Ребёнок жадно припал к груди Ирель и вскоре успокоился. Дочурка уснула. Женщина, чтобы отдохнуть, протянула спеленатое тельце в руки рожаницы.

Эймел стоял у открытого окна и отрешённо наблюдал за происходящим. От волнения у Ирель тряслись руки, и магу почудилось, что любимая (несмотря ни на что, любимая!) вот-вот уронит ребёнка.

«А что изменится, если уронит? – мрачно подумал Эймел. – Всё потеряно, и война проиграна окончательно».

Маг резко тряхнул головой. «Хватит! – оборвал он себя. – Разве я имею право так думать? Моя дочь достойна жизни. Надежда существует всегда, несмотря ни на что».

Он с ужасом увидел, что руки Ирель не дотянулись до рожаницы, разжались, и ребёнок полетел головой вниз.

Стремительное движение, рывок – Эймел поймал младенца. Он взглянул на него внимательно и медленно, с укором произнёс:

– Неужели вы не заметили? У нас мальчик!

Рожаница укутала плачущего младенца. Она передала его на руки отцу и ответила:

– Ой, точно, мальчик! Это я от волнения и недосыпа. Младенец с милым личиком, я подумала – дочка, не поглядела впотьмах… Спасибо, что поймали ребёнка, я бы не успела. – Она поклонилась Эймелу. – Не уроните больше? – спросила женщина у Ирель.

– Да, всё будет хорошо, я успокоилась и не волнуюсь, – с улыбкой ответила Ирель и в доказательство протянула вперёд руки. Дрожали одни лишь кончики пальцев; женщина достойно перенесла роды.

– Если у вас мальчик, то ведь не назовёте его женским именем? – спросила рожаница.

– Конечно, нет, – ответил Эймел. Он укачивал на руках младенца. – Мы изменим имя на Сатий – добрый, правдивый.

Он взглянул в открытое окно. На небе загорелась яркая новая звезда, и все, кто воевал на заградительной стене, назвали её Дарующей Надежду. Заманчивым серебристым светом засияла звезда новорождённого Сатия.

***

В деревне шли годы совместного счастья Ирель и Эймела, а во внешнем мире продолжалась война. Троллеорки наступали, и бойцы на заградительной стене погибали сотнями – бессмысленно, беспощадно, страшно.

После бесследного исчезновения магов в армию набирали всех, кто умел управляться с оружием. Кузнецы выбивались из сил, работали почти круглые сутки, изготовляли новые мечи и доспехи. Враги наступали, их орде не виднелось ни конца, ни края.

В гуще западных дебрей шли ожесточённые бои – аэры воевали с чудовищами. Благодаря воздушной магии они справлялись с напором нечисти, а потому отсылали бойцов и на заградительную стену. Аэры редко гибли: непросто справиться с духами воздуха. Они с начала войны понесли небольшие потери, в отличие от людей и эльфов. Но в дебрях появились новые чудовища, словно специально созданные для убийства аэров, и эти новости всерьёз встревожили Солнцепоклонного.

Сотни эльфов присоединились к армии на заградительной стене – практически бессмертные, но уязвимые для опасных ран, они отнюдь не трусили. Их сыновья и дочери в глубине сокровенного леса искали способы овладеть мощной боевой магией. Раса славилась целительскими чарами, поэтому пока что проваливались все попытки создать опасные для троллеорков заклятья.

В Хостоке люди осуждали Солнцепоклонного за то, что он рискнул всеми магами. Правитель не винил себя: не предполагал, что волшебники не справятся с артефактом и погибнут. Владыка отправил чародеев под давлением знати, в том числе влиятельного рода Муннов.

Аристократы искали другие способы прекратить войну. Звучали дикие предложения отдать троллеоркам плодородные земли. Но Солнцепоклонный не имел права пойти на это: тогда все люди, эльфы и аэры окажутся в опасной близости от границы с новыми вражескими владениями, а без заградительной стены обороняться непросто.

Троллеорки, видимо, узнали, что маги погибли, усилили атаки. Вдобавок они искали обходные пути к столице через восточные леса. После смерти волшебников ослабли чары друида, основанные на совокупной колдовской энергии. Троллеорки отправили разведчиков искать тропы вглубь леса. Да, многие погибли, когда наткнулись на мощные чары друида. Но другие нашли дорогу там, где колдовство на них не влияло.

***

Мальчик рос крепким и здоровым, ни разу не болел, охотно учился, схватывал знания на лету. Ирель считала, что Сатия нужно с детства закалять, и Эймел с ней согласился. Поздней весной они искупали его в пруду, но сын не заболел. Сатий научился плавать раньше, чем ходить. Благодаря закалке он не признавал обуви и не простывал зимой даже в лёгкой одежде. Первые шаги он с задорным смехом сделал босиком по тающему снегу, столь редкому в месяце Возродителе⁵. Мальчик ничуть не страшился холода.

В возрасте трёх лет он научился читать и писать. Рисовать Сатий начал ещё раньше, и на всех его детских «шедеврах» отец видел тепло и любовь ко всему миру. А однажды, когда ему исполнилось пять лет, Сатий создал необычную картину. Она поразила Эймела до глубины души.

На листочке бумаги мальчик начертил семь почти правильных кругов, а посередине – солнце, нарисованное яркими красками. Внутри одного из кругов Сатий изобразил человечка, а рядом – руну войны ↑. На солнце он тоже поместил человека и другую руну – творчества: <.

Эймел заинтересовался и спросил у сына:

– Скажи, что ты нарисовал?

– Семь миров. Один – наш, где мы живём. Стрела означает войну. У нас идёт война, папа?

– Да, – признался Эймел и тяжело вздохнул. Жители деревни нечасто вспоминали про сражения на севере, но эти разговоры не укрылись от любопытного мальчика.

– Война – это плохо, – серьёзно сказал Сатий. – А на Солнце живут люди, там царит мир, и все заняты твор-чест-вом, – смешно выговорил последнее слово Сатий.

– Постой, а разве люди есть на Солнце – там очень жарко? – удивился отец.

– Они живут в гар-мо-нии, – ответил сын и мечтательно проговорил: – Я бы хотел жить там.

– А откуда ты знаешь?

– Не знаю. Картинка пришла из сердца, – ответил Сатий и побежал на улицу. Порою он легко обгонял резвого Фирри.

«Нет, друид не ошибся, – подумал Эймел. – Мой сын общается напрямую с богами – они вправду живут на солнце. Это говорит о его высоком духовном и магическом развитии. Нередко он меня удивляет. Может, Сатий живёт в гармонии с природой? На моих глазах рождается настоящая магия!» – решил Эймел и отправился на кухню помогать Ирель.

***

Эймел помнил наставления друида и потому оберегал сына от понятия «магия». Но в шесть лет Сатий спросил у него:

– Пап, а маги существуют? Я слышал от Фирри про них.

– Конечно, раз о них рассказывают, значит, правда. Скорее всего, они воюют на заградительной стене. Слава Триглаву, война не добралась до деревни.

– А можно ли магии обучиться?

«Нельзя говорить «да»», – промелькнуло в голове Эймела.

– Не знаю, сынок. Наверно, маг сам познаёт всё, а не учится у других. Только стараниями и трудом добьёшься результата, – мудро сказал он и добавил: – Пора заниматься. Сегодня узнаем о смысле всех изученных рун, повторим имена всех богов, что хранят наш мир.

Ирель помогала Эймелу обучать Сатия и Фирри. Маг предположил, что помимо основных знаний, сыну понадобятся духовные качества – и потому вместе с женой учил сына добру, душевности, несгибаемости, отважности, самоотверженности и всему, что пригодится юному магу в будущем. И, конечно, не менее важно физическое воспитание.

Сатий подтягивался на установленной во дворе перекладине десять раз, по тридцать – отжимался, подолгу плавал в пруду и быстро бегал. Эймел хотел, чтобы вырос не просто маг, но и крепкий духом воин.

Удивительно, что Хитрый Весельчак стал верным другом мальчишкам. За прошедшие годы он сильно изменился: меньше пил, остепенился. Его всё время тянуло к дому Эймела и Ирель. Мужчина с лёгкостью общался с Сатием и Фирри

Время шло, а вестей извне не приходило, и никто в деревне не знал, что происходит в мире. Прорвать заградительную стену троллеоркам не удалось. Аэры прислали подмогу – в западных дебрях стало поспокойнее. Враги ничего не добились бесчисленными атаками, хотя упорно лезли вперёд.

Но людей и эльфов погибало больше, чем рождалось. Враг брал измором, намеревался рано или поздно добиться того, что защитников на стене не останется.

***

Когда Сатию исполнилось двенадцать лет, он попросил у Фирри:

– Расскажи, пожалуйста, о своих родителях. Если тебе не больно говорить о них.

Фирри тяжело вздохнул, помолчал, но решил всё поведать верному другу:

– Маму звали Олуна. Прекрасная, ласковая и добрая, нежная и умная, в отличие от моей вредной тётки. Она исцеляла людей, занималась травничеством, и однажды поняла, что не желает отсиживаться в деревне, когда идёт война. Мама отправилась на заградительную стену, чтобы выхаживать раненых и помогать воинам. Говорят, спасла не одну жизнь, но… – Фирри оборвал речь и всхлипнул. Затем продолжил:

– Однажды ночью троллеорки прорвались через стену и атаковали лагерь. Они убивали всех без разбору, неважно, целителей или воинов. Им дали отпор и перебили врагов, но мамы… мамы не стало. Говорят, её зарубили топором, и никто не исцелил Олуну. Гонец с заградительной стены торопился в столицу. Он по пути завернул в деревню, чтобы сообщить нам горестную новость. Весь день я безутешно плакал и рыдал. Но лучше знать всё наверняка, чем мучиться в неведении, истязать себя. Я остался на попечении у тётки, а она заявила, чтобы я был мужиком, вытер слёзы и сопли. Тогда я сообразил, что обречён жить с ней, а потом настанет время отправляться на войну. Но терпеть её укоры я не желал, и потому втайне от тётки собрал вещи и пошёл куда глаза глядят по дороге, подальше от родной деревни. Вскоре пришёл в Лесную Земляничку.

– А где твой папа? Он погиб на заградительной стене? – участливо спросил Сатий.

Фирри помотал головой.

– Отца я не узнал и не увидел. По словам Олуны, однажды у нас в деревне остановился на ночь знатный вельможа из столицы. Она по закону гостеприимства дала стол и кров. Приезжий соблазнил её, наобещал златые горы, жизнь в Хостоке, а она, глупая, поверила. Но на следующее утро скрылся в неизвестном направлении. Мама запомнила имя – Мерид, если он не соврал. Это всё, что я знаю об отце.

– Да, не повезло тебе, – сочувственно сказал Сатий. Он рос, воспитываемый обоими родителями: они любили, оберегали его. Юноша не помышлял, чтобы мужчина бросил женщину, оставил её с будущим ребёнком.

Он поклялся со временем изменить мир к лучшему. Да, может, это детская наивная мечта из числа несбыточных, но горячее и доброе сердце подсказало: он станет идти к цели всю жизнь, и кто знает – однажды достигнет…

***

Фирри и Сатий с раннего детства сдружились. В последний летний день, когда листья на деревьях слабели и тускнели, отроки бились на игрушечных деревянных мечах во дворе дома Ирель и Эймела. За прошедшие вёсны два парня возмужали: оба широкоплечие, сильные. Они легко справлялись с делами по хозяйству.

Сатий унаследовал лучшие черты родителей: добродушное, но строгое овальное лицо (все говорили – похож на Эймела), сине-васильковые глаза, подобно Ирель; русые волосы. Фирри выглядел невзрачно: угловатое лицо с острыми скулами, зелёными глазами, прямым носом и светлыми волосами. Оба мало внимания обращали на внешность, для друзей она ничего не значила: куда важнее ощущать единение, необыкновенное сродство душ.

Сатий сделал выпад. Фирри отразил удар и атаковал. Мечи сошлись. Противники давили, но не уступали. Спустя минуту оба бросили оружие на землю и пожали руки. Несмотря на разницу в возрасте – Сатию пятнадцать, а Фирри недавно встретил двадцать первую весну – младший не проигрывал старшему и боролся с ним на равных или вовсе его превосходил.

Друзья замерли. Ощущение неясной тревоги повисло над деревней. Что это – предчувствие скорой беды или просто лето не желает уступать права осени?