За окном занимался сумрачный, сероватый рассвет. Вылезать отчаянно не хотелось; в принципе, можно было поспать ещё почти час, уроки начинались только в половине девятого, но Антонина уже глухо гремела чем-то в кухне. «Старческая бессонница», – подумала Аня и осторожно спустила ноги с дивана. Никаких тапок, разумеется, не оказалось – вчера было не до того, чтобы раскладываться. Она дотянулась до колготок, которые оставила на стуле, натянула «учительскую» юбку, накинула поверх майки блузку и, на ходу застёгиваясь и приглаживая волосы, пошла выяснять, где тут можно умыться.

– Доброе утро, Анечка, – поздоровалась Антонина, даже не обернувшись. Она возилась с чем-то у плиты; пахло тёплым поджаристыми хлебом. – Как спалось?

– Доброе утро, Антонина Ивановна. Хорошо спалось, – пряча зевок, ответила Аня. – Скажите, а где умыться можно?..

– На новом месте, говорят, приснись жених невесте. Не снился? – усмехнулась Антонина, шурша по сковороде деревянной лопаткой. – Во флигельке колодец есть, там же кран рядышком. Спасибо Илье Петровичу, подвёл прошлой осенью воду. Тут тоже есть, посуду мыть удобно стало. И умыться можно. Но я пока тут вожусь, вам, наверное неудобно будет…

– А куда это – во флигель?..

– Выходите в сени, там тёмная дверка слева. Раньше колодец на улице был, но в дождь больно плохо туда по лужам, по траве. Накрыли навесом, стенки поставили. Это ещё Ванюшка сделал, лет десять назад.

Аня решила, что Ванюшка – это муж Антонины Ивановны; тактично промолчала. Потопталась, вспоминая, как пройти в сени. Снаружи Антонинова половина дома казалась приземистой, тесной, слепой, как крот, но внутри каким-то образом помещались целые лабиринты кладовок и пристроек, не говоря о кухне и огромной сумрачной комнате.

– Туда, – махнула лопаткой Антонина, будто услышав Анины мысли. С лопатки сорвалось несколько поджаристых крошек. Аня бросилась подбирать, но Антонина снова махнула рукой: – Не надо, Анечка, Маруська сегодня наверно прибежит, мы с ней приберём…

– Я помогу, – пообещала Аня.

Антонина обернулась от плиты, не слушая, ласково улыбнулась:

– Маруся недалеко совсем живёт. Как Ванюшка перестал приезжать, она мне помогать стала… Пол помыть, воду принести. Колодец недалеко, а всё-таки.

– Большая?

– Большая уже, – закивала Антонина. – Нынче девятый класс.

– Девятый? Значит, моя. Маша Калинина, нет?

– Да, да, Маша Калинина, – ещё ласковей заулыбалась Антонина. – Хорошая девочка… Как учится-то?

Аня, которая ещё не до конца изучила непредсказуемых тудем-растудем девятиклашек, Машу Калинину, тем не менее, помнила отлично.

– Хорошо учится. Думаю, на олимпиаду в этом году пойдёт по геометрии.

– Ну и ладно. Хорошая девочка, – повторила Антонина, хлопая дверцами скрипучего навесного шкафа. – И семья у них хорошая. Никто не пьёт.

– А у многих пьют?.. – тихо спросила Аня, переминаясь на холодном полу в одних колготках.

– У многих, Анечка. Вы идите. Умывайтесь, одевайтесь, а потом позавтракаем. В кои-то веки за стол сяду не одна. Маруська-то со мной редко остаётся. Прибежит, поможет, убежит… Школа, уроки, дома заботы. Брат у неё маленький. Михаил. Годика три.

Почему-то Аню очень обрадовало, что у Маши тоже есть брат. Как будто это автоматических сближало. Она вернулась в комнату, вытащила из баула полотенце, косметичку и пошла искать флигелёк с колодцем.

У чёрной, с едким духом гнильцы дверки в сенях обнаружились огромные галоши. Предположив, что они предназначены для выходов на «полуулицу», Аня, слегка брезгуя, всунула в них ноги и почапала по хлипкому коридору. В стенах было больше щелей, чем досок, ламп не было, но было совсем светло: сентябрьское солнце, розовое и раннее, золотило доски и сочилось из щелей щедрым розовым потоком.

Аня улыбнулась. Коридор закончился тупичком, открытым всем ветрам. Стены окончательно исчезли, но крыша ещё тянулась вдаль, последним усилием прикрывая каменный колодец, заросший зеленовато-серым, искрящимся на солнце мхом.

Ни крючка, ни полки. Хотя, возможно, для этой цели использовали колючие низкие ветки, нависавшие над колодцем и тянувшихся под, с позволения сказать, крышу. Листва ещё не опала и почти не пожелтела, и по бронзово-зелёным листьям скакали алые, рыжие и белые искорки.

Аня перекинула полотенце через шею, зажала косметичку коленями и покрутила вполне современный хромированный краник, к которому от колодца шла гибкая гофрированная труба.

– На стыке природы и техники, – хмыкнула она, мельком оглядываясь: чуть впереди – забор, разделявший двор на её и Антонинину половину, кусты красной смородины и заросший дикий малинник; сквозь ветви просвечивала давно не белёная стенка заброшенного свинарника. Глядя на всё это запустение, странно было думать, что когда-то тут был большой скотный двор, огород, участок… Когда-то – и ведь даже не так уж давно.

Вода из-под крана текла бодрая, холодная, но не ледяная, чуть затхловатая на вкус, иззелена-прозрачная. Ладони, когда она набрала воды в пригоршню, тоже стали зеленоватыми – как будто Аня смотрела на них сквозь очки из «Волшебника Изумрудного города»².

Она плеснула воды в лицо, почистила зубы, расчесалась, но заплетаться пока не стала – всё равно без зеркала ничего путного не выйдет. Вытерев руки, намазалась душистым кремом, перебившим затхлый запах мягким пудровым ароматом.

Подволакивая ноги в великанских галошах, Аня вернулась обратно, зацепив по дороге мокрую ветку яблони и забрызгав блузку. После улицы (а колодец с чистой совестью можно было назвать стоящим на улице) в доме казалось тепло, даже душно. Она скинула галоши, на цыпочках пробежала в комнату (ноги всё-таки стали влажными) и собралась уже по-хорошему: перед огромным, в массивной медной раме зеркалом прибрала волосы, поправила перекрученную юбку, накинула жилет. Достала из старого пенальчика серёжки и белое колечко, побрызгалась духами и повесила на плечо дежурную кожзамовую сумку.

– Анечка! – позвала из кухни Антонина. Аня, чувствуя, как после похода к колодцу в ней разыгрался волчий аппетит, отыскала наконец свои тапки и быстро пошла на зов.

– Пахнет восхитительно! – искренне сообщила она, учуяв, что к запаху гренок добавился аромат сырников и, что было совсем уж чудесно, кофе.

– Я иногда Марусеньке варю. А Ваня очень любит со специями…

«Любит? Так значит, муж у неё не умер? Или Ваня – это не муж?..» – растерялась Аня, но выяснять не решилась. Тем более что Антонина уже поставила перед ней тарелку с сырниками, плошку со сметаной и пиалу с повидлом.

– Кушайте, Анечка. Вам много сил надо. Сорванцы у нас в Яблоневом ещё те, сами уж, наверно, поняли… Сейчас будет кофе. Сметаны нет, вы простите. Кончилась. Я ведь даже за продуктами не могу выйти… Сил нет. Одна Маруська выручает, да соседи иногда.

Аня, уже надкусившая пышный, сочный сырник, почувствовала неловкость – как будто объедала старуху.

– Антонина Ивановна, вы напишите список, – попросила она. – Я зайду после уроков и куплю всё. Хорошо?

Антонина поставила на стол две чашечки с кофе, прямо расцвела:

– Спасибо, Анечка! Спасибо! Только вы и не представляете, сколько всего надо. Машеньке тоже ведь всего не поручишь, девочка совсем. А чужих обременять не хочется – хлеба, молока, да и всё… Мне ванилин нужен, разрыхлитель кончился. Розмарин, корица… Ковшик. У старого ручка сломалась… Мясо бы выбрать. Умеете выбирать? Да конечно умеете, вон какая барышня образованная. Я напишу, напишу сейчас же. Вы пока пейте кофе.

– Да вы тоже попейте! Я же не сей момент ухожу, – смутилась Аня.

– Ничего, ничего… Я остывший даже больше люблю. Анечка, я вам прямо свой колешёк дам, ладно? Чего отсчитывать по бумажке… Сколько понадобится, столько и потратите. Пенсия была недавно, Светлана Семёновна на днях принесла. Она по доверенности получает на почте…

«Совсем, видимо, никуда не выходит».

Аня вдохнула густой запах кофе. Не кислый, не пережённый; слегка дурманящий. Сделала глоток – разлился на языке терпкой, мятно-острой горечью с лёгким привкусом мёда.

– Антонина Ивановна… Это волшебно. Никогда такого не пила. Научите варить?

– Конечно, милая моя. Чему захотите, научу, – рассмеялась Антонина и закашлялась. Успокоившись, быстро ушла в комнату, зашуршала чем-то. Вернулась с белой бумажкой с логотипом какого-то отеля и старинной ручкой со вставкой; совсем старинной – Аня о таких только читала.

Пока она молча, маленькими глотками пила горячий кофе, Антонина, нацепив очки и ловко орудуя ручкой, готовила список. Наконец неуверенно подвинула листочек – Аня заметила, что руки у неё сухие, в глубоких тёмных морщинах и цыпках.

«Мыло хозяйственное. Прищепки. Куркума. Цветы»

– А цветы какие?.. – недоумённо спросила Аня.

– Да какие… Простенькие-какие-нибудь, – смутилась Антонина. – Так люблю, когда в доме цветами пахнет. Но лучше бы лилии, если будут. Знаю, что дорого. Ванечка мне на каждую годовщину свадьбы лилии дарил. Какой запах… Свежестью, юностью, холодом… Словно молодой кровью пахнут.

Аня нахмурилась. Странно слышать, что цветы пахнут кровью. Вспомнился вчерашний чай.

– Очень много понаписала, простите старуху… Не обязательно всё. Продукты бы, главное…

– Я куплю, – пообещала Аня. – Закончатся уроки, и зайду в «Лев».

– Вы лучше идите в «Ромашку», – посоветовала Антонина. – Там дешевле, говорят. И хлеб пекут вкуснее.

– А «Ромашка» – это где?

– А за школой. Как через пустырь перейдёте. Рядом с остановкой, которая на Крапивинск.

– Я думала, у крапивинского автобуса в Яблоневом только одна остановка…

– А он там и не останавливается уже давно. Туда только грузовики с товаром приезжают. Но сама остановка осталась. Красивая, кирпичная… Как сказочный домик. Вот около неё «Ромашка».

Аня рассеянно улыбнулась, дожёвывая сырник.

– Спасибо, Антонина Ивановна. Очень вкусно!

– Не за что, милая, не за что… Иди. Ребята ждут.

– До вечера?..

– До вечера. Машеньке Калининой привет передавай.

– Обязательно, Антонина Ивановна. Вы посуду не мойте. Я приду и вымою всё.

Аня составила в выскобленную, обколотую по краям мойку чашки, тарелку, лопаточку и пиалу. Чугунную сковородку оставила на плите – та ещё не остыла и шипела на брызги.

В полутьме сеней ощупью отыскала своё пальто, натянула ботинки и распахнула дверь. С улицы брызнул лазурно-белый, уже совершенно утренний свет. Посмотрела на часы – батюшки, восемь! И когда успело набежать! Крикнула:

– До свиданья, Антонинванна!

И, оскальзываясь на сентябрьской росе, бросилась к школе.

Глава 4. Бесконечная пятница

Первый урок был в девятом – геометрия. Второй и третий – математика в пятых а и б. Четвёртым было окно, а пятым – снова девятый, на этот раз – алгебра. Во время окна Аня собиралась перекусить в школьной столовой с максимально демократичными, на её взгляд ценами. Весь третий урок рот наполнялся слюной при мысли о сосиске с пюре и сахарной московской плюшке, но сбыться надеждам было не суждено.

После звонка на четвёртый урок по рекреации пронёсся топот, с каким мамонты, должно быть, неслись к водопою (в данном случае восьмиклассники торопились на географию). Выждав, пока топот утихнет, Анна Алексеевна вышла в коридор, плотно прикрыла дверь кабинета и направилась к лестнице. На площадке между первым и вторым этажом она обнаружила съёжившуюся на подоконнике фигурку. По косичкам с разными резинками быстро опознала Калинину.

– Марусь? – позвала она, почему-то назвав Машу этим ласковым, смешным именем – как Антонина Ивановна. – Маша?..

Калинина независимо передёрнула плечами и вздохнула – сошлись и разошлись под коричневой водолазкой лопатки. Аня истолковала этот жест как «Отстаньте», но вспомнила себя в подобных ситуациях и решительно уселась рядом, быстро прокручивая в памяти первый урок. Был как раз девятый класс. Были какие-то намёки? Маруська сидела обиженная?.. Нервная?..