‒ Слушай, а у них в этой «ТриЭс»-компании ведь есть и другие?

Мою мелькнувшую печаль смыло океанским бризом, потому что я расхохоталась. Нет, Шенна – всегда Шенна.

‒ Есть. Не знаю точно сколько…

‒ Ну, ведь еще двое, наверное, найдутся?

‒ Может быть.

‒ Знаешь что? – она подалась вперед, и о стол звякнули бусы. – Давай за это выпьем!

‒ Выпьем? За что?

‒ За счастливый финал. ‒ Хорошо хоть не за «контур». – Для тебя и для меня…

Вот никогда я не стала бы пить во временной промежуток между утром и днем, но за «счастливый финал» ‒ это святое. И потому согласилась на бокал шампанского.

‒ Давай, расскажи мне, как там на работе?

‒ Да все так же, все скучно.

Шенна, однако, тут же воодушевилась и принялась ворошить в памяти мало- и многозначительные сплетни. И когда полился поток слов, мои мысли вернулись туда, откуда уже не уходили – к светлым глазам цвета ледника и темной шевелюре Коэна.

Под словопоток «а вчера на работе…» я все-таки задалась вопросом, почему торможу с позволением себе «всего»? Ну лишусь я «девственности» от занятий любовью с двумя ‒ наверняка найду это приятным… Или сногсшибательным. В чем причина прочности моих тормозных колодок?

И ответила себе, наконец, честно – дело не в девственности, не в колодках и уже не в принципах. По какой-то причине я боялась, что после этого окончательно подарю им свое сердце. Для меня все это глубже, серьезнее и потому болезненнее. Допустить к телу – не проблема. Но я допущу их к душе, сама прикиплю к этим двум настолько, что отрываться, в случае чего, буду с болью. Четвертый день вместе. Однажды настанет и седьмой. Коэн сказал: «Мы тебя не отпустим», но сомнениям не нужен повод: они живут сами по себе.

‒ Ты меня слушаешь про Бродена? – голос Шенны вернулся в мою реальность так, будто кто-то прибавил звук.

‒ Кто такой Броден?

‒Я же тебе рассказываю!

И она начала сначала.

* * *

«Примерь вот это платье».

Вот что мне сказали, когда я вернулась домой раньше означенного времени, и выдали на руки красивый вечерний наряд синего цвета с юбкой в пол. Его я мерила в ванной. Платье ‒ кто бы сомневался ‒ село замечательно: оставило открытыми плечи, выгодно подчеркнуло грудь, красиво облегло талию и заструилось по щиколоткам. Женственно, фривольно и чуть по классике. Собираясь сообщить, что все подошло идеально, я сняла его, переодевшись в домашний шелковый халат, и вышла в коридор.

Ох уж этот коридор… Почему с Арнау мы всегда пересекались в нем ‒ в пространстве, где тесно?

Конечно же, я постаралась покинуть «опасную» зону максимально быстро и, конечно же, была тут же приперта к стене.

Эйс втянул мой запах, принюхался, как пес, и прищурил глаза:

‒ Тебе никто не говорил, что пить на работе запрещено?

А у меня настроение до небес, бесконечный запас шуток и дерзости вагон.

‒ Я не на работе… И всего лишь один бокал шампанского!

‒ Два.

Создатель, может, этот несносный парень еще промилле способен ментально высчитать в чужой крови?

‒ Ну, … два. Я же непьяная.

‒ Ты непокорная.

Всегда.

‒ К тому же я вернулась раньше, чем обещала. Шампанское до «работы» выветрится.

Хитрая полуулыбка Эйса и его стальной взгляд не предвещали ничего хорошего.

‒ Похоже, Лав, тебя пора воспитывать.

Если он поведет меня за собой в спальню (а он вполне может), то начнет процесс «воспитания» там же, без задержек.

‒ Не-не-не…

‒ Да.

‒ Только не сейчас! – Я оттолкнула Арнау от себя и бросилась по коридору с криком: ‒ Гэл! Гэл, помоги!

Неслась я раскрасневшаяся и хохочущая. Ну и пусть два бокала, зато жить хорошо!

‒ Гэ-э-эл!

Тот, кого я звала, сидел на диване, смотрел какой-то телевизионный канал, и я забралась на чужие колени без спроса. Заверещала возникшему за спиной Арнау:

‒ Я в домике! Я в домике! Я в домике!

Была тут же обнята руками Коэна, укрыта ими, как щитом.

‒ Девушка «в домике», ты слышал.

Хорошо, когда есть защитник. Волшебно!

‒ Ах так? – осклабился Эйс, которому временно пришлось затормозить нападение. Я развернулась, прижалась спиной к груди Гэла, взглянула на преследователя с вызовом. А тот спросил: – Думаешь, я до тебя не доберусь?

‒ Теперь нет.

Я показала Арнау язык. Весело и очень задорно.

«Накося выкуси».

И словила в ответ очень хищный и очень хитрый взгляд. Думаешь, ты меня обыграла? Посмотрим.

‒ Язычок, значит? Я понял.

Ему пришлось отступить: Гэл – мой щит, мое невидимое поле, и вход снаружи запрещен. Довольную улыбку Коэна я чувствовала всем телом; Эйс, глядя на нас, покачал головой.

‒ Я победила! – радовалась я.

‒ Думай так.

«Я позволю».

И он удалился к себе в комнату.

Мне вспомнилось, что синее платье осталось лежать в коридоре на полу: я уронила его от неожиданности, когда оказалась прижатой и допрошенной, но вставать и поднимать сейчас не решалась. Посижу еще на чужих коленях, где безопасно.

(Selena Gomez feat. A$AP Rocky – Good For You)

Коэн смотрел канал финансовых новостей; плоский телевизор вещал негромко, демонстрировал на экране графики роста акций не знакомых мне компаний. Бежевые шторы по сторонам от широкого окна; гостиная залита солнечным светом. На мне тонкий шелковый халат и отсутствующее нижнее белье – этот пикантный момент я силилась «не помнить».

«Домик» был рад моей компании. Я полулежала, опираясь затылком на мощное плечо, ощущала спиной литые мышцы торса под тонкой тканью мужской футболки и все больше чувствовала, как тону в мужской ауре. «Домик» не был таким уж безопасным, как казалось на первый взгляд, но с Гэлом я ощущала себя расслабленной, разнеженной. Вспоминались, однако, отель, комната в бордовых тонах и то, как это тяжелое тело прижимало меня к постели. Совсем недавно, вчера. Как то, что сейчас находилось упакованным в джинсы, распирало меня изнутри в машине…

Коэн мягко, почти незаметно поглаживал мою ладонь, водил подушечкой большого пальца по линии жизни и судьбы, и я не могла не ощущать его ласковый плен, в который проваливалась совершенно добровольно. Понимала, однако, что долго мне так сидеть нельзя: еще несколько минут, и наступит перевозбуждение. Эти парни такие ‒ настоящим безопасным для моей чувственности убежищем они станут не скоро. И это нравилось всем без исключения фибрам моей души.

В забавную ситуацию я себя поместила: если встану с колен, то рискую оказаться в лапах Арнау, желающего меня «воспитать» (только Создатель знает, что в его понимании означает этот процесс), если я с них не встану, у меня раскалятся все рецепторы. Потому что один только запах того, на ком я сидела, вызывал у меня наркотическую негу и наполнял пониманием того, что чем дольше я в нее проваливаюсь, тем податливее становлюсь.

Пальцы Гэла медленно обласкали мое запястье, теперь поднимались выше по руке, гладили предплечье. Никогда раньше я не знала, сколько на моем теле чувствительных точек. Если он доберется до моей шеи, развернет к себе мое лицо, если коснется губами, я пропала. Мне точно было пора с этих колен убираться: лава внутри уже выплескивалась и нагревала собой весь женский центр. Но его тело, его руки были такими привлекательными ‒ от них попросту невозможно было отказаться. Если бы я знала, как хорошо полулежать на Коэне, я бы практиковала это ежедневно утром, днем и вечером. Умиротворяющая гавань. Накрывающая тебя постепенно желанием поцелуев и проникновений.

Я уже почти собрала волю в кулак, почти превратилась из растекшейся амебы обратно в способную логически мыслить девушку, когда в комнату вошел Арнау – хищный зверь. Расслабленный, красивый и с голым торсом.

Я попросту не могла созерцать вид его железобетонной груди, его пресса без ощущения, что у меня сейчас закатятся глаза и прервется дыхание. Нельзя так действовать на женщин, нельзя демонстрировать широкую спину, выпуклую, рельефную из-за бугров мышц, ‒ просто нельзя. Опасно для здоровья.

Эйс, не спрашивая разрешения, подошел к телевизору, щелкнул кнопкой сбоку – экран погас. После взял другой пульт, и шторы в гостиной чуть сошлись, прикрыв яркий солнечный свет бежевым оттенком. После повернулся к нам, но посмотрел не на меня, а на того, кто находился позади меня.

‒ Гэл, раздвинь ей ноги, ‒ произнес негромко.

Что? Я вздрогнула и перестала дышать, я приготовилась бежать…. Гэл ведь не сделает этого?

‒ … и не дай ей произнести это чертово слово…

«Слово… Было же какое-то слово…»

Я вспомнила про «стоп» тогда, когда мой рот мягко накрыла мужская ладонь. Накрыла хорошо, плотно – уже ничего не сказать. Я замычала.

‒ Т-с-с-с… ‒ послышалось мне в ухо. Вот, значит, как… Коэн не был на моей стороне, он был заодно с Арнау, а я наивно верила в обратное. И замотала головой – мол, не делай этого, не раздвигай мне ноги.

‒ Сделай это, ‒ мягкий голос Гэла. Бархатистый, почти шепот. – Ради меня.

Нет…

«Ради меня». Он знал, что я доверяю ему, что подчиняюсь его просьбам добровольно, чувствовал, что я прочно утонула в очень ласковых тисках его ауры.

Мои ноги оставались неподвижны, хотя лежали они поверх сведенных колен Гэла.

‒ Он хороший мальчик, ‒ успокаивающий шепот в ухо, ‒ позволь себе увидеть это.

Они заранее нажали во мне какие-то кнопки. Сначала один ‒ в коридоре, после второй ‒ на диване. Внутренние невидимые кнопки, когда ты уже беспомощен, но еще не осознаешь этого. Я хотела трепыхаться, я хотела сказать «нет» и не понимала, почему ощущаю это странное бессилие, из которого не могу и почти не хочу вырываться.

‒ Да?

Я любила голос Коэна, он проникал мне в подкорку. Его «да» ‒ как просьба, которую нельзя не выполнить, любое его слово «правильно», любой его приказ – то, что хочется исполнить самой. Вот, значит, что сотворила со мной его аура. И почему Арнау сказал «посмотрим» ‒ он дал мне время «замариноваться».

«Не надо» ‒ пыталась транслировать я в воздух, в пространство, но выходило слабо, выходило безвольно. А колени Гэла принялись разъезжаться в стороны, раздвигая и мои, лежащие поверх его, ноги.

Я чувствовала себя попавшей в клей мухой. В самый теплый испытываемый из всех янтарь, я залипла в нем, и, когда Арнау наклонился надо мной, чтобы сказать: «Я не буду входить, не беспокойся», лишь ощутила, как проваливаюсь в дурман ожидания еще сильнее. Они сделали это со мной, они отключили мою голову. Оставили голую чувствительность, обнаженные нервные окончания и пустой лист вместо логики.

Он опустился на колени ‒ Эйс, положил теплые ладони на обнаженные бедра – собственник, созерцающий вотчину, и я слабо дернулась. Ладонь Гэла, накрывавшая мне рот, не расслаблялась. Когда он успел мягко зажать мне обе руки? Полностью лишил сил еще до попытки оказать сопротивление, предотвратил саму мысль об этом.

Предатели, … которых я хотела больше всего на свете.

Я закрыла глаза – они связали меня изнутри, а после меня коснулся язык Арнау.

И это было даже не началом конца ‒ это было сразу концом. Бархатный язык, горячий, мягкий… И стало ясно, что я уже не смогу сказать нет, что я вообще ничего не смогу сказать. Только два мужчины рядом и их добровольная податливая собственность, с которой они всегда будут обходиться максимально нежно. Дрожь, прошедшая по моему телу в момент прикосновения Эйса, перешла на Коэна – я впервые в жизни ощутила, как удовольствие от одного может физически передаваться другому. И уже давно в мою попку упирался его большой налитой орган, упирался аккурат между ягодицами ‒ я лежала с зажатым ртом, лежала прямо на его каменном члене. А мои самые чувствительные места ласкал языком еще один «хороший мальчик». Ласкал неспешно, очень умело, гладил бархатом, посасывал…