– И да, и нет. Жили вместе, но, кажется, не расписываясь, – пролепетал я, изо всех сил, напрягая память: что же я наплел про Сережкина? Никаких красоток в его жизни не было и быть не могло…

Вдруг из прихожей послышался шум, и буквально через секунду в комнату вошел Ленька. Вид у него был, прямо скажем, неважнецкий – как после бессонной, утомительной ночи, посвященной распитию спиртного и еще бог знает чего, но при этом он последовательно источал добродушную веселость:

– Доброе утро, мамуля!.. Извини, Демьян, непредвиденный случай, поэтому и не предупредил. Сегодня и завтра у тебя выходные, а мы с мамулей смотаемся на дачу…

– На дачу?.. – недоверчиво произнесла Раиса Тимофеевна, оглядывая сына с ног до головы.

– На денек, без ночевки…

– Как без ночевки?.. Почему?.. – Раиса Тимофеевна расправила плечи и вскинула подбородок: – Мне цветы посадить надо… Июнь заканчивается… И, вообще, что ты раскомандовался?..

– Такова моя печальная участь, – засмеялся Ленька и, обняв мать, громко чмокнул ее в висок:

– Собирайся!..

Мы с Ленькой прошли на кухню. Там он повторил трюк с веером из пятидесятидолларовых купюр. Опять было три бумажки.

– Спасибо, не ожидал. Вроде бы еще рано, второй месяц еще только начался.

– Держи, я тобой доволен. – Он сунул мне деньги и по-отечески потрепал по плечу.

– Был у Варвары? – спросил я, заранее зная ответ.

– Был, – кивнул он, расплываясь в счастливой улыбке.

Уж не знаю, как объяснить, но несмотря на Ленькин, совершенно неожиданный и очень приятный подарок, я захандрил. Провал в памяти не на шутку расстроил и долго не отпускал, словно хорошо обученный, сторожевой пес. Он не бросался на меня, сидел смирно, но было понятно, что пока эта собачина не исчезнет, покоя не будет.

По дороге домой несколько раз мысленно повторил одну и ту же фразу. Очищенная от ненормативной лексики она звучала так: «Выглядеть маразматиком в глазах маразматички, это уже крайняя степень расхлябанности!.. Пожалуй, надо составлять конспекты того, что излагаю старухе, а то ведь будет совсем неловко, если опять запутаюсь…»

Придя домой, твердо решил: надо обязательно вспомнить, что я рассказывал про Сережкина. То, что это возможно, не вызывало сомнений. Подобный опыт имелся. Бывало, возьмешь какой-нибудь мудреный кроссворд, посмотришь на вопросы, и тотчас откладываешь его в сторону: для каких таких академиков-энциклопедистов он составлен?!. Но спустя какое-то время возьмешь его заново, поднатужишься, угадаешь одно-два слово, и дальше – все как по маслу… Правда, для этого надо иметь время. А у меня сейчас его разве нет? Впереди целых полтора дня выходных.

Короче, заправил в пишущую машинку чистый лист и принялся за работу.

Начнем с фактов, приказал я себе, и бойко отстучал двумя пальцами: мы познакомились в середине 80-х. Тогда в моду входили ростовые куклы. Как и сейчас, чаще всего их использовали на массовых, преимущественно уличных праздниках: Новый год, Масленица, День города. Подростковый клуб, возглавляемый моей бывшей студенткой-заочницей Яниной, тоже решил не отставать. Они сделали пять кукол, и Янина пригласила меня:

– Станислав Викторович, посоветуйте, пожалуйста, что для них можно сочинить?

На крошечную сцену поднялись две кокетливые кошки с разноцветными бантами на шее, две озорные собачонки в шляпах-котелках и огромный пират в ботфортах, рваной тельняшке, помятой треуголке и с черной повязкой, закрывающей огромный глаз, сделанный из размалеванного оргстекла. Пират мне не понравился:

– Будьте любезны, снимите голову, – обратился я к пирату. И когда он выполнил мою просьбу, я на несколько секунд онемел, увидев настоящую голову мужчины, изображавшего пирата.

Его лицо напоминало колобок, только что слепленный из жидкого теста и обсыпанный розоватой мукой или сахарной пудрой; маленькие черные глазки-пуговки, пожалуй, можно было сравнить с переспелыми ягодами крыжовника, а курносый нос с широкими, выпуклыми ноздрями напоминал небольшой плод дикой груши…

Надо было как-то выкручиваться, оправдать возникшую неловкую паузу, и я ляпнул первое, что пришло на ум – предложил на пиратскую голову куклы надеть светозащитные очки с колокольчиками.

Между прочим, когда они собственными рученьками изготовили эти очки, получился на редкость забавный образ.

А в тот день Янина долго не отпускала меня. Правда, вместо придумывания эпизода с участием кукол, она принялась рассказывать про пирата Сережкина. Оказывается, они выросли в одном дворе:

– Дворовые пацаны, мягко выражаясь, его не жаловали. Самое безобидное прозвище – Рыло. Но когда он подрос – а подрос Сережкин быстро и основательно – Рыло забыли и стали называть Серым, иногда – Кувалдой. Это был намек на его кулачищи. – Янина усмехнулась, сложила пальцы обеих рук в замок и таким наивным образом продемонстрировала тяжелый кулак Сережкина. – В школе учился хорошо, поступил в технический вуз, по окончании распределился в почтовый ящик судостроительного профиля, а потом перешел ко мне в клуб руководителем кружка «Умелые руки». Поговаривали, что, покинув секретное производство, он надеялся стать выездным. Кто-то ему сказал, что в Швеции есть врачи, способные исправить его физиономию. Но скандинавская мечта так и осталась мечтой. Его уровень приобщения к секретным материалам был до такой степени особенным, что в обозримом будущем не позволял пересекать государственную границу.

Что еще? – задумался я, вспоминая слова Янины:

– С детьми общался нормально, взрослых сторонился, на девушек поглядывал, но с большой опаской. А зря! Ведь если к нему привыкнуть, то все отталкивающее в его внешности не замечаешь, – уверяла меня Янина, смущенно улыбаясь.

Когда мы прощались, она добавила:

– Вы не представляете, сколько времени и сил потребовалось, чтобы уговорить Сережкина облачиться в пирата. Для него, закомплексованного с ног до головы, этот поступок – геройский подвиг…

Как-то раз, кажется, это было в конце 80-х, я видел Янининых кукол в ЦПКиО, а до этого была короткая, неожиданная встреча с ней в Апрашке. О чем мы тогда говорили, не помню, но точно не о Сережкине.

На этом факты закончились, и я стал прикидывать варианты того, что я мог сочинить. Ведь не зря же старуха пытала меня: поженились или не поженились? Значит, была какая-то выдуманная мной, любовная линия и, может быть, даже не одна. К сожаленью, все мои версии сводились к хрестоматийному, сказочному сюжету «Красавица и чудовище». И это было странно, поскольку Янина на красавицу никак не тянула. Так обыкновенная, молодая женщина, которую в лучшем случае можно назвать симпатичной.

Ладно, черт с ним, попробуем зайти с другого бока. Достав амбарную книгу с телефонами, принялся искать номер Янины.

И вдруг, словно снег на голову, в комнату вошла Илона:

– Привет! Как дела? Не забыл про тетю Симу? – холодно спросила она.

Суетливо пошарив по карманам, я достал доллары и протянул их жене:

– Горячий привет от Лени Горкина.

– Спасибо. – Илона внимательно посмотрела на деньги: – Надеюсь, не фальшивые?

– Я тоже надеюсь, – буркнул я и закрыл телефонную книгу.

– Кого намерен вызванивать?

– Да, так, одну знакомую – бывшую студентку.

– Ну-ну, – хмыкнула она и прошлась по комнате, зачем-то оглядывая стены. Потом остановилась и, мило улыбнувшись, сказала: – Уважаемый Станислав Викторович, даю вам месяц на раздумья. Если к августу вы не очнетесь и не вернетесь к нормальной жизни…

– К сентябрю!.. – выпалил я. – Первого сентября Ленька должен мне выплатить недостающее до тысячи баксов.

Илона пристально посмотрела на меня:

– Допустим, тысяча – серьезный аргумент. Но я хотела сказать о другом. Мы с тобой муж и жена или неразговорчивые соседи?..

– Илона, я тоже об этом постоянно думаю…

– И что же ты надумал?

– Муж и жена, – твердо ответил я. – Но оба сейчас в длительных командировках. После двадцати лет совместной жизни такое бывает.

– Допустим, – хмуро сказала Илона. – Посмотрим, что будет в сентябре.

Оставшись один, я вновь открыл амбарную книгу. Довольно быстро нашел телефоны Янины: и рабочий, и домашний. Но принялся звонить только после того, как принарядившаяся Илона ушла на работу. Сказала, что у них банкет по случаю предстоящих отпусков.

В подростковом клубе ответили, что Янина давно здесь не работает. Набрал домашний. трубку взял мужчина:

– Алло!..

– Здравствуйте, Янину Павловну можно?..

– А кто ее спрашивает?

– Демьянов, Станислав Викторович, я когда-то работал в институте культуры…

– Здравствуйте, Станислав Викторович, – радостно воскликнул мужчина. – Мы с вами знакомы. Помните пирата в очках с колокольчиками? Так это я – Гена Сережкин, муж Янины Павловны…

Забегая далеко-далеко вперед, скажу так: в нулевые мы опять же случайно столкнулись нос к носу с Яниной неподалеку от Аничкова дворца. Она встречала сына после занятий, кажется, в изостудии.

Выглядела Янина ужасно, поначалу ее даже не узнал. Бледная, сутулая, дерганная, она топталась возле меня, то и дело поправляя слежавшиеся, наполовину седые волосы.

Несколько минут, через силу подбирая слова, говорили о всякой ерунде. Наконец, мне это надоело, и я зачем-то спросил:

– Как поживает супруг?

– Погуливает Сережкин, – усмехнувшись, ответила она. – Он ведь теперь симпатяга, почти Ален Делон.

– Как, Ален Делон?!. Он что, сделал пластическую операцию?

И она поведала историю чудесного преображения:

– В середине девяностых, когда стало совсем невмоготу, Сережкин подался в строители, вместе с бригадой его двоюродного брата шабашил в северных областях. Месяца два вкалывают, неделю дома, и все по новой. Через год рассчитались с долгами и зажили, можно сказать, припеваючи. Но случилась беда. Работая в Коми, Сережкин сильно простудился, тяжелейшая форма двухстороннего воспаления легких. Температура под сорок, кашель, одышка, сердцебиение, почти ничего не ел. Двадцать дней кряду кололи антибиотики в немыслимых количествах. И, слава богу, чудом выкарабкался. Когда приехала за ним, не могла сдержаться – разрыдалась в голос. Он похудел на шестнадцать килограммов! Лежит на больничной кровати, а сверху ровное одеяло, как будто под ним пустота. Кое-как добрались до Питера. И только уже дома присмотрелась к его лицу. Кожа выровнялась, приобрела смуглый оттенок, а сыпь, которая его так уродовала, исчезла вовсе. Думала, временно. Нет, все по-прежнему – ни одного пятнышка. Женщины Сережкину прохода не дают. Ему это очень нравится.

Думаю, а точнее уверен – Янина преувеличила степень неотразимости мужа. Просто ревнует и, очень возможно, на ровном месте, то есть без всякой на то причины.

Обратился с вопросом к дочери – она же как-никак врач:

– Лечили воспаление легких – вылечили, и при этом случайно избавили мужика от серьезного кожного заболевания, может быть такое?

– Да, – ответила Вика и назидательно произнесла свой любимый афоризм: – От врачей и учителей требуют чуда, а если чудо свершится – никто не удивляется.

– Ты, что?!.. – замахал я руками. – Услышав эту историю, я был потрясен!..

– Папа, сколько раз повторять одно и то же: ты не типичный представитель, последний из Демьяновых, который чему-то еще удивляется.

– Это комплимент?

– Да как тебе сказать, – замялась Вика. – Скорее диагноз…

Третья часть

Второй выходной решил посвятить составлению конспектов (или шпаргалок) новых историй, предназначенных для ушей Раисы Тимофеевны. Запланировал три опуса, в которых превалировали неоспоримые факты, и лишь чуть-чуть оставил места для фантазийных украшательств. Как их сочетать, обдумал еще ранним утром, пока валялся в постели. Теперь осталось прильнуть к пишущей машинке.