Спустя секунду получила порыв ветра в лицо, пыль в глаза и ответ в трубке:

«Абонент недоступен».

Снова поход по улице.

Восемь отправленных сообщений («Перезвоните мне», «Я хочу поговорить», «Отзовитесь», «Куда вы пропали?», «Гэл?», «Арнау?», «Гэл?» …) и множество неотвеченных вызовов. Недоступны стали они оба.

Я ощущала себя попавшей в сумасшедшую спираль. Мне позарез требовалось вернуться туда, где все стало хорошо, но меня ураганным ветром относило в сторону.

Чтобы дать передышку ногам, я свернула за высокое административное здание-куб, состоящее из голубого стекла, оперлась на стену, сбросила с ног туфли. Плиты под ногами холодные, но даже так легче, чем в обуви. Стопы болели, лодыжки ныли; здесь, в этом странном закоулке, довольно тихо. Наверное, из-за деревьев, стоящих за кубом плотной стенкой.

Нырнув обратно в туфли, чтобы не мерзнуть, я вновь достала телефон – «недоступен…», «недоступен…», «недоступен…»

Как же так? Почему, когда ты, наконец, определился, приходится бороться с обстоятельствами?

Из-за угла здания, откуда недавно свернула я сама, показался вдруг мужик с бородой. Борода рыжая, голова стрижена почти наголо. Глаза голубые, в мочке уха аккуратная дырка с черным кольцом.

Мужик в форме «ТриЭс».

‒ Оливия Дэйз?

Я не хотела очередного «Дерека». Только не еще раз.

‒ Что Вам нужно? – рявкнула неприветливо. В этот момент зарядил мелкий, несильный пока еще дождь.

‒ Я по поводу Галлахера и Арнау…

История повторялась слово в слово.

‒ Идите к черту! – я более не пыталась казаться вежливой.

Голубые глаза мигнули. Мужик был серьезный, напряженный и часто сверялся с навигатором, будто пытался окончательно определить, оказался ли «на месте».

‒ Вы Оливия ‒ так?

‒ Я не раздаю «контуры»!

‒ Не уверен, о чем вы, ‒ рыкнули мне в ответ, ‒ но я хотел попросить Вас кое о чем…

Я собиралась послать его максимально форсированно, но незнакомец не дал мне даже рта раскрыть.

‒ Галлахер и Арнау только что сложили с себя полномочия, ‒ заговорил он быстро, ‒ вы ведь… дружите? Повлияйте на них…

«Какие полномочия?» ‒ хотела спросить я. Мгновенно растерялась; агрессия испарилась – этот, кажется, пришел не за «контуром».

‒ …они собираются отбыть на Тангау. Вы знали, что на них за избиение Макдауэла наложили штрафные санкции? Но на Тангау ехать не принуждали ‒ они сами. А там война. Там никто не выживает, Вы понимаете?

«Их изрешетят еще до ночи…» ‒ говорили мне чужие голубые глаза. Этот, очевидно, был нормальным, этот был их сослуживцем и, наверное, другом.

‒ … я знаю, что вы в последнее время пребывали в ссоре, но, может, они Вас послушают? Спецтранспорт заберет их от базы очень скоро.

‒ Их телефоны…

‒ Гражданские сотовые они уже сдали ‒ не дозвониться.

Вот и ответ, почему «недоступны».

‒ Послушайте, ‒ пытался достучаться до меня мужик, ‒ может быть, Вам на них плевать, ‒ я все понимаю, всякое бывает. Но это безрассудно ‒ то, что они делают…

«Хорошие ведь мужики, они не заслуживают поездки туда, это неправильно».

Он о них пекся по-настоящему. А у меня волосы вставали дыбом – эти двое решили комиссоваться туда, где все превращаются в фарш? Вот, значит, как? Чтобы гранаты вокруг рвались, чтобы ошметки из тел, чтобы, если уж ярость, так ярость?

Нельзя. Этот безымянный незнакомец был прав – так нельзя!

‒ Везите меня к ним! – заорала я, пытаясь перекрыть накрывший город раскат грома.

По лицу бородатого стекали капли. И на часы он посмотрел как-то безнадежно.

‒ Не успеем… Спецтранспорт заберет их от базы через пять минут. А там…

Он чертыхнулся. Наверное, тоже торопился отыскать меня, шатающуюся по городу без цели и направления. И не успел вовремя.

‒ Я могу позвонить им по нашей внутренней связи, ‒ мужик из «ТриЭс» смотрел на меня настойчиво и с долей отчаяния. – Попробуете отговорить?

Время утекало. Он это чувствовал, и его напряжение стократно передавалось мне.

«Только не в какой-то чертов Тангау… Только не на войну…»

‒ Набирайте! Звоните сейчас!

‒ Только не отключайся, ‒ заговорил рыжий, когда на том конце ответили, ‒ я тебе сейчас дам кое-кого…

И мне передали большой и плоский, похожий на мини-кирпич, телефон.

На экране Эйс. Эйс в военной форме, в полном снаряжении ‒ с ремнями от автоматов, под курткой военная водолазка под горло. За ним на фоне серое клочковатое небо.

‒ К-куда вы собрались? – у меня вдруг перехватило горло. Только бы он не положил трубку! – Что вы делаете? Рехнулись вообще?

На меня смотрели ровно, без выражения. Лицо жесткое, взгляд нечитаемый, глухой.

‒ С ума сошли оба?! – вдруг взревела я. – Я вам уеду! Мои! Вы мои, поняли?! Не вздумайте…

Я задыхалась, я терялась, путалась.

‒ Вы туда не поедете, нет! Возвращайтесь! – Возвращайтесь ко мне. И вдруг сдалась, почувствовала, как прорвалась наружу моя внутренняя слабость. – Я не хочу без вас, я не буду… Не вздумайте оставлять меня здесь, слышите? Вы… оба…

Я знала, каким он бывает – Арнау. Непримиримым. Только не сейчас…

‒ Вы нужны мне… ‒ Я надеялась, что он слышит мой голос, который просел и ослаб. – Пожалуйста… Эйс… Коэн… Я принимаю ваши предложения, слышите? Я их принимаю… Я без вас не хочу…

Он выслушал все это, не проронив ни слова. Ни один мускул не дернулся на жестком лице.

А после нажал «отбой».

Как будто навел на меня пистолет, как будто нажал на курок – пуля в лоб.

Я стояла с чужим телефоном в руках, экран погас. Капли на черном стекле, капли по моим волосам.

‒ Он…

Я даже слова вымолвить не могла, ошарашенная.

‒ Вы… старались… ‒ Попытался меня утешить, как умел, рыжий. – Я бы Вам… поверил.

Поверил.

«Это дерьмовое чувство, когда ты говоришь правду, а тебе не верят» ‒ вспомнились слова Коэна в машине.

Эйс отключился.

У меня… не вышло.

Шах и мат, когда с четырех сторон бензопилы, когда они через минуту отрежут тебе конечности.

‒ Вы старались, ‒ повторил безымянный коллега безнадежно.

«Спасибо» ‒ так и не произнес вслух, хотя, наверное, имел это в виду. Просто «спасибо» не говорят тогда, когда бой проигран.

И потому он, забрав телефон, просто пошел прочь, оставив меня стоять у стены.

* * *

(Laleh – Winner)

В некоторые моменты ты попросту не способен пережить эмоции сам. И тогда на помощь приходит алкоголь.

Где находился тот бар, в который я зашла? Далеко от моего дома? Близко? Я не посмотрела даже на название.

В руках стакан с виски – я никогда раньше не пила виски. Телу холодно, тело устало и вымоталось. Слиплись волосы, отпечатались под глазами черные следы туши с ресниц – мне было все равно. Я знала, что переживу эту ночь. Как-нибудь. А завтра отправлюсь на базу в «ТриЭс» и попрошу отправить меня на Тангау. Если они этого не сделают, это сделает кто-нибудь другой. Варианты найдутся.

Я буду там, где они. Третьей. Если придется искать их под пулями, так тому и быть.

Наш Контур никогда не перестанет существовать, я только теперь осознала, что он, вероятно, нерушим. Или же мне хотелось так думать.

‒ Вы выбрали злачное место…

Официант был приветлив. Он был ухожен и искренен. Симпатичный парень с темной бородкой, в меру крепкий, в меру высокий – я на него не смотрела.

«Летают ли в Тангау самолеты? Или нужно искать портал?»

‒ Вы красивая. И мерзнете, выглядите уязвимой. А здесь – мужики…

Он кивнул на публику, расположившуюся позади барной стойки. Алкоголь жег нёбо и горло, он давал в нос таким концентратом спирта, что я закашливалась при каждом глотке.

«Я найду их… Я обязательно их найду…»

‒ …здесь найдется много желающих, ‒ продолжал официант с доброжелательной заботой, ‒ Вас «отогреть». А защитить Вас некому.

Наверное, это место впрямь было злачным. Я не смотрела. И степень его злачности меня не интересовала. Зря, наверное. Если ко мне прицепится пара идиотов, я не смогу отбиться. А может, и не стоит? Подлая мысль, тихая. Просто что-то внутри надломилось, устало сверх меры. Никакой почвы под ногами ‒ сплошное болото, и нет сил по нему ходить.

«Добраться бы до этих двоих… А там хоть трава не расти…»

Свободное падение внутри себя, все дальше мир, все сложнее за что-то держаться.

Выдох, вдох. Пустота в голове, пустота в душе.

Пусть получится хотя бы напиться…

‒ Её есть, кому защитить. – Тихий голос справа.

Коэн. Я выдохнула и поняла, что не могу больше дышать. Коэн! Справа от меня. В той же форме, в полном обмундировании – я поняла, что сейчас буду рыдать прямо перед официантом. Он вернулся, вернулся…

‒ Есть, да.

Голос Арнау слева. И я повернулась так резко, что под моим задом вильнул стул. Спрыгнула с табурета на пол, ударила Арнау в грудь с одновременно пролившимися по щекам слезами.

‒ Ты сбросил мой звонок! Ты просто… положил… трубку…

Он уткнул меня лицом в свою грудь, в жесткий замок-молнию, – горячая ладонь на затылке, ‒ и прошептал:

‒ Тоже тебя люблю.

Они были здесь – я беззвучно рыдала в военную форму, обливалась горячими слезами, и таял внутри меня ледник. Рядом со мной были те, кто мне более всего был нужен. Рядом. Не уехали.

«Сбросил… Люблю… Поедем домой…» ‒ не голова, а мешок, полный путаных мыслей. Еще печальных, но уже чуть-чуть счастливых.

Официант смотрел с восхищением. Он, вероятно, был одним из тех, кто умеет искренне радоваться за других.

‒ Рад, что Вас есть кому… защитить. – Он отсалютовал бокалом Коэну.

Тот поднял мой стакан с виски – мол, за неё не беспокойся ‒ и отсалютовал в ответ.

Эпилог

Я никогда не была наркоманом, не принимала психотропные вещества и потому не знала, что такое ломка. Зато узнала, как ощущает себя человек, после долгих страданий нашедший то, что искал. Если раньше внутри меня горели микросхемы и рвались провода, если раньше система разлеталась на лоскуты, то теперь она восстанавливалась – работал обратный порядок. Снова зажигались лампочки, исцелялись нервные клетки, собиралась воедино старая и одновременно новая Лив.

Я держала парней за руки. Обоих.

Мы сидели на лавочке, глядя на город с того самого холма, куда когда-то меня звал прогуляться Арнау. Эйс с одной стороны, Коэн с другой. И ощущение их рядом чинило во мне все то, что было сломано, оно вычищало бурелом, оставшийся от урагана, сметало обломки волшебным ветром и укрывало пыльцой.

Так, наверное, из ничего заново ткется мир. Прорисовываются в нем очертания, свежие линии, образуются материки, прорастает сквозь пепел трава. Я полагала, этот процесс ‒ процесс восстановления ‒ займет если не недели, то дни, но старое прошлое отклеивалось от меня, как отсохшие от стены обои, оно уже отслаивалось и утекало в небытие. Наверное, работал Контур.

‒ Он сложнее, чем многие о нем думают, ‒ Гэл говорил негромко, курил, и мне нравилось ощущать движения его тела, даже дым. Речь как раз шла о Контуре. – Это сложная печать, энергетическая структура, и мы изначально знали, что, решившись на неё, подпишемся на новый опыт. Непростой. Потому что Контур – это не просто синхронный усиленный оргазм. Контур – это то, что позволяет познать бесконечные пики наслаждения любви в союзе, который гармоничен. В случае диссонанса Контур проведет всех троих через агонию. И потому, несмотря ни на какие «баллы» и «категории заказов», мы не торопились искать Третью.

Вон оно что. Обратная сторона этой структуры – агония. Стало ясно, почему врозь нам было так больно. До одури невозможно.

‒ Вот, оказывается, на что вы меня подписали… На ловушку в полном смысле этого слова. – Хмыкнула я безо всякой злости. – Его ведь не отменить?