– Ах, что вы, магистр, – ответила она, и Мартин услышал стук каблучков – Я уже почти пять лет как не княгиня. Мой удел – следовать за мужем, быть ему опорой…

Мартин отпрянул, и сел на диван – мебель, к счастью была волне эуропейская. Створки двери разъехались в разные стороны, и Хагал не без любопытства заглянул во второе помещение. Вот там мебель была ханьская. Низкие столики, плоские подушки на полу. Магистр по своему обыкновению сидел не шевелясь и, кажется, даже не дыша. За его спиной блестело укрепленное на специальных стойках оружие. Лук, рядом с ним полный колчан стрел, очень длинный и узкий меч, несколько раскрытых вееров, под тонкой тканью которых были спрятаны острые лезвия. В дверях стояла женщина в кремовом деловом платье, очень скромном, но дорогом. Черные, как вороново крыло, волосы были уложены вокруг головы короной.

– Вы, должно быть, так ожидаемый всеми подмастерье Хагал? – спросила она, и улыбнулась. – Приятно познакомиться.

Простым и естественным жестом она протянула ему руку для поцелуя. Блеснуло кольцо с крупным изумрудом. Мартин поклонился, едва касаясь бархатной смуглой кожи губами. Женщина улыбнулась.

– Меня можно звать Этери.

– Очень красивое и необычное имя, – выдавил Хагал банальную любезность.

– Не для моей родины, Багры, – ответила она. – Там каждая третья девушка – Этери.

Мартин вошел во вторую комнату, увидел собеседника магистра. Высокий рыжий жрец в белом стоял, заложив руки за спину, и смотрел в окно. Он обернулся, улыбаясь приветливо и вежливо. Мартин оглянулся на магистра.

– Господин Исари оказывает мне любезность, подмастерье Хагал, – спокойно произнес лорд Рейнхальд. – Он сведущ в магии крови и кое в чем превосходит магов разума. Он поможет вам запомнить все сведения о Доме Слез, которые имеются у меня в распоряжении. Возможно, что-то из этого вам пригодится. А также он сделает возможной постоянную слежку за вами. В случае опасности я буду рядом. Мартин кивнул. Айзаканский жрец подошел ближе, опустился на колени рядом с низким стеклянным столиком, ножками которому служило кованое дерево, усыпанное крупными цветами. Он взял со стола острый скальпель и круглую глиняную чашу. Не поморщившись, просто и скучно полоснул себя по запястью. Алая кровь текла в чашу толчками. Госпожа Этери, опустившаяся на подушки рядом с магистром, отвернулась и пробормотала:

– Все ещё не могу смотреть на это без содрогания.

Жрец остановил кровь, добавил в чашу что-то похожее на вино из фарфорового чайничка. Ханьцы затейники, подумал Мартин отстраненно. Держат вино в чайниках. Потом жрец посыпал трав и пряностей, долго размешивал сомнительное зелье. Мартин нервно переступил с ноги на ногу. Жрец сказал, не оборачиваясь:

– В ногах правды нет, подмастерье Хагал. Не стойте столбом.

Мартин сел на подушки. Жрец протянул ему чашу, держа ее на раскрытой ладони.

– Пейте, Хагал.

Он подчинился. Смесь вина, крови и неизвестных пряностей оказалась невероятно вкусной. Когда чаша опустела, Мартин почувствовал, как на его виски опустились холодные пальцы.

– Вкусно? – спросил жрец. В голосе его, мягком, с непривычным акцентом, была явственно слышна насмешка. – Да, кровь Небесного Всадника необыкновенно вкусна. Пить ее неразбавленной – вступить на путь, ведущий к безумию и зависимости. С вином и особыми травами – это чудесное снадобье на все случаи жизни. Сейчас я сделаю вашу память абсолютной. На время, конечно.

Мартин услышал странный шорох и звон за своей спиной и не выдержал, обернулся: за спиной жреца сияли крылья, серебристые, невероятные крылья…

– Так вы – Небесный всадник? – спросил он удивленно.

Пальцы, лежащие на висках, больно надавили, повернули его голову вперед, заставляя смотреть прямо перед собой. Теперь Мартин видел легкий бамбуковый столик, и разложенные на нем бумаги.

– Досье на триста двадцать пациентов дома, их родственников, лекарей и утешителей, садовников, прачек и поваров, жителей трех окрестных деревень… – сказал лорд Рейнхальд, сидевший все так же неподвижно.

– Я все это должен запомнить? – пораженно протянул Мартин.

– Вы запомните и даже не заметите этого. Начинайте, – ответил жрец.

Мартин потянулся к ближайшей папке, раскрыл ее и погрузился в текст. Он ничего не видел, кроме отпечатывавшихся на сетчатке букв, мелькавших с удивительной быстротой и запоминавшихся с кристальной четкостью. И почти ничего не слышал, кроме, кажется, тиканья часов в кармане Небесного всадника. Иногда до него долетали обрывки разговора:

– Акварель «Черное солнце» в соседней комнате? Да, эта картина кисти мастера Айнира. Эти комнаты обставил он, верно, – это говорит магистр.

– Не желаете ли обставить пару комнат в багрийском стиле? У меня… то есть у Лали, княгини гатенской, прекрасная коллекция ковров и ваз. Я бы прислала… – Это жена жреца.

– Нет, в таком, черно-белом цвете почти ничего нет. Мы, багрийцы, склонны к яркости. – Снова она.

– Что же до магомеханических протезов гелиатского производства… – Это голос жреца. – То, конечно, искуственное сердце царя Исари стало прорывом в алхимии и магомеханике… Нет, о глазных протезах речи пока не идет… Там что-то с преломлением света, не знаю подробностей… Разве эуропейские целители не… Печально, печально.

– Магистр, ханьцы сочли бы вас средоточием всех превосходных качеств, данных человеку. Да вы и сами знаете, сколь безупречны…

Чей-то смех, голоса сливаются в гул. Бессмысленный обрывок диалога:

– Подумайте над моим предложением.

– Я давно подумал. Я нужен на своем месте. И иного не хочу.

– Важно другое, магистр. Нужно ли вам это место?..

Снова гул, строчки скользят перед глазами, даты, судьбы… Большие и маленькие трагедии…

– Почему вы мне помогаете, господин Исари?

– А почему я вам не должен помогать?

Глава 2

– Бездна есть пустота бытия, – сказал Герайн, устало и привычно наблюдая за тем, как его слова опавшими листьями ложатся под ноги. – Пустота бытия. Которая является собранием всех возможных форм, где каждая в равной степени пуста и жаждет наполниться.

Какой философ или маг написал эти строки? В какой книге Герайн прочел их и запомнил? Здесь, на грани между жизнью и смертью, где он застрял, не было ничего, кроме его слабого и затуманенного сознания. Не будь он магом из ордена Разума, давно бы уже растворился в липком сумраке, окружавшей его. Вокруг него была пустыня, и солнце, черное и холодное, вечно стояло в зените на сером небе. Его тело было здорово, он это чувствовал. Его кормили, поили, мыли… Кажется, даже водили гулять – он это понимал по тому, что какая-то сила мягко вела его вперед. Но ничто иное не достигало сознания. А вот тварь, которая его сюда затащила, сбежала. Вывернулась из своей нелепой, наспех собранной из обрывков людских кошмаров шкуры и была такова. Герайн оглянулся, сел на землю, подобрал иссохший лист. Его закуток бездны – самое бессмысленное из мест, где можно провести выпавшую ему на долю вечность.

– Каждая возможная форма бессмысленна и жаждет стать реальной, – снова слова улетают куда-то.

Да, жаждет. И единственный способ утолить эту жажду – выйти в реальный, материальный, тварный мир. И стать частью человеческого кошмара. Такого ужасного, что ещё во сне человек захочет умереть. И напитавшись этим страхом, как первым материнским молоком, тварь выйдет в мир, и начнется ее нежизнь, за которую она будет бороться долго и яростно. Форму ей придаст та бессознательная часть человеческого разума, которая населяет любую тень страшными созданиями. И однажды эти создания выходят из тени. Иногда к своему создателю, иногда к кому-то другому…

Есть и другие способы пробраться, в человеческий мир. И все это так или иначе связано с отрицательными эмоциями. Страх, гнев, отвращение – вот ключи для дверей, которыми пользуются эти твари. Оттого их так много на полях битв. Не считая, конечно, Поля Пепла. Оно девственно чисто. Будто ни один человек не испытал здесь ни горя, ни страха. Последний дар Проклятого миру, в котором для таких, как он, не было больше места. Он ведь тоже был своего рода тварью, порождением человеческой злобы.

– Лучше бы вам не знать, что случится, когда комья земли падают на крышку вашего гроба. Лучше бы вам не знать, что случится, когда черное солнце встанет над головой, – пропел Герайн.

Вот он узнал об этом. И что случилось? Ровным счетом ничего. И не случится, должно быть, уже никогда. Иногда он пытался воскресить свое прошлое, памятные моменты, чтобы окончательно не сойти с ума. Если это, конечно, ещё возможно. Лет двадцать назад братья по ордену подарили бы ему удар милосердия – быструю и безболезненную смерть. Теперь это невозможно. Война закончилась, мир стал гуманнее. Где-то даже слишком… И магов, перегоревших, сошедших с ума, искалеченных, отправляют в Дом Слез, место, где невозможно умереть. И жить невозможно тоже. Здесь служат самые сострадательные целители и сиделки, здесь мягкие ковры и безопасные лестницы, чтобы постояльцы, находящиеся в состоянии помрачения сознания, как, например, сам Герайн, не нанесли себе случайно увечий.

Когда-то он вез сюда, в Дом Слез своего друга, светлого мага, всю дорогу молившего его об одном. Об ударе милосердия или хотя бы о подушке на лицо… И, конечно, ничего не сделал, довез то, что осталось от друга после встречи с восемью созревшими гулями, в целости и сохранности… Навещал потом несколько раз. И видел, в каком Кайен отчаянии. Как ему душно здесь, среди ухоженных лужаек, тенистых аллей и ручных белок. В Доме Слез будто нечем дышать. Кайену отрастили и ноги, и руки, и глаза, но все это работало только тут, на территории Дома Слез. Он мог быть здоров в этом месте, уникальном и удивительном, построенном на месте магической аномалии, на поле Пепла.

Где двадцать лет назад Проклятый, полководец некромантов, развеял свою чудовищную армию мертвых, почти полтора миллиона тел. Это была последняя битва в войне, которую принято было называть Последней.

Магов ордена Тьмы осталось после вырванной великими жертвами и трудами победы очень мало. Мир медленно погружался в хаос – появлялись потусторонние феномены один за другим. Наглядный пример того, чем обернулась идея-фикс ордена Света об уничтожении некромантов, которых они считали порождениями темных магов, приходящими на их эманации. Некроманты, в свою очередь, обладавшие резким и неуступчивым нравом, легко ввязались в противостояние.

С магическими феноменами, в просторечии нежитью и нечистью, разбираться пришлось всем четырем орденам. И природники, и разумники, и темные и светлые были вынуждены работать вместе, потому что в местах пролития крови и каждом темном углу росли и множились потусторонние существа, как грибы после дождя растущие на лучшем из удобрений – страхе, горе, ужасе и ненависти тысяч и тысяч людей.

В таком месте и пропал Герайн. Старая школа, темных учеников которой убили во дворе, обзавелась шикарным, широким и незарастающим проломом в Бездну, в те места, откуда приходят всевозможные нечистики. В их отряде было два природника, светлый, два мага разума, и темный. Темного берегли, негласно. Даже светлый, стиснув зубы, соглашался с этим. И когда из пролома скользнуло в мир нечто, Герайн не раздумывая бросился наперерез мальчишке, полгода назад закончившему ускоренный курс при ордене Тьмы. Герайн успел только подумать, что этот парень ненамного старше Лучика, и его поглотила тьма. Он и сам уже кое-что умел из некромантского арсенала, тут хочешь не хочешь научишься, но ничего не успел применить. Тварь на ощупь была мягкой, как пудинг, и вязкой, как лужа нефти. Что ж, если он оказался в Доме Слез, значит, они выжили. Наверное. Все хватит вспоминать! Спаслись, не спаслись… Герайн об этом, скорее всего, так никогда и не узнает. Лучше подумать о чем-нибудь другом… О Лучике например, да. О Лучике.