А-линия (страница 7)
– Это будет грильяж, – сосредоточенно ответил я, гоняя лопаткой уже начавшие плавиться кубики рафинада. – Иди, иди, сполоснись.
– Жарища на улице, как будто не октябрь, – кивнула она. – Точно не надо помогать?
– Точно, точно.
Я пожалел об этих словах, как только в ванной полилась вода. Рис сбежал, на кухне завоняло дымным и горьким, я бросился открывать окно и упустил момент, когда, шипя, запузырился сахар. Кое-как справившись и убрав его на холодную конфорку, я настрогал орехи. Порезался. Грильяж будет с кровью. Сахарить кашу не стал – слегка посолил и просыпал соль.
Вернувшись на кухню, Руслана молча обозрела загаженную плиту, кастрюлю с налипшим сахарным сиропом, рассыпанный по столу рис. Протянула:
– Я справлюсь, говорил он. Ты можешь спокойно идти в ванную, говорил он…
А потом взяла тряпку, губку и живенько навела порядок, пока я разливал кашу по тарелкам и выкладывал сверху грильяж из орехов в топлёном сахаре.
– Спасибо. Прости безрукого.
– Тебе спасибо, Игорёш. Ну какой же ты безрукий?.. Просто поторопился всё разом сделать. Давай кушать.
Вопреки ожиданиям, каша вышла вкусной. Я подобрал остатки куском чесночного багета, который принесла Руслана, и вспомнил прилипшие рисинки на окне. Где я это видел?.. Точно. В палате Алины. Надо сказать Ире, чтобы хотя бы стол туда поставили. Невозможно ведь так есть на подоконнике…
– Игорёш?
– А?
– Что случилось? У тебя лицо вдруг стало – пленных не брать.
– А?..
– Серьёзное очень
– А. Это на всякий случай. Вдруг кто-нибудь смотрит. Пусть думают, что я о серьёзном размышляю.
Мы вымыли посуду, Руслана отправилась разбирать библиотечный улов, я открыл ноутбук. Включил Стругацких, «За миллиард лет до конца света», и принялся сортировать отчёты по Алине. Их накопилось больше двух десятков: за каждый день и несколько, так сказать, бонусных, от души.
Руся шуршала в комнате, потом вышла покурить на балкон. Через минуту я услышал, как в ведро бьёт тугая струя воды. Похоже, будет мыть пол… Это значило, что мне лучше всего убраться на кровать вместе с ноутом и не отсвечивать. И, конечно, ни в коем случае не бегать с мытого на немытое, разнося грязь.
Я перебрался на кровать, уселся по-турецки и подложил под спину подушку. Руслана включила свою музыку для мытья полов, и я сделал Стругацких в наушниках громче.
Она заглянула в комнату – штанины подогнуты, рукава закатаны, волосы в хвост, – что-то спросила. Я видел только, как открывается и закрывается рот. Убрал наушник, вопросительно дёрнул подбородком.
– Тебе музыка не мешает?
– Не, не. Всё в порядке.
Аудиокнига вопила вовсю – к этому примешивался плеск воды, Русланин плейлист из фолка на грани металла, громыхание, стук отодвигаемых стульев, хлопанье дверей. Я выключил Стругацких и попытался сосредоточиться на отчётах. Алина как будто глядела на меня между строк – так раздвигают полоски жалюзи, когда хотят подсмотреть за кем-то. Или наоборот – это я, я сам раздвигал металлические планки и смотрел на неё из кабинеты Иры. Вот она сидит на подоконнике, болтая ногой. Вот вскакивает из кресла. Вот, сидя по-турецки, сосредоточенно вчитывается в книгу. Вот стоит перед зеркалом в коридоре и учится расчёсываться: неуверенно проводит по распущенным волосам маленьким белым гребнем…
Я не заметил, как задремал. Меня разбудила Руся, и первым осознанным чувством был ужас: она увидела. Она прочитала отчёты.
Но экран ноутбука был чёрным.
Я захлопнул крышку и со странным, неприятно-щекочущим чувством подумал, что, кажется, пришло время поставить пароль.
Глава 7
Получить подарок
Алининой прекрасной особенностью было то, что каждый день для неё начинался, как чистый лист: она не помнила прежних ссор, не дулась, не растягивала плохое настроение. В понедельник в восемь она вскочила мне навстречу как ни в чём не бывало и подошла с солнечной улыбкой.
– Игорь Валентинович.
– Привет, Алинка. Как дела? – всё ещё чувствуя виноватый осадок, спросил я.
– Отлично. Просто отлично. И…
– Что – и?
– Да так. Просто, – увернулась она, явно показывая, что хочет, чтобы я её расспросил.
– Темнишь, – ухмыльнулся я, радуясь её радости. – Я тебе принёс «Солнечный город». И кое-что ещё. Вот, смотри. Одни из моих любимых книг.
Она жадно набросилась на яркие обложки «Гарри Поттера» и «Хоббита». Затем перелистала «Класс коррекции». Глаза у неё засверкали:
– Мне будет трудно сосредоточиться на занятиях.
– Почему?
– Я буду думать об этих книгах.
– Что ж… Давай тогда устроим урок литературы.
В отличие от школьного учителя, от меня никто не требовал программ и поурочных планов.
– Прекрасная мысль. И, знаете, я бы хотела обсудить с вами «Скотный двор» и «Мы».
– Когда ты успела прочитать?!
– Сегодня ночью. Не спалось почему-то. Вы читали эти книги, верно?
– Читал. А тебя, я смотрю, не оставляет тема антиутопий.
– О да! – с жаром ответила она. – Но я никак не могу понять, в чём их притягательность? Это тьма, злоба, несправедливость, тоталитаризм… Жуть.
– Некоторые вещи привлекательны именно своей тёмной стороной.
– Но ведь это нерацио-нально.
– Не надо так волноваться, Алин. Люди вообще нерациональны.
– Откуда вы знаете, что я волнуюсь?
– Начинаешь заикаться.
– О… Игорь Валентинович, а я могу как-то избавиться от этого?
– Думаю, да. Есть специальные упражнения. Но, мне кажется, у тебя просто пройдёт само, со временем. Ты уже говоришь гораздо чётче, чем когда мы с тобой познакомились. Помнишь?
Она тепло улыбнулась. Глаза посветлели, стали совсем серебристыми. А может, так играло солнце.
– Ещё бы не помнить. Я очень хорошо помню… всё. Вообще всё.
– Хорошая память – прекрасное свойство, – рассеянно ответил я. – Не раздумала заняться литературой?
– Нет. Но меня приводит в отчаяние её объём. Вчера я прочла краткую историю литературы – в электронном журнале, таком забавном, называется «Лимонный филин». Там была статья на шесть страниц. Я пришла в ужас! Я не представляю, как можно прочесть всё это! Все эпохи… На всех языках… Я в растерянности.
– Я уверен, в мире нет ни одного человека, который прочитал бы всё на свете.
Алина выглядела обескураженной. Нахмурилась. Зажмурилась. Сжала и разжала пальцы.
– Я хотела посчитать, сколько книг написано на данный момент. Конечно, информация везде разная, да и нет толком никакой статистики. Я пробовала привлечь закон больших чисел, но, кажется, это совсем другое. Я чувствую себя такой глупой. С какой-то точки зрения математика так же велика, как литература, и даже больше. Вы не могли бы мне потом объяснить про мантиссу? Только не смейтесь…
Меня и вправду разбирал смех. Алина возмущённо, обиженно воскликнула:
– Игорь Валентинович!
– Да я не над тобой. Я над твоей жадностью, Алина. Ты так накинулась на всё это… И ты думаешь, что я тоже всё это знаю. Прости, я не смогу объяснить тебе про мантиссу. Я из курса высшей математики помню только само это слово, и всё. И закон больших чисел тоже не воспроизведу, помню только, что это из теории вероятности. Ты уверена, что хочешь погружаться так глубоко? Обычно люди выбирают для себя одну область и разбираются в ней. А ты, кажется, хочешь объять весь белый свет.
– Кстати о свете. Я прочитала про корпускулярно-волновой дуализм света, и, мне кажется…
– Алина, я не силён в физике. И в математике. И в литературе я просто любитель, простой читатель без претензий на знатока.
Судя по лицу, это было её первое разочарование во мне. Тем не менее, Алина выдавила:
– А в чём же вы сильны?
– Я нейропсихолог. И педагог. Я немного играю на гитаре, но это не значит, что я знаю теорию музыки и теорию струн. Я люблю гулять вечерами по городу, но я не путешественник, не географ, не почвовед. Я просто обыкновенный человек, обыкновенный учитель.
Я произнёс всё это лёгким тоном, с беспечной улыбкой. Но Алинина гипертрофированная любознательность встревожила меня не на шутку. Жаль, что Ира не наблюдает за нами через жалюзи; впрочем, она в любом случае просмотрит всё в записи.
– Так что с литературой? Мне кажется, «Незнайка» поможет расслабиться.
Алина покрутила в руках толстую яркую книжку с картинками и крупным шрифтом. Покачала головой. Отложила. Сказала:
– Пожалуй, я начну с этого.
И потянулась к «Классу коррекции», прятавшемуся за самой скромной обложкой. Нет, всё-таки хорошо, что Ира сегодня на нас не смотрит. А то бы точно изъяла.
Я подтянул к себе «Хоббита» и уселся в скрипнувшее кресло. Алина устроилась рядом, и мы погрузились в мирное чтение. Я искоса следил за её лицом: оно то хмурилось, то становилось недоверчивым, даже брезгливым. Прошло полчаса, час. Алина сидела, почти не двигаясь, только листала страницы с сумасшедшей скоростью.
– Не хочешь перекусить? – спросил я, когда время перевалило за полдень. – И ты вроде бы хотела обсудить «Скотный двор».
Алина оторвалась от книги. Взгляд был расфокусированный, глаза – розоватые, как у кролика.
– Что?..
– Тебе скоро обед принесут. Отвлекись ненадолго.
Она встала из кресла и потянулась. Осторожно, очень бережно закрыла книгу и положила на стол. Посмотрела на меня как-то отсутствующе. Когда в коридоре загремела тележка, Алина встряхнулась и тихо сказала:
– Я не хочу кушать.
– Милая моя, тебе нельзя пропускать. Тебе же Ирина Валентиновна объясняла.
– Я не хочу. Нет аппетита, – уронила она. Дверь открылась, и нянечка ввезла в лабораторию тележку – точно такую же, как вчера в палату.
– Алла Григорьевна, добрый день, я сегодня не бу…
– Здравствуйте! – быстро перебил я. – Алла Григорьевна, дорогая, а не могли бы вы отвезти всё в столовую на первом этаже? Мы с Алиной хотим вместе пообедать, а вы же знаете, ей неодобренную еду нельзя…
– Здрасьте, Игорь Валентинович, здрасьте. Отвезу, конечно. А ты чего, голубушка, такая бледная?
– Да что-то аппетита нет…
– Она просто устала, Алла Григорьевна. Мы сегодня очень плотно позанимались.
– Сейчас, сейчас спущу. Вы тоже спускайтесь. Алиночка, сегодня пирожки с капустой, съешь обязательно!
Нянечка ушла, погромыхивая колёсами и кастрюльками. Я тронул Алину за плечо.
– Ты чего?
– Книжка.
– Тебя так задело, да?..
Меня удивило, что её поразил именно «Класс коррекции»; на мой взгляд, «Мы» были страшней. Алина как будто услышала мои мысли.