. Елена Маяковская – дьявол во плоти человеческой, – запуталась и не знает, куда ей двигаться. Ей тошно от самой себя. Так же, как и мне от Марата. Может, нас это и объединило, внутреннее презрение к самим себе? Как же убедительно сейчас звучали слова Светлой о том, что сила не может быть злой. Мы с Маяковской оба слабы, оттого нас и тянет друг к другу.
Что ж, такова, наверное, моя судьба. Будь что будет. Возможно, уход Светика лишь к лучшему. Не хочу ломать ей жизнь.
Я затушил окурок и бросился на кровать прямо как был, в одежде.
19.
Обрывочный и беспокойный сон не помог мне избавиться от гнетущего ощущения тоски. С утра я уже не был так уверен в том, что уход Светлой к лучшему. К тому же оставлять все так, без объяснений, было просто не по-людски. У меня выходной день, что ж… Я умылся, переоделся и рванул в Кленовый.
Чтобы успеть на работу, Светлая должна была рано выехать, поэтому я торопился и едва успел ее застать. Я парковал машину как раз в тот момент, когда она выходила из подъезда. Увидев меня, Света остановилась и замерла. Глаза ее смотрели прямо, она не отводила их и не прятала. Как и всегда. И счастье, и боль принимала грудью, прямо, без обиняков.
– Почему уехала, не поговорив? – спросил я, когда подошел совсем близко.
– Зачем делать то, в чем нет смысла. Только сильнее ранить? И тебя, и себя.
– Не согласен. Нам всегда удавалось найти слова, чтобы понять друг друга.
– Удавалось. Но не теперь.
– Что изменилось?
– Всё. Ты стал мне врать.
– Я никогда тебе не врал.
– Раньше никогда. Но стоит только начать, и ты никогда не остановишься.
Я замолчал и просто смотрел в ее глаза. В них было столько тихой боли, что у меня язык не повернулся сказать ей, что она не права.
– Прости меня, Светлячок. Если я и обидел тебя, то не намеренно. Ты – последний человек на Земле, кого я хотел бы обидеть. Я не знаю, что сказать. Мне очень плохо оттого, что ты ушла. Когда тебя нет, все вокруг так тоскливо. Я знаю, что не могу этого исправить. Знаю, что ты больше не согласишься… Но… Прошу тебя, пожалуйста, поверь хотя бы, что я не со зла.
– Я знаю, Марат.
Она погладила меня по щеке.
– Ты – добрый, но очень несчастный.
Я немного помолчал.
– Отчего же я несчастный? Может, у тебя и на этот вопрос ответ найдется?
– Найдется. От пустоты. Она у тебя внутри.
– А ты? Ты счастливая?
– Не переживай, Марат, я несчастная тоже.
Ее ответ немного кольнул меня куда-то в область сердца. «Не переживай». Неужели в ее глазах я настолько бездушный? Но все же я спросил:
– Отчего же несчастна ты? Тоже от пустоты?
Она покачала головой.
– Нет. От переполнения.
На мгновение я замер, пытаясь осознать последнюю ее мысль. Тут вдруг мое сознание резко поплыло, и я почувствовал, что больше не могу себя контролировать. Я поцеловал ее. Это был горячий поцелуй, настоящий, как в тот день, когда я стал ее первым мужчиной. То были самые искренние в моей жизни поцелуи, и сейчас все повторялось. Я не понимал себя. Оторвавшись на миг, я стал трясти ее.
– Где же оно, Света? Где то, что тебя переполняет? Почему я не чувствую этого так, как ты? Так хочу, так стараюсь, но ничего не чувствую, понимаешь?
Маленькая слезинка медленно потекла по ее розовой щечке.
– Понимаю.
– Почему же?
Света растерла капельку по коже.
– Потому что когда сосуд пуст, он не может понять, что такое быть полным.
Оборвалось. Она никогда ко мне не вернется. Я медленно разжал пальцы и отпустил ее из своих рук.
– Не расстраивайся, Марат. Просто, несмотря на все, что нас объединяло, мы оказались слишком разными. У тебя свой путь. Прими это и просто иди своей дорогой. Я не смогу тебя заставить идти моей. Это неправильно.
Я молчал.
– Ты не туда приехал. Сейчас ты должен быть в другом месте.
Я недоуменно вскинул на нее глаза.
– Езжай к ней, Марат. А сюда больше не приходи. Если ты на самом деле хочешь мне добра, то больше никогда не приходи.
Она быстро ушла.
Я остался стоять во дворе совсем один. Было рано, люди на улице еще не появились. Я бросил взгляд на ту самую березу и вдруг вспомнил день смерти бабули. Ко мне пришло осознание: сейчас я испытывал такую же щемящую боль, как и в тот день. Марат, что с тобой? Не верится, что сегодня умер еще один родной для тебя человек? А точнее, единственный, ведь кроме бабули и Светлой у тебя никого больше нет. И не было. И не будет. Они обе умерли аккурат возле этой березы. А ты все стоишь и не можешь принять их смерти. Не веришь. Ведь если бабуля уже не воскреснет, то Света остается жить на белом свете, но она больше никогда не захочет тебя видеть. Ты должен уйти. «Поезжай к ней» – зазвенели в голове последние слова моей девочки. Почему лишь теперь я впервые назвал ее «моей девочкой»? Лишь в ту минуту, когда ее потерял…
20.
– Что-то ты, мой петушок, сегодня какая-то бледная. Ты здорова?
Игорь смотрел на меня исподлобья. Взгляд его был загадочный и немного пугал.
– Ты не ошибся.
Я сделала паузу и постаралась придать своему лицу самое естественное выражение.
– Признаться честно, видимо, на мне отразились, все последние события. Пожалуй, я всё же переработала. Хочу взять паузу. Можешь организовать мне краткосрочный отпуск? Думаю, что дня три-четыре мне хватит. Надо восстановиться.
– Признаться честно? Шоколадка, ты шутишь? Откуда в твоем лексиконе появились такие выражения? Раньше ты даже в шутку их не произносила, не то что серьезно!
– Игорь, пожалуйста… Не надо докапываться до слов…
– У-гу… Докапываться, значит…
Он продолжал смотреть тем же взглядом. Легкое беспокойство стало постепенно перерастать в страх. Стоп! Леночка, возьми себя в руки!
– Да, докапываться. По-моему, я заслужила небольшой отгул.
Он вышел из-за стола и медленно подошел ко мне. По телу прокатилась легкая дрожь. Игорь дотронулся до моей щеки и поцеловал. В этот раз его поцелуй больше ничем во мне не отозвался. Разве что отголосками страха. Никаких других нот я не ощутила. Куда-то делись и трепет, и нетерпение, и возбуждение. Остался один страх. Игорь отстранился и внимательно посмотрел на меня.
– Конечно, малютка! Заслужила. Даю тебе пять дней. Куда полетишь? Навестишь один из своих островов?
– Пока не знаю. Возможно, на И́ждиф съезжу. Собственные острова уже оскомину набили.
– Значит, пора обзаводиться новыми! Ну ничего, вот вернешься, сразу этим и займемся! Перспективы отличные, так что думаю, оформим все быстро.
Я кивнула.
– Спасибо, Игорь.
С трудом я выдавила из себя еще одну фразу:
– Я тебя люблю.
Он смотрел все так же сосредоточенно. На его лице не отражалось ни одной посторонней эмоции, так что было трудно понять, о чем же на самом деле он сейчас думал.
– Конечно, крошка! Я знаю. Хорошо отдохни. Ты мне здесь нужна в боевом состоянии.
Я кивнула и вышла.
…
– Ты серьезно этого хочешь?
– Да, Марат.
Он какое-то время молчал. Мы сидели в его машине. Это был старый, но очень чистенький джип. Не помню, когда в последний раз в таком сидела, да и сидела ли вообще. Теперь же все это казалось мне милым.
– Хорошо. Но больше, чем на три дня уехать не смогу. За ребятами нужен пригляд. Иначе все, что я так долго строил, может начать разваливаться.
– Для меня тоже три дня оптимально. Не помню, когда я отдыхала больше нескольких дней.
– Ты уверена, что выдержишь поездку на такой машине? Если согласишься, то дороги назад не будет. Я не терплю капризов. Что-то не понравится – просто высажу на трассе. И тогда добирайся обратно как хочешь.
Он не шутил.
– Уверена. Я хочу с тобой. Пофиг на машину.
Сказав это, я немного прибалдела от себя самой. Да, Леночка, в последнее время с тобой явно происходит что-то необычное…
– Хорошо. Тогда поехали.
Марат завел мотор, и машина тронулась.